Я впервые побывала в Южной Осетии летом 1995 г., как раз когда события в Боснии и Герцеговине перешли в завершающую стадию. Меня повели на встречу с так называемым министром иностранных дел анклава; к моему удивлению, на стене бросился в глаза большой портрет Радована Караджича. Когда я спросила о нем, министр сказал, что этот портрет был подарен ему делегацией боснийских сербов во время встречи восточных христиан и что он в высшей степени восхищен независимой позицией боснийских сербов.
Эта история показательна, потому что она демонстрирует, что балканская параллель Осетии (и Абхазии) – не Косово, а Республика Сербская. Эти два крошечных отколовшихся государства были созданы при российском содействии во время распада Советского Союза – вероятно, как средство удержать контроль над Южным Кавказом, который российские традиционалисты считают своими задворками. Конечно, в то время в российском государстве царила разрозненность, поэтому мы никогда не узнаем, было ли это продуманной политикой, или частным случаем дележки власти между разными группировками среди военных и остатками КГБ, или делом рук российской мафии, которая хотела контролировать черноморский туризм.
Как и Югославия, Советский Союз был разделен на иерархически организованные административные единицы, базировавшиеся на том, что принято называть титульными национальностями. Южная Осетия и Абхазия были автономными образованиями в рамках Грузии. В таких регионах те, кто принадлежал к титульной национальности (в данном случае, осетины и абхазы), получали привилегированные руководящие должности. Расставались с ними на выборах неохотно (наблюдение автора относится к периоду застоя, но не отражает опыта сталинской национальной политики. Тогда Абхазия пострадала настолько сильно, что желание выйти из состава Грузии было озвучено при первых признаках ослабления жесткости режима, а отнюдь не когда возникла опасность потерять должности; в начале же 1990-х еще одним из факторов желания грузинских автономий выйти из состава республики стал этнонационализм новой власти – «Полит.ру»). Когда в 1991-92 гг. и 1992-93 гг. разразилась война (начатая главным образом Грузией, но выигранная осетинами и абхазами при российской военной поддержке, оказанной в основном северокавказскими нерегулярными формированиями), большая часть населения (преимущественно грузинского) была изгнана (это замечание до недавних пор относилось главным образом к Абхазии – «Полит.ру»). Более ста тысяч беженцев всё еще живут в Грузии в ужасных условиях. Перемирия были заключены при посредничестве ОБСЕ (а это замечание, напротив, относится к конфликту вокруг Южной Осетии – «Полит.ру»). Предполагалось, что российские миротворцы будут поддерживать эти перемирия (наряду с грузинами и осетинами в случае с Южной Осетией). Оба анклава изолированы, малонаселены, в них царит страх, беззаконие и бедность, что усугубляет этническую поляризацию в сочетании с преступностью.
Полемика о будущем Южной Осетии и Абхазии редко ведется в человеческих терминах. Чаще она строится в терминах статуса и геополитики. Дискуссия организована вокруг противопоставления национального самоопределения и территориальной целостности. Говоря в таких терминах, невозможно быть за независимость Косово и против независимости Республики Сербской. Если вы выбираете принцип национального самоопределения, значит, вы за независимость в обоих случаях, а если вы обеспокоены тем, что создание новых маленьких независимых государств представляет собой рискованный прецедент для меньшинств в других государствах, значит, вы за территориальную целостность.
Если, с другой стороны, разговор ведется в гуманистических терминах, тогда становится возможным прийти к разным ответам в различных ситуациях. Моя позиция в отношении Северной Ирландии была такова: мне всё равно, является ли Северная Ирландия частью Ирландии, Британии или Тимбукту, пока католики и протестанты способны уживаться бок о бок друг с другом в своих собственных домах. Такой же была моя позиция по поводу бывшей Югославии. Мне было всё равно, останется ли Югославия одним государством, или станет шестью государствами (шестью республиками), или восемью государствами (шестью республиками плюс двумя автономными областями), при условии, что конкретные, частные люди смогут жить в своих родных местах без страха насилия. Иными словами, решение вопроса о статусе должно быть скорее прагматическим, нежели принципиальным: в роли принципа должны выступать права человека, а не статус. Таким образом, я за независимость Косово, потому что есть веские причины беспокоиться о соблюдении прав человека в отношении косовских албанцев, основываясь на имеющемся опыте, если область будет возвращена Сербии; хотя в то же время я за международное присутствие, которое бы гарантировало права сербского меньшинства в Косово. Я против независимости Республики Сербской или включения ее в состав Сербии, потому что есть все основания полагать, что возвращение мусульманских и хорватских беженцев и вынужденных переселенцев (которые до войны составляли большинство населения) было бы еще более затруднительным. Я бы одобрила независимость Южной Осетии и Абхазии при условии, что все беженцы смогут вернуться и получить компенсацию, и при условии, что международное присутствие (а не Россия) сможет гарантировать соблюдение прав человека. И конечно, есть и другие возможные преобразования, которые были бы приемлемы, если бы они были осуществлены посредством соглашения между всеми причастными сторонами.
Различие между гуманистическим и статусным дискурсами отражается в разнице подходов к вопросам безопасности в ЕС и ОБСЕ, с одной стороны, и в НАТО, с другой. ЕС был основан в качестве организации безопасности; целью было предотвращение новой войны на европейской земле, а средством – экономическая и социальная интеграция. Подход ЕС к вопросам безопасности в основном состоит в экспорте этого метода, - хотя европейская политика безопасности и обороны также включает в себя дипломатию и миротворческую деятельность, равно как и так называемое гражданское урегулирование кризисов. ОБСЕ отражает все три подхода или «корзины» Заключительного акта совещания в Хельсинки: мирное урегулирование вопросов о границах, экономическое, социальное и культурное сотрудничество; уважение к правам человека. В противоположность этому, НАТО основывается на гораздо более традиционном геополитическом подходе, при котором безопасность преимущественно состоит в обороне территории – даже если НАТО и осваивает сейчас новые роли в регионах вроде Балкан и Афганистана.
В конце холодной войны многие надеялись на то, что ОБСЕ заменит собой и НАТО, и Варшавский договор. Вместо этого Варшавский договор был распущен, а НАТО распространилось на восток. Несмотря на то, что ОБСЕ было авторитетной организацией, ее роль была ограничена как НАТО, так и ЕС. Экспансия НАТО означала перемещение того, что воспринимается как граница Запада, на восток, потенциально – вплоть до настоящего момента – до границы России, и модернизацию вооруженных сил новых участников.
В рамках подходов ЕС и ОБСЕ к вопросам безопасности разрешение «замороженных конфликтов» на Балканах и на Южном Кавказе должно включать в себя диалог (вовлекающий все стороны конфликта, включая вынужденных переселенцев), экономическую и социальную поддержку и контроль над соблюдением прав человека, теоретически даже принуждение к таковому (хотя это до сих пор делалось очень мягко). Этот подход, который стремится свести к минимуму насилие в любых его проявлениях, неизбежно медлен и беспорядочен.
Но ему препятствует геополитика, в которой отколовшиеся маленькие государства рассматриваются как пешки в большой игре власти. Так, независимость Косово поддерживается Западом и встречает сопротивление со стороны России, в то время как в случае с Абхазией и Южной Осетией наблюдается обратное.
На Южном Кавказе преобладает геополитический подход. Присутствие ОБСЕ и ЕС неэффективно, в основном по причине геополитической конкурентной борьбы за контроль над запасами и транспортировкой нефти (интерпретация конфликта как производного от нефтяных интересов существует, но является достаточно маргинальной – «Полит.ру»). Российские традиционалисты настаивают, что им нужен контроль над Кавказом, чтобы удержать контроль над нефтью, в то время как американские неоконсерваторы под руководством вице-президента Дика Чейни утверждают, что доступ к нефти на Кавказе и в Центральной Азии критически важен в целях уменьшения зависимости от Ближнего Востока. Видимо, обе стороны полагают, что влияние в государствах этого региона – это способ обеспечить контроль над ресурсами нефти.
В этом отношении ключевой фактор – это трубопровод Баку-Тбилиси-Джейхан (БТД), построенный ВР под американским давлением, чтобы транспортировать азербайджанскую нефть на Запад. Неэкономичный маршрут, проходящий через грузинскую территорию (на самом деле высокие цены на нефть делают его теперь более экономичным), был выбран для того, чтобы уклониться и от России, и от Ирана. Энтузиазм Грузии по поводу присоединения к НАТО нужно понимать в контексте этой геополитической конкуренции. Использование Грузией силы, чтобы вернуть Южную Осетию, и непропорционально бурная реакция России также должны пониматься в терминах традиционного военного и территориального мышления, хотя, что примечательно, обе стороны пытались представить то, что они делали, в гуманистическом свете.
В глобализованном мире, где нестабильность по преимуществу имеет источник в слабых государствах, религиозном и национальном экстремизме и международной преступности, геополитический подход гораздо менее эффективен, чем в прежние времена. Использование привычной военной силы способствует не овладению ситуацией, а ее нестабильности, как показал горький опыт американцев в Ираке и Афганистане. Если целью войны в Ираке действительно был контроль над нефтяными ресурсами, как предположил Алан Гринспен, то она была не особенно успешной, так как нефтедобыча только сейчас начинает медленно возвращаться к довоенному уровню. То же относится и к недавним военным авантюрам на Южном Кавказе. Действительно, трубопровод БТД пришлось закрыть, когда разразился конфликт (работу трубопровода пришлось приостановить из-за взрыва на турецком участке – «Полит.ру»).
Когда я первый раз была в Южной Осетии, так называемый министр иностранных дел объяснил, что у него мало времени, потому что он должен идти на свадьбу к родственнику. Он спросил, не хотим ли мы присоединиться. Свадьба была шумным уличным праздником с восхитительным угощением, как и везде в этом регионе (я до сих пор храню рецепт баклажанов в соусе из грецкого ореха, которые я там попробовала (1)). Когда невеста и жених отбыли на рычащей заслуженной «Ладе», молодежь из своих ружей палила в каждый уличный фонарь. Результатом российской (и грузинской) августовской военной авантюры (последовательность перечисления автором субъектов «авантюры» не соответствует очередности применения военной силы – «Полит.ру») стало большее количество беженцев, разрушенных домов, эскалация преступности и страха. Фонари на улицах Южной Осетии и в некоторых районах Грузии не починят еще долго.
(1) Вот он:
Соус из грецких орехов по-осетински
Ингредиенты:
1 чашка очищенных и мелко порубленных грецких орехов
½ чашки свежего порубленного кориандра
(или ½ чайной ложки толченых зерен кориандра)
1-2 давленых зубчика чеснока
1 ½ столовая ложка винного уксуса (по вкусу)
4 ½ столовая ложка воды (пропорция воды и уксуса должна быть 3:1)
соль и красный перец
Всё как следует перемешать. Если нужно, добавить еще воды или уксуса, чтобы добиться нужной консистенции.
Вылить на запеченные порезанные тонкими ломтиками баклажаны.
Автор - профессор Лондонской школы экономики, член группы по изучению безопасности человека, готовящей материалы для верховного представителя ЕС по внешней политике и безопасности Хавьера Соланы.