Предложения, касающиеся процедурных вопросов обеспечения нового сближения Грузии и России, выглядят излишне оптимистично для того фона, на котором они делаются. Такие попытки предпринимаются и в Грузии, и в России, но сама их идеология изначально исключает возможность серьезного сближения. В одних случаях предлагаются методики лечения симптомов, но отсутствуют предложения относительно решения имеющихся взаимных вопросов по существу, в других - предложения одной стороны изначально неприемлемы для других.
Пример первого ряда – предложение о создании международного инструментария, который должен препятствовать возобновлению военных действий в регионе. Представляется, что и до 08.08.2008 в регионе существовала система, одной из номинальных целей которой было предотвращение возобновления конфликтов. Выяснилось, что она не работает. Точно такой же риск будет нести любая другая конфигурация соответствующих инструментов и институтов –пока не будут найдены решения по существу наиболее болезненных проблем двусторонних отношений. Это вопросы статуса Абхазии и Южной Осетии, интеграции Грузии в евроатлантические структуры и размещения на территориях Грузии, Абхазии и Южной Осетии тех или иных иностранных войск, наконец, вопросы транспортных коммуникаций. Признаки компромисса можно обнаружить только во втором из перечисленных вопросов - и то при большом желании.
Пример второго ряда – предложения типа федерализации Грузии, в том виде, как их формулируют некоторые представители российского экспертного сообщества. Немало интеллектуальных усилий по-прежнему тратится на прогнозы развития сепаратизма в армяно- и азербайджанонаселенных областях Грузии, которые якобы должны когда-то стать в ряд «субъектов» гипотетической грузинской федерации – возможно, вместе с Абхазией и Южной Осетией. Это – тоже предложение схемы, оторванной от существа вопроса и потому негодной.
Посмотрим на ситуацию глазами России. После войны 2008 года Россия оказалась некоторым образом вынуждена признать Абхазию и Южную Осетию, поскольку если бы этого признания не последовало, существовавшая на тот момент логика международных отношений привела бы к потере РФ всех позиций в этих регионах. Позиции эти были приобретены не только в ходе войны в августе 2008 года, но и до того, когда Россия не только обеспечивала миротворческие операции в этих двух регионах, но и вкладывала достаточно существенные средства в их экономики.
Признав республики, Россия получила две площадки для размещения войск в регионе, часть которого, как представляется московским стратегам, может оказаться в обозримом будущем территорией НАТО. При этом в Москве как-то сбрасывают со счетов, что именно границы со странами НАТО, в том числе и проходящие в экзотических регионах типа Берингова пролива, на протяжении всей истории этого блока оставались самыми стабильными, и нет оснований считать, что НАТО по каким-то причинам не сможет обеспечить стабильность грузинской границы. Кроме того, само членство Грузии в альянсе – пока вопрос.
Результат августовской войны для России в некотором роде похож на результат выстрела из пушки по стае воробьев, -- только с рядом неприятных последствий для стрелявшего. Может, это было бы и неплохо – две площадки для размещения армии в зоне, будущее которой в геополитической архитектуре под вопросом, если бы не косвенные, но неизбежные следствия. Они же таковы, что Россия с полным основанием может считать общий итог неудовлетворительным. Признание Абхазии и Южной Осетии блокировало любые инициативы по возобновлению использования железной дороги из России в Грузию через Абхазию и двух шоссе – через ту же Абхазию и через Южную Осетию. Это три из шести меридиональных дорог, связывающих Россию с Южным Кавказом, и три из четырех, идущих через Грузию. Предполагается, что к концу весны не без усилий со стороны Еревана может быть разблокирована четвертая, через Верхний Ларс, где Россия уже несколько лет ведет фатальный ремонт таможенного терминала. Но даже если открытие Ларса состоится, это будет выглядеть, как попытка спустить огромное водохранилище через небольшой дренажный водоотвод. Не имея этих дорог с севера на юг, Россия не сможет наращивать столь желанное для себя экономическое присутствие на Южном Кавказе. Пока нет движения через Ларс, риторика о союзнических отношениях с Арменией остается риторикой – не только военная база в армянском Гюмри, но и вся Армения как партнер России остается в «островном» положении, связанная со своим северным «патроном» только воздушным мостом.
Признание Южной Осетии и Абхазии никак не приблизило Россию к контролю или хотя бы участию в кавказских проектах транспортировки каспийской нефти и газа с Востока на Запад. Блокада соответствующих азербайджано-грузинских коммуникаций длилась несколько дней, но даже этого короткого срока хватило, чтобы вызвать самое искреннее недовольство Азербайджана. Предложения России о покупке всего азербайджанского экспортного газа, возможно, и могли бы компенсировать Баку этот августовский стресс – если бы Россия обладала технической возможностью для такой покупки.
Признание Абхазии и Южной Осетии, наконец, сделало практически невозможным создание в Грузии политического блока, опирающегося на сколько-нибудь широкую электоральную поддержку, но ориентированного при этом на Россию. Уровень избирательских симпатий по отношению к России резко снижен – даже не столько фактом отторжения территорий, которые Грузия хотела бы считать своими, сколько самим появлением российских танков, боевых самолетов – и бомб - в собственно Грузии. Грузинские оппозиционные лидеры готовы к прагматическому диалогу по части спорных вопросов, но приход к власти кого-то из них не будет означать такого стратегического изменения грузинского внешнеполитического курса, какое хотела бы видеть Москва.
Этих очевидных обстоятельств, каждое из которых в отдельности расстраивает московских стратегов, при неблагоприятном стечении обстоятельств может, к сожалению, хватить даже для повторного применения силы в Грузии. Развитие событий по такому пессимистическому сценарию будет неизбежно означать обвальную дестабилизацию региона Южного Кавказа и цепную реакцию на Северном Кавказе, а также крах любых связанных с Кавказом инвестиционных проектов. Поэтому представляется, что все региональные акторы заинтересованы прежде всего не в создании неких дополнительных штатных дипломатических единиц и новых форматов с неясными функциями, а в четком формулировании собственной повестки дня и скорейшем поиске способов взаимного совмещения этих повесток.
Представляется, что относительно внятный прогресс может быть достигнут в вопросе блокового статуса территорий и правил размещения в регионе иностранных войск – при условии, что все заинтересованные участники, включая внерегиональных, - будут видеть в качестве цели мирный Кавказ с общим, свободным и стабильным экономическим пространством, а не взаимное военное сдерживание.
Есть возможности и для восстановления коммуникационной сети меридионального направления – то есть дорог через Южную Осетию, Абхазию и Грузию из России в Армению. Это позволило бы России стать заинтересованным и равноправным участником программ развития региона; то же можно сказать и об Армении, которая обладает одним из необходимых ключей к разрешению важнейшей проблемы Нагорного Карабаха.
К сожалению, есть ряд объективных и субъективных препятствий, которые пока делают такое развитие событий несколько утопичным, каким бы прагматичным, адекватным и миролюбивым ни оказалось новое или даже частично обновленное руководство Грузии. Субъективное препятствие – это правящие круги России, внутри которых все еще продолжается конкуренция за лидирующие позиции с неясным исходом. Инструментом и одновременно жертвой этой внутренней конкуренции время от времени становится и будет становиться кавказская политика. Кроме того, эти правящие круги слишком отлично от американских элит понимают значение слова «перезагрузка»: в Москве все еще склонны исходить из паритета во взаимоотношениях со Штатами, хотя в реальности такого паритета давно не существует. Объективное препятствие – это существо югоосетинского и абхазского вопросов. Грузия, как и большинство постсоветских государств – это государство, национальное по сути. Национальная программа грузин плохо совмещается с тезисом о Грузии для всех (т.е. и для грузин, и для абхазов, и для осетин, и для всех остальных граждан независимо от их этничности). Это не специфическая проблема Грузии, она характерна практически для всех стран транзита, в том числе во многом и для самой России. Но именно от успешного (или не очень) разрешения этой коллизии зависит возможность безопасности на Южном Кавказе.