Умер Владимир Вениаминович Бибихин. Эту новость сообщили мне по телефону. Здесь и сейчас нет у меня под рукой ни книг его, ни даже Интернета – ни одной подпорки, чтобы написать о нем правильно, достойно, без случайных ляпов.
Тем больше необходимости в этом тексте, потому что я просто не знаю, было ли замечено это событие в ворохе новостей. Многие, конечно, заметят. Слово о Бибихине прозвучит из уст более достойных и соразмерных ему людей. Но умер философ по призванию, каких мало было и еще меньше осталось, поэтому событие это выходит за границы профессиональной среды. Жизнь его и труды были событием для российской мысли.
Иосиф Бродский сказал в своей Нобелевской речи, что можно разделить стол, кров, даже женщину, но нельзя разделить стихотворение: стихотворение всегда будет уникальным событием, которое может случиться между автором и читателем. Философия существует по тем же законам, поэтому решаешься говорить о смерти философа, не заглядывая на книжную полку, в благодарности за то, что он служил и позволял сбываться мысли в России, в стране, где она менее всего институционально укоренена и профессионально обеспечена. В стране, которая более всего в этой мысли нуждается.
Благодарность, мышление как благодарность за то, что человек, философствуя, может быть человеком, – один из основных тонов мысли Бибихина. Он умел быть благодарным за мысль, давая ей состояться. Он умел быть великодушным, настраивая свой тонкий интеллектуальный слух к различным обертонам философской мысли и философской традиции.
Бибихин всегда был внимательным к традиции, говоря, что подлинная философская школа – это тщательный, строка за строкой, филологический, исторический, а затем философский разбор предшествующей мысли. Задавал образец такой работы для тех, кто мог такой образец выдержать. Вдумчивый мыслитель и переводчик, переводивший Хайдегера, Боэция, Григория Паламу, прекрасно знавший историю философии, Бибихин не строил систем, главным образом в своих текстах занимаясь пропедевтикой – введением в философскую мысль, настройкой на ее особый лад и тон. Многие его книги – переработанные лекционные курсы: «Мир», «Лес», «Язык философии». Те, кому не посчастливилось слушать его лекции в МГУ, смогли начать осваиваться в философской традиции благодаря этим книгам.
История философии и шире – европейская философия, от ее истоков до наших дней, была его домом, он был туда вхож куда больше, чем большинство из ныне живущих. Бибихин на себе протащил русскую философскую традицию, от ее неожиданного, краткого взлета в Серебряном веке до наших дней. Это легкое дыхание, внимание к общеевропейской мысли и контексту при сохранении собственного лица, лица русской философии – именно оттуда, из философских кружков и школ начала XX века, через Вячеслава Иванова, о. Сергия Булгакова, Алексея Лосева, у которого Бибихин в юности был литературным секретарем. Он сохранил эту живую связь, принадлежа тому поколению советских философов, которое философию изучало в спецхранах, даже не по подлинникам, а по рефератам, которые производили к этому делу допущенные; это поколение изучало достижения западной философской мысли. Внимание к традиции и преданию, великодушие и благодарность мысли Бибихина – в его текстах.
Он ушел из жизни в тот момент, когда Традиция все больше ставится под сомнение стремительно меняющимся миром. В Ираке взрываются христианские церкви, простоявшие невредимыми много веков, Европейский союз предлагает Греции разрешить вход на Афон женщинам. В России, где со времен Петра радикально воспринимаются европейские интеллектуальные веяния, снова просыпается воля, но объем ее воли сегодня больше, нежели объем ее мысли. Бибихин сделал очень многое, чтобы указать, что в мысли и культуре уже много пройденного и сделанного, что многое из этого звучит как наказ, и Дом европейской культуры, к которой принадлежит и Россия, требует вдумчивого и осторожного к себе отношения, а бездумность лишает родства и памяти. И тексты его свидетельствуют об этом до сих пор. И да будет земля ему пухом.
