Как я уже говорил в прошлый раз, мне трудно обсуждать Заповедь об убийстве, потому что я никогда никого не убивал. Правда, существует мнение, что Заповедь можно понять только эмпирически. Например, если никогда никого не убил, то и не поймёшь, что значит «нельзя убивать». В эпоху Средних веков и Ренессанса такая точка зрения использовалась в некоторых сектах и духовных течениях, где всем адептам предписывалось хотя бы по одному разику нарушить все Заповеди – только для того, чтобы понять, о чем они. В наше время этот же самый взгляд соотносится с одним из важнейших стереотипов эпохи материализма – с ценностным приоритетом Практики над Теорией, «дела» над «мыслью».
Однако, это мнение не кажется мне совсем уж правильным. Во-первых, многие вещи, или по крайней мере, какие-то их аспекты, снаружи лучше видны, чем изнутри. Например, когда мы съедаем какой-то красивый плод, это помогает нам лучше воспринять его вкус, зато мешает увидеть его красоту. То же самое с одеждой: на других многие вещи видятся нам гораздо четче и нагляднее, чем когда мы носим их на себе. Во-вторых, хочется задать вопрос: как это я, совершив убийство, пойму, что убивать нельзя?! Скорее всего, я пойму обратное – что убивать можно. Если вы говорите о муках совести, которые иногда бывают после первого убийства – так это только после первого. Второе убийство пройдет уже легче, а третьего я совсем не замечу – так, бытовое явление. Придет привычка. Так свидетельствуют многие убийцы, да и простая логика это подсказывает. Поэтому я все-таки позволю себе писать и думать про «Не убий», несмотря на то что сам вроде бы никого не убивал.
Впрочем, строго говоря, может быть и убивал, или ,по крайней мере, способствовал убийству, если считать убийством аборт. Как известно, на этот счет нет единого мнения. Конечно, этический, правовой и даже религиозный подход к аборту может быть различным, в зависимости от того, считать ли зародыша человеком, «есть ли у него душа» и т.д., и т.п. Если да, то аборт – убийство, если нет, то нет. Зато на простейшем биологическом и в то же время на самом абстрактном философском уровне можно смело сказать: да, аборт – это убийство. Если не «человека» в социальном или психологическом смысле слова, то уж во всяком случае «существа». А кроме того, аборт – это убийство духа. Не духа младенца – его-то как раз не так-то просто убить! – а духа той связи, той любви, того секса, от которого был зачат этот «не совсем ещё человек».
Многие говорят, что аборт – это убийство, но мне хотелось бы подойти к вопросу немножко с другой стороны. Всякое убийство – это аборт. Об этом как раз очень мало пишут и говорят, но ведь так оно и есть. В переводе с латыни абортировать значит стереть, уничтожить. В компьютерном царстве знак «аборт» означает уничтожение какой-нибудь функции, а в царстве людей – человеческой жизни. Можно убить не только эмбриона. Можно убить младенца, можно взрослого человека, можно старика. И всё это будет абортом в широком смысле. Потому что мы пресекаем своей волей и действием биологическую жизнь другого существа, как бы вырезаем его из биосферы. Если не считать аборта в узком смысле слова, я никогда никого не убивал. Даже аборт я никогда не делал собственноручно. И тем не менее я хочу попробовать подумать об этой Заповеди – причем, не об аборте в узком смысле слова, а об убийстве в широком.
Начнем с позиции «адвоката дьявола». Чтобы понять, почему нельзя убивать, надо сначала понять «почему можно». Потребность убить=абортировать другого человека возникает тогда, когда он нам мешает. Сторонники аборта («pro choice», «за выбор») утверждают, что аборт – это прежде всего самозащита женщины от вторжения в ее организм какого-то другого существа. То же самое, кстати, говорят сторонники смертной казни, потому что это самозащита общества от опасного преступника, реального или потенциального убийцы. Наконец, убийство на войне – это тоже «не совсем убийство», а прежде всего самозащита. Значит, спор об аборте – это не спор о том, является ли он убийством, а спор о том, можно ли иногда нарушать Заповедь «не убий».
Считается, что можно – для самозащиты. Но тогда большой вопрос, насколько для меня все-таки опасен этот самый зародыш. Опасен ли он как Чикатило, или как вражеский солдат на войне? Или можно и нужно все-таки дать ему жить и самому при этом не умереть? Обычно к аборту нас склоняют другие люди – родители, партнёры, врачи. Мы выбираем их, потому что они уже существуют, а не рождённого человека пока ещё как бы нет. Но что, если, родив этого человека назло другим, мы тогда «родим» не только его, но и этих других? Например, когда они увидят ребёнка, в них что-то изменится. Кстати, интересно, что с абортами борются обычно очень хмурые люди, которые многих ненавидят, даже убивают – например, были убийства врачей. В Америке был случай – врач сделал аборт, противник аборта убил врача, а штат тогда приговорил этого убийцу к электрическому стулу. Наглядное пособие по казуистике.
Противники аборта часто выступают на самом деле не «за жизнь» («pro life»), как они говорят, а только за контроль и ненависть. Не случайно обычно эти же люди поддерживают войну и смертную казнь. На это сторонники аборта не без оснований замечают: «Ага, значит, дело не в убийстве, вы просто хотите наехать на женщин, на молодёжь, на секс, на любовь, даже на семью! А мы люди толерантные, гуманисты, мы любим людей и уважаем их выбор. Это мы на самом деле против аборта. Нельзя абортировать выбор, секс, любовь, свободу человека. Это всё наши части, их нельзя от нас отделить. Ничего нельзя абортировать… Только зародыша можно. Его-то мы и убьем».
Этот парадокс позиции «pro choice» красноречиво иллюстрируется одной конспирологической историей – обвинением адептов «Храма Душевной Юности» Дженезиса Пи-Орриджа в ритуальных абортах. Зародыши, согласно обвинению, приносились в жертву духам свободы и любви. Сам Дженезис Пи-Орридж категорически настаивал, что это клевета. Но если ритуальных абортов там не было, то их, так сказать, «стоило бы выдумать», как воплощение логического предела позиции «pro choice».
Как предполагает Коллективное Безсознательное, культ абортов в некоторых либертарианских сообществах был специально насажен представителями мейнстрима или даже католической церкви для того, чтобы не дать вырасти новому поколению хиппи. Параллельно с нравственным осуждением аборта, молодёжи подкидывалась мысль, что на самом деле аборт находится на том же полюсе, где выбор, свобода, любовь, секс, и поэтому он «тоже нужен». Разумеется, эта версия, как и любая конспирологическая теория, принципиально недоказуема, но несомненно имеет свою логику и определенное символическое значение.
Возвращаясь к более общему смыслу Заповеди «не убий», хочется заметить: аборт, смертная казнь и война – это те случаи, когда мы как бы «не замечаем», что убиваем людей. Зародыш – это как бы «не совсем ещё человек». Серийный маньяк Чикатило, которого мы расстреливаем во имя наших детей – это «нелюдь». А враг на войне – это просто «враг». Поэтому мы в этих случаях не чувствуем себя убийцами. И если с абортом все-таки на самом деле получается лажа, то уж со смертной казнью или с войной все вроде бы безусловно понятно. В этих случаях мы от лица общества или через посредство общественных институтов убиваем других субъектов исключительно для того, чтобы не умереть самому, или чтобы не убили наших близких или других беззащитных людей. В этих случаях ответственность передается армии, обществу, государству.
Но если подумать хорошенько, то ведь любое убийство – это тоже самозащита. Когда мы стреляем в безоружного, чтобы отобрать у него деньги, или душим подушкой во сне своего любимого человека по причине ревности или сильной обиды, мы ведь тоже не помним, что это другой человек, такой же как мы. В этот момент он становится функцией нашего страха и нашей ненависти. Мы защищаемся от него. Нам кажется: если не мы его, то рано или поздно он нас. И это не лишено оснований, не правда ли? Мир людей – это джунгли. В каждом сидит убийца. Чикатило и Онуприенко объяснили нам честно, терять им было нечего: «если я убил, значит я не мог поступить иначе. Не убить – значило бы в каком-то смысле умереть самому». По логике «практического подхода», этим людям виднее, что такое убийство, чем нам. Они знают, почему можно и даже нужно убивать. А почему тогда нельзя?
Чтобы понять, «почему нельзя», нужно подумать об отношениях субъекта и объекта. Субъект – это я, объекты – все остальное. Не только люди, но также духи, существа, вещи, мысли, процессы и отдельные части целого, в том числе части меня. Я имею дело со всеми этими объектами и имею возможность абортировать любой из них. Почему этого делать не стоит? Это лучше всего видно на примере частей меня. Абортировать какую-то часть меня – это значит её ампутировать. А мне жалко. Иногда и не жалко. Но всё-таки немножечко жалко. Так же жалко выбросить, сжечь или потерять какую-то свою вещь. Потому что это тоже ампутация. А если представить себе, что все остальные объекты – тоже, в каком-то смысле, части меня? Тогда их тоже жалко. А ведь в каком-то смысле они и есть части меня – мои, как говорят в Америке, «частные части», «private parts». Потому как в некотором смысле ничего ведь нет, кроме меня. И мне становится жалко убить, абортировать, ампутировать духа, существо, вещь, мысль, процесс так же, как жалко убить, абортировать, ампутировать какую-то часть себя.
Сложнее с другим человеком. Его не так жалко. Более того, его-то как раз иногда больше всего и хочется убить. Не в прямом смысле, так хотя бы уж в переносном. Например, «поиметь», то есть превратить в «чистый объект», лишить его субъективности. А это то же самое, что «убить для себя». Или «забыть», «забить» на него. Это тоже значит «убить для себя». Почему нам этого так хочется в отношении других людей? Потому что в отличие от духов, существ, вещей, мыслей, процессов и особенно моих «частных частей», другие люди – это как раз совсем уж «не я». Это даже не совсем «объекты». Каждый из них, может быть – отдельный субъект, отдельное «я». И это мне больше всего мешает. Я никогда не стану им, он никогда не станет мной. Если я умру, он все равно будет жить. Более того, иногда я должен умереть, чтобы он жил – если не в прямом, так в переносном смысле. Другой человек до такой степени не есть «я», до такой степени отделен, суверенен и страшен, что если на этом совсем уж сосредоточиться, то убить его кажется единственным способом выжить самому. Другой человек – это главное препятствие на моем пути к осознанию всего мира как самого себя, это главное препятствие на моем пути к воссоединению частей, реинтеграции, продолжению себя, нирване, бессмертию.
Но что если тогда надо не убить его, а в какой-то форме встретить, принять, интегрировать? Было бы неплохо. Но как это можно сделать? Давайте посмотрим на то, как мы это делаем с духами, существами, вещами, мыслями и процессами, переживаниями, а также с частями себя. Если мы изгоняем какого-то духа, выбрасываем какую-то вещь, «забываем» какую-то мысль или прерываем, то есть абортируем, какой-то процесс, то он все равно напоминает о себе. Поэтому лучше их всех как-то принять. Но как? Мы делаем это с помощью интеграции – поглощения, принятия их в себя. Съесть – это не совсем значит убить. Можно съесть живьём. Мифологически говоря, съеденный объект может остаться живым внутри у меня, как Иона во чреве кита. Волк в сказке не «убивает» Красную Шапочку и её бабушку, он их просто «кушает». Кушать – это не страшно. Поэтому детям не страшно слушать такую сказку. Там нет крови и смерти, там «просто кушают». Это используется даже в любви. «Я просто тебя съем» - поет Катя Лель, обращаясь к любимому существу.
И здесь опять-таки другие люди представляют главную проблему. Их нельзя «съесть». Табу на каннибализм в человеческой цивилизации является практически абсолютным. Убить как-то ещё можно, а съесть нельзя. Это не случайно. Наверное, потому что прежде всего хочется именно съесть. Поэтому и нельзя. Надо как-то по-другому интегрировать. Но как же тогда? Может быть, так: принять и отделить. Это не моя мысль, но я с ней полностью согласен и благодарен этому человеку. Признать, что Другой на каком-то уровне не имеет отношения к тебе, тогда его можно не убивать. Можно дать ему быть и дать себе быть без него. Если я увижу в нем суверенного субъекта, то я тогда скорее увижу такого субъекта и в себе.
И тогда я не умру.
Проект: "Десять заповедей". См. также: "Не лжесвидетельствуй".