«Большая двадцатка» считается важным международным институтом. Ее решения могут определять, получите ли вы работу, рефинансируют ли вам ипотеку, дадут ли небольшой компании ссуду, а в бедных странах – будет ли у ваших детей кров и пища.
Действительно ли G20 стоит того, чтобы возлагать на нее столько надежд и так ее бояться? С точки зрения легитимности, совершенно не стоит. У нее нет ни наемных работников, ни штаб-квартиры, ни даже устава. Пособия по международным отношениям не содержат информации о том, как нам к ней относиться, потому что она находится где-то между международной организацией и более формализованной дипломатической традицией.
Вопреки названию, она даже не насчитывает 20 участников: их всего 19, плюс еще представительство от Евросоюза. Правительства-участники представлены от наиболее внушительных стран: как они сами часто напоминают, на их долю приходится 85% мирового производства, 80% мировой торговли и две трети населения планеты. Впрочем, это всего лишь количественные показатели, которые имеют мало отношения к легитимности. Бангладеш не входит в состав G20, несмотря на то, что его население в шесть раз превышает население Саудовской Аравии. Единственный представитель африканского континента – это Южная Африка. У «Большой двадцатки» нет логичных принципов и в вопросе о доходах: ВВП Испании, Ирана, Тайваня, Нидерландов и Польши превышает ВВП Саудовской Аравии, Аргентины и Южной Африки; и при этом первых не пригласили. Отсутствуют также и другие страны, имеющие ключевое значение для мировой финансовой архитектуры: Швейцария с ее банковской системой и Арабские Эмираты с их Фондом национального благосостояния.
Что об этом думает оставшаяся часть мира, представители которой не были приглашены на Саммит? 173 страны оказались вне игры и будут просто ждать, пока в Лондоне что-то решат. Мы говорим об одной трети населения планеты, и проблем у этой трети столько же, сколько у остальных двух, а зачастую и гораздо больше, - и при этом они лишены права голоса.
Можно возразить, однако, что это всё же лучше, чем «Большая восьмерка», в состав которой входят правительства всего лишь 14% населения планеты, причем все эти страны расположены на Севере. Можно утверждать, что если число стран-участников поднять до 192 (получив в итоге что-то вроде Генеральной Ассамблеи ООН на выездной экскурсии), то саммит был бы более представительным, но в то же время и неэффективным, потому что принимать действенные решения стало бы невозможно. В условиях кризиса, который ударил по финансовым рынкам, требуется мощный призыв. Он может исходить только от правительств, обладающих достаточным количеством ресурсов, чтобы гарантировать его реализацию. Но страны с тугими кошельками, кажется, не заинтересованы в том, чтобы обращаться к кому-то с призывами, - возможно, потому что у них нет полномочий действовать от лица всех стран.
Первоначально институт был задуман как способ очистить репутацию G8, как платформа диалога с мировым Югом, но затем он был вовлечен в межправительственную схему и теперь представляет интересы слишком противоречивые, чтобы их можно было свести к консенсусу.
В предварительном документе принимающей стороны британское правительство предостерегало против протекционизма и требовало, чтобы Дохийский раунд переговоров по реформе ВТО, наконец, был завершен, и как можно скорее, - впрочем, там не оговаривается, чем должны пожертвовать богатые страны в интересах бедных. Документ также призывал к повторному подтверждению целей, поставленных в рамках программы Официальной помощи в целях развития, - хотя ничего не говорил о способах и средствах. Единственным уточнением, свидетельствующим о том, что появление Барака Обамы в Белом доме несколько повлияло на сухой язык международных саммитов, стало упоминание о переходе к «низкоуглеродной модели экономики» (статья написана до открытия саммита и содержит данные о позициях к его началу – «Полит.ру»).
Что касается методов, они всё еще четко не выработаны; но G20, как отметил Уилл Хаттон, основательно переосмыслила повестку с учетом опыта предшествующих лет. Сейчас она призывает к усилению регулирования рынка, тогда как до этого долгие годы она отстаивала комбинацию «либерализация – приватизация – дерегулирование». Двадцатка, наконец, признает, что рынок может упасть и что необходимо более активное участие государства. Она призывает к реформе Международного валютного фонда и Всемирного банка, которая бы облегчила доступ к ресурсам и модифицировала относительные квоты. Она заявляет, что необходимо усилить оказание официальной помощи в целях развития, тем самым, поддерживая спрос.
Сами по себе все эти идеи верны, хотя и ни в коем случае не оригинальны. В самом деле, противники саммитов, неправительственные организации и независимые наблюдатели уже давно отстаивают точно такие же стратегии. Но они не обсуждались главами правительств и министрами экономики и не шли дальше плакатов, которые демонстранты держали под окнами зданий, где проходили саммиты. Если бы к этим идеям прислушались раньше, можно было бы избежать нынешнего финансового кризиса или хотя бы сократить его масштабы. Те же соображения высказаны в проекте совместного документа организаторов: «Важнее всего люди: нужно сделать так, чтобы наш ответ экономическому кризису основывался на демократическом управлении экономикой».
Будем надеяться, что технократы, которые посетят этот саммит, к настоящему моменту стали скромнее – хотя бы настолько, чтобы прочитать этот документ. Очень жаль, что никто из 35 000 протестующих, которые собрались в Лондоне к 28 марта, не смогут высказать свои идеи на самом саммите.
Неспособность G20 предложить какие-то решения в значительной степени есть следствие ее институциональной природы. Нельзя доказать, что между легитимностью и действенностью возможен компромисс. Если говорить об эффективности, то ключевая дискуссия будет вестись в рамках «Большой двойки»: с одной стороны, Соединенные Штаты со своими долгами, с другой стороны, Китай со своими кредитами. Но если что-то здесь пойдет не так, пострадают все остальные.
В мире, где международная политика была открытой и подотчетной, трудно себе представить саммит, занимающийся общими проблемами, но проводимый при этом вне демократической логики. Сейчас многие призывают не просто радикально пересмотреть бреттон-вудские институты, но и подвергнуть их тщательному анализу, который бы проводился выбранным напрямую международным парламентом (см., например, «Призыв к глобальному демократичскому пересмотру международных финансовых и экономических институтов», сформулированный Кампанией в поддержку учреждения Парламентской Ассамблеи ООН).
Когда мировой рынок еще пребывал в состоянии эйфории, Фрэнсис Стюарт и Сэм Дос предложили организовать Совет экономической безопасности ООН, сопоставимый по масштабам с политическим Советом безопасности. Члены такого института избирались бы от каждой страны-участника в зависимости от численности ее населения, доходов, потенциала и готовности способствовать финансовой стабильности.
Принципиальное расхождение между таким вариантом и нынешним состоянием «Большой двадцатки» состоит в том, что каждое правительство имело бы право действовать в интересах всех стран, а не только своей собственной. Как и в случае с Советом безопасности, такой орган основывался бы на Уставе, открытом принятии решений и находился бы в ведении постоянного секретариата. Мы также знаем из истории, что межправительственные организации бывают более эффективными, если они находятся под пристальным наблюдением граждан; и в таком институте следовало бы давать слово также негосударственным деятелям и избранным представителям.
Сейчас, когда кризис накрыл Уолл-Стрит и лондонский Сити, мы можем разве что надеяться, что участники саммита в Лондоне осознают: отсутствие демократии – это роскошь, которую мы больше не можем себе позволить. И, конечно, лучшим способом признать это было бы требование создать подлинную группу – «G-6 млрд».
Даниэле Аркибуджи – итальянский социальный мыслитель, директор Итальянского национального исследовательского совета в Риме, профессор инноваций госуправления и публичной политики Биркбек-колледжа Лондонского университета. В 2003-2004 гг. был приглашенным профессором в Лондонской школе экономики и политических наук; в 2004-2005 г. – в Гарварде. В июне 2006 г. получил звание Почетного профессора Сассекского университета. Аркибуджи является консультантом в Евросоюзе, ОЭСР, нескольких агентствах ООН и правительств нескольких государств. Он был руководителем многочисленных исследовательских проектов для Еврокомиссии и других международных организаций. В настоящее время занимает должность председателя экспертной группы Еврокомиссии по «Открытию европейского исследовательского пространства для других регионов мира».
Он написал несколько книг и более 150 статей для экспертных изданий. Среди недавно опубликованного книги: The Globalising Learning Economy «Глобализация изучения экономики» (Oxford University Press, 2001), где он был соредактором; и Debating Cosmopolitics «Споры о международной политике» (Verso, 2003), которую он редактировал. Последняя книга: The Global Commonwealth of Citizens. Toward Cosmopolitan Democracy «Всемирное гражданское содружество: на пути к космополитической демократии» (Princeton University Press, 2008).
