Проблема наличия полноценной судебной системы – одна из наиболеепринципиальных для модернизации России во всех ее аспектах. О наиболеепроблемных местах судебной системы и возможностях ее совершенствования мыпобеседовали с одним из наиболее авторитетных российских юристов, судьейКонституционного суда в отставке, советником Конституционного суда, членомНаучно-консультативного совета Верховного Суда РФ, зам. Председателя Совета посовершенствованию правосудия и членом Совета по развитию институтов гражданского общества и правам человекапри Президенте РФ, доктором юридических наук, заслуженным деятелем науки РФ, заслуженнымюристом РФ, ординарным профессором ГУ-ВШЭ Тамарой ГеоргиевнойМорщаковой. Интервью взялБорис Долгин.
То, что унас вторая судебная инстанция фактически не является апелляционной, неисследует доказательств, видимо, во многом и порождает российский поток дел вЕвропейском суде?
Российскийпоток дел в Европейском суде порождается низким качеством разбирательства дел всуде первой инстанции и отсутствием возможности реальной их проверки в судахвторой инстанции, в апелляционных судах. А после второй инстанции решение,вступившее в законную силу, уже может стать предметом обжалования в Страсбурге.Там считают, что наши эффективные внутренние средства судебной защиты ужеисчерпаны, когда решение вступило в законную силу, а все остальное, всеэкзотические и эксклюзивные процедуры пересмотра дел в порядке надзора ничегоне меняют в этой системе, поскольку будет ли дело там рассмотрено или нет,зависит не от гражданина, а от должностных лиц этих высших судов. Несмотря нато, что изменения в эти надзорные процедуры были внесены, и усмотрениедолжностных лиц как-то ограничено, все равно оно есть. И отказаться в России отэтих надзорных инстанций на фоне того, что внизу никто ошибок не выявляет,просто невозможно. И вот этого, почему от них нельзя отказаться, не можетпонять международная Страсбургская юрисдикция. А мы не можем отказаться потому,что тогда оставим наших граждан без последней надежды.
То есть,иначе говоря, надзор оказывается некоторым паллиативом, заменяющим нормальнуюперепроверку в суде второй инстанции?
Да, но он незаменяет «нормальную», поскольку такой просто не существует. Но икомпенсировать ее отсутствие надзор не может, потому что он осуществляется посчитанным единицам дел. Но хотя бы по ним он позволяет выявить те неполадки врешениях, которые должна была бы выявлять нормальная вторая инстанция.
Но кнадзору международная инстанция предъявляет и ту претензию, что он иногда можетработать на ухудшение положения?
Да, он действительноможет работать и на ухудшение, что абсолютно недопустимо. Ведь если мы говоримоб уголовных делах, то ухудшить положение может только та инстанция, котораязанимается фактическим исследованием доказательств по делу. Однако указания этимне занимающейся надзорной инстанции, о том, что нужно ухудшить положение подсудимого,уже являются обязательными для нижестоящих судов при вторичном рассмотрении имиуголовного дела. Вопреки процессуальному принципу решения только на основесудейского усмотрения, а также вопреки общему конституционному принципу независимостисуда при принятии решений.
А можно ли лишить надзор хотя бы этой ухудшающей возможности?
Но он быллишен по Уголовно-процессуальному кодексу этой возможности, в ходе надзора запрещалосьухудшение положения. Запрещалось, потому что такое ухудшение рассматривалоськак повторное осуждение за одно и то же. В свое время так решил КонституционныйСуд. Законодатель далее учел его позицию при принятии нового УПК. Однако вдальнейшем по инициативе Уполномоченного по правам человека в РФ КС откорректировалэту норму, признав, что и в надзорном порядке можно отменить судебный приговорв худшую для подсудимого (осужденного или оправданного) сторону, если прирассмотрении дела были допущены существенные (фундаментальные) нарушения и еслиэто необходимо для обеспечения интересов потерпевшего от преступления. Однако целии способы эффективной защиты прав потерпевшего, не говоря уже о лицах,осужденных или оправданных вступившим в силу приговором, тем самым полностьюискажаются. Потому что в результате наш закон предлагает ему защищаться толькоодним способом – с помощью стремления к возмездию, реально не восстанавливаяпотерпевшего в его правах. На самом деле права потерпевшего должны защищатьсяреально, как это предусматривают все международные соглашения по поводу защитыжертв преступлений. Ему должно быть выплачено все, что необходимо длявозмещения морального и материального ущерба, для восстановления его здоровья иимущественного положения, для обеспечения его безопасности. Если ему опасно вдальнейшем оставаться там, где он живет, из-за возможности отмщения, он долженжить в другом месте под другим именем и фамилией и, может быть, с другим лицом.Но ничего из этого у нас государство не делает. Оно говорит, что кое-что потерпевшийможет взыскать с того, кого судят. Значит, надо осудить, так сказать,«по полнойпрограмме» даже за преступление, которое не доказано, - иначе ничего невзыщешь. А это абсолютно неверный подход. Государство должно иметьспециализированные фонды, из которых оно осуществляет полное восстановлениеправ этих лиц, чтобы их желание получить возмещение не искажало законные тенденциив уголовном преследовании, не заставляло стремиться посадить хоть кого-нибудь ивзыскать хоть что-нибудь с этого кого-нибудь. У нас решено за счет возможностейнадзорных инстанций изменять состоявшееся решение. А вот международный стандартэто допускает только в судопроизводстве в силу новых или вновь открывшихсяобстоятельств, когда эти обстоятельства будут доказаны и когда без отменыприговора - в связи с такими обстоятельствами - невозможно восстановление прав,нарушенных как преступлением, так и судебным актом.
Но мы сейчасперескочили на последнюю изо всех судебных (надзорную) инстанцию. На самом делеи другие инстанции очень сильно страдают из-за установленных для них процедур.Процедуры, потенциально причиняющие особенно серьезный вред, характерны, преждевсего, конечно, для уголовного судопроизводства. Как показала практика, здесьне нашли понимания и нередко полностью искажаются правила нового УПК. Не воспринято,не понято новое позитивное регулирование - потому что не хотят понимать. Существуеточень много правил, которые не реализуются по уголовным делам как в действующейсудебной системе, так и в системе досудебной подготовки дел, то есть в системе расследованияпо уголовным делам.
Возьмем, кпримеру, вопрос о доказывании. В Конституции провозглашены замечательныепринципы о том, что доказывание требует определенных процедур, а несоблюдениеправил доказывания лишает доказательства юридической силы. На практике этипринципы превращаются в свою противоположность, потому что не соответствующимиустановленным процедурам получения доказательств признаются те данные, которыеприносит в уголовный процесс сторона защиты. Защитник действительно не проводитни обысков, ни допросов, ни выемок, никаких других действий, которыеустановлены в качестве обязательных и допустимых для получения доказательствпредставителями государственного обвинения. А что эти действия и такая их формаявляются обязательными только для представителей государственного обвинения,никто не желает ни слышать, ни видеть: ни следователи, ни прокуроры, ни суды. Ивсе, что адвокат приносит, не включается в совокупность доказательств по делу,так сказать, выбрасывается в корзину как недопустимые доказательства, чтовообще неприложимо к оценке материалов адвоката. Эти доказательства должныпроверяться только по одному критерию – с точки зрения их достоверности. Вещь,казалось бы, совершенно очевидная, но решаемая практикой с точностью донаоборот.
То есть,нужна фиксация применимости этой нормы только по отношению к обвинению?
Она так изадумывалась. Значит, нужно теперь это разъяснять. Нужно теперь закрепить,применить к материалам, которые собирает сторона защиты, что они должныпризнаваться доказательствами в любом случае и подлежат проверке только надостоверность. Это ведь правило, вытекающее из презумпции невиновности, потомучто любой материал, из которого может возникнуть сомнение в доказательствахвиновности, должен проверяться. И пока это сомнение не будет опровергнуто,сторона обвинения не может настаивать на своем обвинительном тезисе. А будетдействовать тезис другой, противоположный - обвинение не доказано. Увы, всезнают, что это во многих случаях происходит иначе.
А правоне приобщать к делу те или иные представляемые материалы - это к данномувопросу?
Дело не втом, что материалы не приобщаются. Адвокат приносит какие-то материалы, а они,в соответствии с существующей практикой, признаются недопустимымдоказательством. О каком приобщении может идти речь? Даже вопрос о приобщениине может быть поставлен, потому что это доказательство отвергается как полученноебез соблюдения установленной законом процессуальной формы. Перед нами яркийпример того, как в высшей степени положительное правило, закрепленное на уровнене только кодексов, но и Конституции, перевернуто с ног на голову неразумной (мягковыражаясь) практикой. На самом деле она является вполне разумной, с точкизрения узковедомственных интересов органов, занимающихся доказыванием поуголовным делам со стороны государства. Они так делают, потому что это имудобнее, легче.
И уже нехочется говорить о разных нарушениях, которые происходят, что толку говорить?Вот недавно у меня была жалоба, направленная в Конституционный Суд, согласнокоторой человек обжаловал, как он пишет, норму закона. Какую норму закона? Отом, что адвокат-защитник не может допрашиваться по вопросам, связанным с егопрофессиональной тайной. А в чем состояла профессиональная тайна, по поводукоторой лицу бы хотелось, чтобы его адвокат был допрошен? Это была совсем не профессиональнаятайна, а грубое нарушение процессуального закона, зафиксировать которое адвокатотказался, а именно отказался подтвердить, что человека избивали, и он врезультате подписал признание. Когда же он подписал признание, позвалиадвоката, который должен был присутствовать в течение всего допроса,закончившегося «признательными» показаниями, но кто же его пригласитприсутствовать во время этих «предварительных обработок» его подзащитного. Вот когдатот подписал признание, адвокат зафиксировал это признание. Далее человек всуде просит допросить его адвоката, чтобы тот сказал, что он не присутствовалвсе время «разговора», а пришел потом. Суд в этом отказывает на том основании,что нельзя допрашивать адвоката по поводу того, что составляет профессиональнуюего тайну. Таких курьезных случаев в практике полно. В действительности адвокатобязан был заявить об этих нарушениях. Если ему сказал об этом его подзащитный,он должен был по собственной инициативе поставить перед судом вопрос о том, чтоприменялись незаконные методы следствия. Но это мы уже говорим об искажениях,которые существуют на фоне нормальных правил и норм судопроизводства, когдареализуются эти правильные нормы с точностью до наоборот.
Недавнобыло принято решение, кажется, Верховного суда о том, что решения Европейскогосуда не имеют прямой прецедентной силы. Они могут и должны учитываться, но неприменяться в других случаях. Существует такая проблема? Что вообще значиттакая прививка прецедентности к нашей судебной системе?
Я не люблю применения слова «прецедент» к нашейсудебной системе. О чем речь идет в этом случае? Европейский суд вынес решение.Он посчитал, что было допущено нарушение прав конкретного человека. Посколькубыло признано это нарушение, этому человеку Европейский суд присудилкомпенсацию за него. Государство этому человеку компенсацию выплатило. Дальшевстает вопрос, а имеет ли это решение Европейского суда значение для другихдел, которые рассматриваются другими судами? Мы можем встать на такую позицию,что не имеет, оно не обязывает другие суды следовать практике Европейскогосуда. Значит, другие суды, не следуя практике Европейского суда, окажутся вположении нарушителей такого же права в отношении другого гражданина. Соответственно,и он обретет возможность получить такое же возмещение в Европейском суде за тоже самое нарушение, причем в более простом порядке – дело-то в точности такоеже, «клонированное». И государство опять будет платить.
ВЕвропейском суде существует практика, согласно которой исполнением его решенийзанимается Кабинет Министров Совета Европы. Кабинет Министров по каждому делу,где нарушение является результатом действия самой нормы закона, вступает впереговоры с правительством и хлопочет о том, чтобы были приняты общие меры поисполнению этого судебного решения, в том числе путем изменения закона. Законможет быть изменен, а может не быть изменен. Одно дело, когда этот законпротиворечит сути международно-правовой нормы, которая применялась Европейскимсудом согласно Европейской конвенции. Тогда этот закон обязан умереть, так какон по Конституции не может сопротивляться международно-правовой норме.
Другое дело,если закон не имеет такого явно антиконвенционального содержания, нонеправильно толкуется, и за счет этого вступает в противоречие с Конвенцией. Воттут может возникнуть вопрос о значении прецедентов Европейского суда дляприменения этого закона нашими судами. Что является прецедентом в Европейскомсуде? То, что при данных фактических обстоятельствах такое толкование закона былопризнано нарушающим права. Может ли суд с этим не считаться, продолжать такое жетолкование закона? Не может, потому что право толкования Конвенции и ееотдельных норм официально принадлежит международному суду. А РоссийскаяФедерация, признав юрисдикцию Европейского суда безо всяких оговорок, призналаи ее право на официальное толкование норм Конвенции. И никто в России не может возражатьпротив такого ее толкования.
Я бы неназывала это прецедентом. Для Страсбургского суда это прецедент, а для нас этоофициальное толкование Страсбургским судом норм нашего закона (как и любогодругого закона с подобным содержанием) как нарушающего Конвенцию. Разумеется, еслиречь идет о том, что нарушение причинено законом. А если нарушение выражалось впытках, которым подвергалось допрашиваемое лицо, то причем здесь введениепрецедента в нашу практику? Прецедент рождается в Европейском суде только там,где речь идет о применении Конвенции к определенным фактическим обстоятельствам.Тогда к аналогичным фактическим обстоятельствам по праву прецедента будет применятьсятакая же норма Конвенции, таким же образом истолкованная. Это толкованиеЕвропейского суда является для нас официальным и обязательным.
Какие-то нашисуды отказываются рассматривать аргументацию, основанную на «неотечественном»праве - решениях Европейского суда.
Ну почему же?Есть постановления Верховного суда о том, что эти нормы обязательны к применению.Правда, в Верховном суде истолковали это ограничительным образом. Сказали, чтоподлежат применению только такие нормы международного права, которые признаны вРоссийской Федерации с помощью или на основе ратификационного закона. Этонеправильно, поскольку противоречит нашей Конституции. Общепризнанные принципыи нормы международного права непосредственно действуют в России и не требуютратификационного закона. Общепризнанные нормы международного права - это вовсене то, что имеет ратификационный закон в Российской Федерации, такое пониманиеявляется некоторым сужением. Но несмотря даже на эти ограничения, международныенормы признаются Верховным судом в его постановлениях, которые он адресует какруководящие всем судам. Предусматривается также непосредственное действие норммеждународного права в области прав и свобод.
А в чем¸на ваш взгляд, заключаются базовые проблемы справедливости правосудия?
Эти проблемызаключаются в том, что справедливость правосудия нужно понимать так, как еепонимает шестая статья Европейской конвенции. Это так называемая процессуальнаясправедливость. Речь не идет о том, что вам правильно вернули ваши деньги, илиу вас правильно отобрали чужие деньги, и это было справедливо по существу. Речьидет о том, в каких формах рассматривался этот конфликт. В шестой статьенаписано: каждый при определении его прав и обязанностей имеет право нарассмотрение его дела в открытых (публичных) судебных заседаниях в разумныйсрок независимым, беспристрастным и объективным судом. Судом, созданным наосновании закона, при предоставлении лицу не только права на участие в этомразбирательстве, но и права на получение всей информации, которая касаетсяэтого разбирательства, и которая нужна ему для защиты своих прав и свобод. Вотвсе, что мы с вами должны получить в суде. Особым образом эти положения развиваютсядля уголовных дел, где говорится о презумпции невиновности, о правилахдоказывания, о праве на допрос свидетелей обвинения на тех же началах, накоторых допрашиваются свидетели защиты. Причем на личный допрос, а некакой-либо другой. И так далее, и так далее. Вот это и есть справедливыепроцедуры. Мы уже немножко поговорили об этом: о состязательности поговорили, оравноправии сторон в доказывании поговорили, особенно по уголовным делам. Кстати,в процедуры справедливого правосудия входит и право на обжалование судебногорешения в апелляционном порядке. Это право закреплено не в самой шестой статье,а в развитии ее именно в протоколе к Европейской конвенции.
То естьналичие этого протокола, вообще говоря, обязывает Россию обеспечить действующуювторую инстанцию?
Россиюобязывает не наличие этого протокола, а то, как понимается в этом протоколе втораяинстанция. Мы ведь тоже признаем, что каждое лицо может обжаловать решение судапервой инстанции по гражданскому делу. И признаем, что каждый имеет право напересмотр приговора по уголовному делу. Это в нашей Конституции написано. Но вотпонятие этой второй инстанции мы можем извлечь только из международногостандарта. Это должна быть дееспособная вторая инстанция, относящаяся кэффективным средствам правовой защиты, обеспечивающая проверку всего с начала идо конца на основе собственных действий суда по исследованию. Вот и все. Черезэти признаки уже международным судом раскрывается понятие второй инстанции,потому что иначе второй инстанцией могла бы быть надзорная, проверяющая побумагам правильность применения, например, только одного закона, и большеничего. Понятие второй инстанции - сущностное, выводится из международногостандарта справедливого правосудия.
Судебнаясистема, которая рассматривает гражданские и уголовные дела, так называемыесуды общей юрисдикции, устроена у нас отнюдь не так, как допустим, арбитражнаясудебная система. И не так, как было когда-то все это устроено в царскойРоссии, где предполагалось, что суды не должны организовываться на тех уровнях,где существует государственная власть в других ее ипостасях. Вот если существуютна одном уровне исполнительный орган власти, законодательный орган власти ирядом с ними суд, то очень легко происходит спайка между, так сказать, элитойво всех этих трех ветвях власти. Это, конечно, разрушает независимость судебнойвласти, сколько ее ни провозглашай. Давно уже предлагается, и сделано варбитражной судебной системе, что суды на каком-то уровне не совпадают суровнем организации власти. Что суды должны быть, допустим, организованы не толькопо субъектам федерации, а по судебным округам. Так, чтобы независимый от уровнявласти субъекта судебный орган, не соприкасающийся с ним, мог рассматриватьправильность по существу судебных решений нижестоящих судов. Кстати, есливводить апелляцию, тогда, естественно, требуется над апелляцией поставить ещеодну инстанцию. Тогда кто-то должен оказаться выше - над нашими нынешними судамивторой инстанции или, иначе, судами субъектов Российской Федерации. ДляВерховного суда, который физически не может осуществлять проверку всех актов,это немыслимо. В нашем Верховном суде работает 116 судей, в Верховном суде США– девять. Эти различия связаны с тем, что у нас на всем огромном пространствестраны просто нет никаких инстанций выше уровня судов субъектов федерации.Значит, следующая за нормальной второй инстанцией судебная инстанция находитсяуже в центре. Это означает, что практически все это российское пространствооказывается незащищенным от неправильных решений судов, исследующих фактическиеобстоятельства дела. Кто же все это будет проверять?
Носудебный округ обязательно должен где-то базироваться. И в этом месте будетсращение…
Нет, сращениеменее вероятно, потому что тогда ему придется сращиваться с властью разныхсубъектов. Вот как обстоит дело в арбитражной судебной системе. На территорииРоссийской Федерации создано десять округов. В каждый из округов потерриториальному признаку входят по несколько субъектов федерации, а,следовательно, и по несколько судов субъектов. Почему в такой ситуации с кем-тосуд будет больше контактировать? Почему именно с Екатеринбургской, например,областью, а не с какой-нибудь другой должен контактировать суд, которыйявляется окружным?
А как избежать спайки на самом высшем уровне?
Конечно, кэтому надо стремиться, хотя нет большой надежды, что это произойдет. Следовалобы предпринять следующие шаги. Во-первых, нужно разрушить ориентациюпредседателей судов всех уровней на власть, законодательную и исполнительную, черезих повторное назначение и финансовое обеспечение. Что касается самых высшихсудов, то также и на связь с Президентом, потому что везде Президент играетглавную роль в назначении судей высших судов, председателей судов. И эта связьболее всего крепится тем, что председатели судов могут назначаться повторно насвою должность. Они назначаются у нас сейчас на шесть лет. Шесть лет они должныслужить до потери пульса для того, чтобы быть потом назначенными второй раз ещена эти же шесть лет. И это, конечно, заставляет их полностью ориентироваться натех, кто будет назначать их в следующий раз. А в следующий раз их опять будетназначать Президент или Совет Федерации, и они готовы исполнить для тех, ктобудет их переназначать, что угодно. При этом они становятся ретрансляторамиволи этих ветвей власти по отношению к другим судьям. Роль ретранслятора онимогут играть потому, что по отношению к другим судьям они обладают очень большимиполномочиями. Именно от них зависит судейская карьера, удаление с должности.Вот это надо разрушать обязательно. К сожалению, по последним предложениям,прозвучавшим и на Всероссийском съезде судей от имени Верховного Суда и органовсудейского сообщества, напротив, просматривается стремление расширитьполномочия высших руководителей судебной власти и сроки их полномочий. Атребуется совсем другое – сведение их полномочий лишь к организации работысудов и замещение таких должностей на основе ротации
Как это можно сделать?
Председателисудов должны избираться на должности составом суда. Или они должны назначатьсяна должности один раз без права повторного назначения. Желательно, чтобы ониизбирались на должности на не очень большие сроки. На три года – это уже,наверно, максимальный срок, как это сделано в Конституционном Суде. И оченьважно, что судьи сами его переизбирают, а потому он будет ориентироваться всвоей работе не на какие-то другие власти, а на то, как он будет оценен судьями
А как вы относитесь к идее выборности судей?..
Народом?
Да.
Что народ оних знает? Он может проверить их профессиональные или моральные качества?Народу будет предложено выбрать из нескольких кандидатов? Сейчас, при дефицитесудей это невозможно. Кроме того, мы ведь знаем, как у нас проходят выборы. Ктозаплатит судье деньги, чтобы он мог организовать свои выборы, тому он врезультате и будет вынужден служить. А что, криминал и крупный бизнес - они нев состоянии себе выбрать судью? Организовать выборы им даже проще, чем купитьконкретное решение. Любые деньги вложат, чтобы он выиграл выборы. Тогда кому онслужить будет? И выборы из одного кандидата мы тоже хорошо проходили. А потомчто, избиратели будут отзывать судью, если им не понравится, как он разрешил ихдело? Это все полная бессмыслица. Прикрепление этих демократических институтов ксозданию профессиональной судебной системы, которая должна формироваться исходяисключительно из квалификации корпуса судей, а не из чего-либо другого, неможет быть ни допустимым, ни эффективным.
А как можноэффективно организовывать судейскую корпорацию, если не так, как это происходитсейчас?
Она может бытьорганизована только как независимая и не должна управляться судейскойбюрократией, т.е. быть в зависимости от председателей судов. Не зря же ониизначально не могли входить в ряд органов судейского сообщества. Да и функциипредседателей судов надо изменить. Председатель суда не должен обращаться спредставлением к Президенту о назначении судьи на должность впервые. Откуда он знаетэтого кандидата? Вот судейская корпорация должна дать ему рекомендацию, потомучто она проведет экзамен и побеседует с ним, составит о нем представление. Председательздесь ни при чем, значит, в этом судейская корпорация должна быть освобождена отвоздействия и решений председателя. Она будет оценивать только качествокандидата, а показатели, по которым будут оценивать эти качества, должны бытьразработаны наукой. Возможно, на конкурсной основе. И это сейчас предлагается впроектах, которые разрабатывает Министерство экономического развития. Такаясистема могла бы работать эффективнее. Судейская корпорация должна заниматься иаттестацией судей, но не должна удалять их с должности.
Тогда эта порочнаясвязка: инициатива председателя и решение коллегии, приводящая к лишению судей статуса,- будет ликвидирована. Лишение статуса должно быть отдано другому органу,состоящему из профессиональных судей. Этот орган не должен быть подчиненнымобщей судебной системе, это должен быть особый суд. Конечно, на словах это выглядиточень просто, но не так просто это сделать, потому что нужно перекроить привычнуюсистему, более простую и очень эффективно управляемую извне.
А каковывозможные механизмы этого перекраивания?
Закон. В законнеобходимо внести изменения. Во-первых, в федеральный, конституционный закон осудебной системе. У нас запросто вносятся изменения в любые федеральные конституционныезаконы, а теперь уже и в Конституцию. Да и практика легко поддается, нетормозит выполнение нужных власти законов: ехать в Санкт-Петербург – значит, надоехать. Следовательно, внести нужные изменения ничего не стоит, если властиэтого захотят. Все, что не будет сделано в ходе нынешней судебной реформы, небудет сделано, только если власть этого не захочет, потому что препятствий приголосовании никаких не будет. Во-вторых, надо вносить изменения в закон остатусе судей, а также некоторые изменения в нормы процессуальных кодексов, ноони (как простые федеральные законы) принимаются еще проще.
Какимобразом можно изменить практику подбора судей преимущественно из прокурорскогосословия? Каким образом можно организовать адвокатский набор?
Такой подходдолжен быть сформулирован. Адвокатский набор надо организовать, сняв запретпринимать судей из адвокатов. Такой запрет существует на практике. Должно бытьнаписано, какая юридическая служба предпочтительна для кандидатов в судьи. Этотперечень уже существует в виде проекта, он готов. А вот захотят его принять илинет, это вопрос уже абсолютно другой. Повторяю, все зависит теперь только отжелания, более ни от чего. От отношения к тем или иным формам реформирования.Но если, например, власть будет говорить, что нам нужен один суд поамериканскому образцу и все юрисдикции мы немедленно объединяем, значит, небудет развития юрисдикций, не будет суда по делам несовершеннолетних, не будетсуда по административным делам, не будет Конституционного суда, не будет судапо делам судейской службы и т.д. Не будет этого ничего. Будет один Верховныйсуд.
А есть такая тенденция?
Да, такаятенденция есть, и она очень опасна.
Но вАмерике судебная система каким-то образом работает. В чем опасность этойтенденции?
Она работаеттам в других условиях. В Америке существует судебная система абсолютно другоговида. Во-первых, существует система федеральных судов, и, во-вторых, отдельносистема судов в штатах. И в той, и в другой системе существует масса специализированныхсудов. Хотите - транспортный, хотите - торговый, хотите - коммерческий, ювенальный, административный. Существуюти принципы переноса дела из одной системы в другую. Из системы судов штатов переносв федеральную систему происходит, в основном, в том случае, если в судопроизводствевыявляется вопрос федерального значения, который связан с толкованием федеральнойконституции и других федеральных актов. Значит, дело переносится в федеральныйсуд - и никто не спорит. Существует, наконец, правило, согласно которомуконституция Америки - это то, что о ней сказал верховный суд. А у нас этогонет: даже когда о конституции что-то сказал Конституционный Суд, она не становитсяболее реальной ни как конституция, ни как то, что о ней сказал суд. Ну, мыхотим брать пример в одном и не хотим брать пример в другом, так нельзя.
То естьнекоторое национальное заимствование возможно только целиком, а нефрагментарно?
Нет, дело нев том, что целиком. Во-первых, заимствование возможно при сходных условиях. Во-вторых,нужно заимствовать то, что институционально подходит. Если мы относимся кстранам со статутной системой права, то это вся Европа, практически всяевропейская правовая система. Так почему мы не хотим брать свойственные этойсистеме институты? Эти институты апробированы, они работают. Вот мы создалиКонституционный Суд, создали как хорошо действующий, находящийся на одномуровне с аналогичными институтами развитых европейских демократий. Почему ондолжен рассматриваться как объект для экспериментов? Почему нам нужно что-тоеще? Потому что нам с ним не всегда легко? Почему давняя мечта некоторыхпубличных политиков состоит в том, чтобы заменить порядок выборов руководства КонституционногоСуда? Сейчас он избирается самими судьями, зачем передавать это решение СоветуФедерации? Почему демократы, вроде Явлинского, начинали свою деятельность стаких предложений? Значит, у нас мозги так устроены, что мы уже воспринимаемидеи общедемократического свойства, но еще не готовы воспринимать идеи,связанные с обеспечением независимости судебной власти. Каждый хочет этойвластью немножко порулить, включая самых расписных демократов. Вот и все.
И естьеще вот такие точки споров, точки возможных развилок в реформе. Вы обозначилипроблемы, а какие вопросы относятся к дискуссионным? На одно место вы указали: единыйсуд или специализированные суды. А еще что?
Выборыпредседателей или их назначение. Это очень спорная ситуация. Возможностьпереназначения или невозможность переназначения. Есть еще одна важная развилка– финансовая самостоятельность судов, которая по Конституции обеспечивается финансированиемиз федерального бюджета. Но кто распоряжается финансами? В нормальных странахфинансами распоряжается сам суд. У нас это есть в арбитражной судебной системе.В общих судах всем распоряжается судебный департамент. Это такаябюрократическая надстройка над судами. Этот департамент определяет, кому изсудей назначить, а кому не давать пожизненное содержание, кому признать судейскийстаж, а кому нет.
А самая,может быть, острая дискуссионная точка - это в каких отношениях находится суд сПрокуратурой и Следственным комитетом? Составляют ли две последние институции единуюсистему или должны контролировать друг друга? Контроль Прокуратуры заСледственным комитетом в том виде, как он установлен, просто нереализуем.
А как может быть реализован эффективный контроль за следствием?
Это возможнотолько при независимой судебной власти, еесилами, когда судью ни за оправдание, ни за отмену приговора, ни за отказ входатайстве следователя об аресте не снимают.
Толькореальная независимость суда - единственная гарантия контроля за расследованием.Только исходя из нее, судьи могут заявить следствию: будете нам даватьмакулатуру вместо обоснованного обвинения, будем выносить оправдательныеприговоры, так было провозглашено и в Конституции, и в УПК. Пока – наоборот.Опять дают макулатуру, а Конституционный Суд разрешил возвращать делапрокуратуре, без оправдания.
Вот онареальная развилка. Это дискуссия, результаты которой все время воплощаются внормах, в их перманентном изменении вспять.
А разве привлечениек уголовной ответственности может быть сферой волюнтаризма? Это сфера действияпринципа публичности. Каждый человек, кто совершил какие-то действия,позволяющие думать, что в них содержится состав преступления, долженподвергаться уголовному преследованию. И только в ходе такого преследованияможно решить, правильно ли, что мы его затеяли или нет. А у нас что? Мы имеем некийкруг фактов, из которых выбираем: в этом и этом случае возбуждаем дело, а вэтих – нет. Не говоря уже о том, что мы специально создаем факты, по которым мывозбуждаем уголовное преследование, хотя для этого вообще нет оснований. Вовсей этой сфере нет принципа публичности. А что тогда будет контролировать суд?Конечно, он может контролировать, хорошо или плохо собрали доказательства вэтом деле, но он не будет это делать, потому что знает - это заказное дело,которое хотели возбудить обязательно. Ему нужно четко придерживаться такойпозиции, иначе он головы не сносит.
А как может быть устроено иначе?
А вот этообласть дискуссии. На самом высоком уровне исполнительной власти можно услышатьголоса против возбуждения уголовных дел по каждому заявлению о преступлении,это кажется страшным. Но ведь из этой массы возбужденных дел все, что неподтверждено, должно быть прекращено. Только прекращение большого количествадел должно расцениваться не как знак бессилия, а как нормальный результат проведеннойработы. 100 лет назад в Скотланд-Ярде наших криминалистов спросили, какая у нихраскрываемость преступлений. Они ответили, что 85%. Скотланд-ярдовцы былипоражены: они полагали, что не бывает такого раскрытия. Разве процентыраскрытия можно использовать для того, чтобы оценивать качество работы этихорганов? А у нас используют. Вот и закрывают поступающие сигналы о совершениипреступления, когда найти преступника представляется трудным. Это нормально? Там,в Скотланд-Ярде, 25% раскрытых дел из всех сигналов - и они считают, что хорошоработают. Всю эту систему показателей надо менять. Разве это не предметдискуссии? А по каким показателям оценивают работу судьи: сколько оправданийвынес и сколько у него судебных решений и приговоров отменено или изменено. Нельзяпо этим показателям судить судью первой инстанции. Это вышестоящая инстанцияхороша в зависимости от того, как много решений она изменила или отменила, тоесть насколько много ошибок она сумела исправить.
А зачем вообще оценивать работу судьи?
Ну как же,сейчас это нужно для того, чтобы выгнать, для того, чтобы присвоить судье следующийквалификационный класс. Его нужно все время учить, судья обязан постоянно повышатьквалификацию. Это его обязанность и его право. Он должен иметь возможностьтребовать: мне нужно повышение квалификации. Этого у нас нет. Вот предметы для дискуссии.А пока все решается просто: постарайся, чтобы твои решения не отменялись, сориентируйсяправильно. Тогда ты хороший. Сориентируйся, добейся, чтобы все дела были раскрыты,- тогда ты замечательный следователь. А люди, между прочим, за эти показатели напрасносидят.
