О перспективах реформ в области судебной системы сизвестным экспертом в области неформальных практик в России, социологом, профессоромЛондонского университетского колледжа Школы славянских и восточноевропейскихисследований (School of Slavonic and East European Studies) Аленой Леденевой побеседовал ОливерКэролл.
В настоящее время часто высказывается мнение, чтороссийская судебная система не работает: рассказывают о громоздкомзаконодательстве и негласном вмешательстве государства в судебные процессы. Докакой степени оправданно столь карикатурное изображение?
Начнем с хорошего. Если говоритьоб основном своде законов, российская конституция — это один из образцовых документов такого рода в мире. Российскоезаконодательство, в целом, тоже соответствует всем юридическим критериям. Проблемывозникают тогда, когда речь заходит о согласованности и последовательности.Наряду с действительно здравыми законами, встречаются законодательные"ловушки", которые создают административные барьеры; кроме того, естьустаревшие законы, которые до сих пор не аннулированы. Но главное - этопроблема исполнения судебных решений.
Если вывести краткуюформулу, получится чрезмерная зарегулированность при недостаточном исполнении правовыхнорм, что и выражено в расхожей фразе о российских законах, строгость которыхкомпенсируется их неисполнением.
В условияхадминистративного давления судебная система оказывается под воздействиембольшого количества неформальных факторов: давления, неформальной передачикоманд и сигналов, с использованием неформальных сетей и дружеских связей, неписанныхправил и неформальных критериев избирательного законоприменения, которые встраиваютсяв российскую модель управления. Совокупность этих факторов иногда называют«системой». Как говорят эксперты, полагать, будто каждое дело в российском судерешается по указке сверху, конечно, абсурдно, но безусловно, в каждом отдельномслучае находятся, или могут найтись способы, с помощью которых «система»производит «правильные», с точки зрения власти, решения.
Каким образом такие «правильные» решенияпринимаются на практике? Просто звонят судье из Кремля? Или важнее какие-токосвенные импульсы — например, карьерные перспективы?
Устные указания сверху,конечно, имеют значение. Это наиболее буквальное проявления «телефонного права»(выражение, которое иногда фигурирует в нынешних СМИ). С другой стороны, как выи говорите, неформальное давление не обязательно действует напрямую. В недавнемэкспертном отчете подчеркиваются не столько внешние, сколько внутренние длясудебной системы факторы давления, которые удерживают судей в определенныхрамках. Наиболее проблематична роль председателей суда. Самоцензура.Необходимость играть по неписаным правилам (потому что без этого невозможнофункционировать и продвигаться внутри судебной системы).
Именно эти формы давленияя рассматриваю в своих исследованиях. К сожалению, их труднее всего изучать,так как они понятны только людям внутри системы, но внутри системы же итеряется чувствительность к ним. Те, кто их распознают, не хотят их афишировать,а большинство привыкает—против системы идти трудно, а то и невозможно. Какправило, судьям, приходится "выпасть" из системы, чтобы заговорить обэтих проблемах открыто. Прекрасный примеры—Ольга Кудешкина, Сергей Пашин, ТамараМорщакова. А иногда и в обратном порядке, как в случае с судьямиКонституционного суда Ярославцевым и Кононовым.
Эксперты такжеподчеркивают ключевое значение «круговой поруки» в профессиональном сообществе.Они имеют в виду ощущение взаимозависимости и взаимного контроля. Инымисловами, судей объединяет некая корпоративность. Они не хотят выносить сор изизбы. Судьи понимают, что каждый у каждого из них могут возникнуть проблемы, ипо возможности "не сдают своих."
В истории любых зависимых отношений процессназначения представляет собой ключевой пункт. Есть ли какие-нибудь сведения отом, как судьи получают работу? Кто эти люди? Откуда их набирают?
Из интервью, которыеможно найти в прессе и которые я провела сама, явствует, что вопросы оназначении решаются с консультацией в соответствующих ведомствах и органах исполнительнойвласти. Зачастую испытательный срок и неформальныебеседы используются для "инициации" судей (метафорой послушания сталоксюморон "судья-первогодка"). По словам судьи Кудешкиной,независимому лицу очень трудно получить назначение. Если вы не играете в игры лояльности,вы вообще выпадаете из игры.
Общая ситуация сназначениями такова, что в судебной системе образовалось огромное количествовакансий. Это началось с реформ 1990-х гг., в результате которых появились судыприсяжных и дополнительные звенья в судебной системе. В 2000 г. 8% судейскихмест пустовали: просто не хватало людей соответствующей квалификации. В итогеэти вакансии часто занимали молодые сотрудники секретариата суда, которыхназначали по окончании вечерних подготовительных курсов. В судьи часто попадалилюди из прокуратуры и других правоохранительных органов.
Неудивительно, что вомногих случаях результат был далек от совершенства. А ведь известно, и верно, как утверждаетТамара Морщакова, в прошлом заместитель председателя Конституционного суда, чтослабость работников порождает зависимость. Это очень важно. Даже если вы дадитенеопытным людям полнейшую свободу, они всё равно не воспользуются ею адекватно. Без подсказок исоветов со стороны председателя суда они просто потеряются.
То есть, возможно, это было сознательнойстратегией?
Отчасти это и естьпринцип работы «системы». Если вы хотите, чтобы ваши люди слушалисьпредседателя суда, то надо назначать молодых и неопытных. Потому что ими легчеуправлять. Конечно, это часть истории. А другая часть – это то, о чем мыговорили до этого: корпоративная ответственность, страх утечки компрометирующейинформации и т.д. Дмитрий Медведев и сам в какой-то мере продукт «системы».Путин выбрал его на пост президента из-за его личной преданности и из-за егонеопытности как государственного деятеля.
И всё же, будучи даже продуктом «системы»,Медведев каким-то образом пытается ее изменить. Он много говорит о том, чтонадо бороться с коррупцией во власти, с «телефонным правом» и кумовством приназначении на должности. Насколько он искренен? Имеет ли это какое-то значение?
Я бы сказала, что этариторика сама по себе имеет большое значение. Впервые эти дефекты системы былиоткрыто признаны на президентском уровне. Медведев даже признаёт, что онипредставляют собой угрозу национальной безопасности. Факт такого признания кактаковой уже прогресс.
Нельзя сказать, чтобыдействия Медведева сводились только к словам. Он начал реформы, которые, всущности, представляют собой серьезный вызов «системе». Он предлагает,например, реформировать систему назначений на руководящие должности, а этодовольно радикальный шаг. Сегодня такие назначения по большей части завязаны наличных контактах и финансовых возможностей кандидатов.
Медведев предложил создатьобщегосударственную базу данных правительственных чиновников; ввестипрезидентскую квоту на назначения. Первая сотня номинантов из запланированного«золотого» списка в 1000 кандидатов была объявлена в феврале прошлого года. Еще500 были объявлены совсем недавно. Большинство из них – молодые, энергичные иуспешные люди. Критики, конечно, справедливо указывают на то, что принципысоздания этого списка далеки от прозрачности: кто выбрал этих людей и по какимкритериям? С другой стороны, база данных содержит много новых имен, и эти люди,вероятно, cмогутпротивопоставить профессионализм принципам «системы».
Достаточно ли у Медведева поддержки, чтобы, как выговорите, преодолеть сопротивление тех, кому система выгодна?
Мы не знаем. Любопытно,что у Медведева иная база поддержки, нежели у Путина. Считается, что Путин, побольшому счету, опирается на «силовиков» (бывших сотрудников спецслужб);Медведев же опирается на «цивиликов», то есть своих бывших коллег с факультетагражданского права Ленинградского государственного университета. В свое время появлениеПутина ознаменовало переход неформальной власти от преступных группировок к«силовикам»; появление Медведева может оказаться предвестником перехода властиот «силовиков» к «цивиликам». С точностью до выборов 2012 года.
При Медведеве юридическаяэлита начинает вести себя более активно. Широкоизветны реформы и предложенияАнтона Иванова. Симптоматичен исход дела о клевете (Боев против Соловьева, 2008г.), когда столкнулись Валерий Боев, глава управления по кадровым вопросам игосударственным наградам в Кремле, и Владимир Соловьев, известный теле- ирадиоведущий, который заявлял, что Кремль контролирует арбитражный суд. Беспрецедентныпоказания первого заместителяпредседателя Высшего арбитражного суда Валявиной: она выступила с неожиданнымзаявлением в поддержку позиции Соловьева.
То есть она заявила, что Боев и ее вынуждал квынесению определенных судебных решений…
Именно. Ее свидетельствобыло в значительной степени решающим, и Боев отозвал свой иск. Это заявление досих пор вспоминают в британских залах суда, приводя его как примергосударственного давления в российской системе.
А беспрецедентны в каком смысле?
Не могу с уверенностьюговорить о советском периоде, но в последнее время не бывало случаев, чтобывысокопоставленный судья, к тому же женщина, выступал в качестве свидетеля идавал такие показания. Скорее всего она предварительно посоветовалась с главойВысшего арбитражного суда Антоном Ивановым; и скорее всего, Иванов в своюочередь посоветовался со своим другом и соавтором Дмитрием Медведевым.
Заявление Валявиной – этоявный сигнал: президент не хочет, чтобы бюрократы вмешивались в работу судов.
Но, тем не менее, некоторые комментаторы указываютна то, что никаких действий не последовало: никого не стали преследовать всудебном порядке. По их версии, вся эта история была просто PR-акцией Медведева…
На это нужно смотреть вперспективе. Давайте вспомним 2005 г., когда случай «телефонного права» впервыепопал в судебное разбирательство. Подсудимой оказалась женщина, которая, якобыиз секретариата Антона Иванова, с целью разрешить вопрос о собственности. Она представиласьсекретарем председателя Высшего арбитражного суда; а поскольку она раньшеработала в суде и знала специфику таких разговоров, её распознали не сразу. Нокогда поняли, что звонок был ложным, эту женщину нашли, и устроилипоказательный процесс о «телефонном праве».
Это был странный процесс.Наказание понес человек со стороны, в вину ему вменялась неудачная попыткавоспользоваться «телефонным правом»; а к системе тогда вопросов не возникло, иона продолжала работать в интересах тех, кто находился внутри нее.
С этой точки зрения,нельзя не признать, что заявление Валявиной – это колоссальный прогресс.
Вы упомянули арбитражные суды. Они вызвали вРоссии довольно большой интерес – из-за связей между Антоном Ивановым ипрезидентом, но также и потому, что возросло количество судебных дел: в первыйгод правления Медведева их было на 36% больше, чем в прежние годы.Действительно ли существует такая разница между типами судов?
В России есть суды общейюрисдикции, возглавляемые Верховным судом. Есть система арбитражных судов воглаве с Высшим арбитражным судом. И есть Конституционный суд, состоящий издевятнадцати судей, который определяет конституционность законодательных норм.
Лучшей репутацийпользуются арбитражные суды, которые решают коммерческие споры. Во-первых, этоновые постсоветские институты: в советское время их вообще не было, и тамработают судьи, которые специально для этого обучены. Во-вторых, в этих судахтребуется настоящая экспертиза и компетентность, то есть судьи обычно работают профессиональнее.Американский ученый Кэтрин Хендли провела большое исследование этих судов. Онапроанализировала разбиравшиеся ими дела и пришла к выводу, что вынесенныерешения были по большей части справедливыми и независимыми. Ей не удалось найтини серьезных противоречий с законодательством, ни признаков неформальноговлияния на судебные решения.
Хендли также высказала интересный взгляд нареформу в целом: она сказала, что давление снизу столь же необходимо для проведениясудебной реформы в России, как и инициативы сверху. Позволяют ли данные вашихисследований заключить, что российская общественность как-то участвует впроцессах, связанных с законностью? И есть ли консенсус наверху?
Кэтрин Хендли,безусловно, заметила бы растущий спрос на право. И действительно, какпоказывают ее данные, из десяти россиян трое обращаются в суд, как тольковозникают какие-то проблемы. Те же данные показывают, что суды в России из всехофициальных институтов пользуются наибольшим доверием – если, например,сравнивать с милицией и т.д.
Но это, конечно, не даетповода утверждать, что существует некое постоянное давление снизу. Для давлениятребуется самоорганизация гражданского общества – например, через ассоциациидомовладельцев или автолюбителей. В юридической сфере такого рода ассоциацийпросто не может быть. Случаи проигравших в суде, как правило, слишком непохожидруг на друга, и нет оснований для протеста а тем более для гражданскогодвижения. Хорошо известно, что правозащитники считают эту сферу особеннотрудной для своей деятельности. Они делают, что возможно, но изменить системуне в их силах.
Что касается консенсусанаверху, то мы можем констатировать наличие консенсуса в отношении стратегии.Если говорить о стратегии, то вся власть единодушна в том, что надо улучшатьинвестиционный климат; что лучше, если дела будут разбираться внутри страны, ане в Страсбурге; что нужна судебная реформа и создание независимой судебнойвласти. Проблема не в этом. Проблема в тактике, и здесь, конечно, естьрасхождения.
В заключение главный вопрос: есть ли вероятность,что реформы Медведева победят «систему»?
Вероятнее всего, реформыувенчаются лишь частичным успехом. Одна проблема заключается в том, чтоинициированные элитой и проводимые сверху изменения обычно недостаточнодейственны. Юридический бэкграунд Медведева тоже не всегда в помощь. Он по-видимомусчитает, что если принять новый закон, то изменится и практика, а на самом делевлияние формальных институтов весьма ограничено, особенно в российскои среде.Что делать понятно: надо менять культуру институтов; необходимо, собственно, сочетатьмеханизмы, которые, с одной стороны, повышают риск в случае ненормативногоповедения, а с другой, повышают защищенность тех, кто хочет профессиональноисполнять свои обязанности; интегрировать в систему неудобных людей, таких каккак Ольга Кудешкина. До сих пор добиться этого было очень трудно, ведь этодолгосрочный и непростой процесс.
Вторая проблема состоит втом, что даже изменения в формальных институтах сопряжены с продавливанием, втом числе и неформальными методами. Если Медведев действительно хочет перемен,ему, в конечном счете, придется действовать по правилам «системы». Например,ему придется отдавать устные распоряжения и следить, чтобы они выполнялись. Случайс Валявиной, в этом смысле, можно рассматривать и как очередной сигнал длячиновников и бизнесменов: не вмешиваться в судебные дела. Когда в 2000 г.олигархам был дан сигнал Путиным не вмешиваться в политику, последовалисанкции. А вопрос, последуют ликакие-нибудь санкции против тех, кто нарушит «команду» Медведева, остаётсяоткрытым.
