Российский внешнеполитический дискурс знает три состояния. Одно назовем повседневным – это воображение мира как пространства союзников и противников. Тогда политика – это союз с одними против других. Но есть еще два неповседневных состояния. Первое соотнесем с идеями всемирно-исторической миссии России: повести человечество к вечному счастью. Многие российские правители выступали с идеей всеобщего разоружения и мира, полюбовного объединения Европы или всего света. Объединение должно было свершиться под водительством или хотя бы при участии России. С такими идеями растворения Европы в России или растворения России в Европе (в их разной модификации) выступали российские императоры, а также Троцкий, Ленин, Сталин, Брежнев, наконец, Горбачев.
Когда такие варианты евроинтеграции по-российски не получались или разваливались, реакцией бывало другое неповседневное состояние: это своего рода торжественное переживание исторического одиночества России. Ему соответствует отказ верить не только во всеобщее братство народов, но и в обычное партнерство, договорное союзничество.
Эти состояния, а чаще – их комбинации окрашивали не только фактическую внешнюю политику государства, не только риторику политиков или прессы, но также и реакции общественного сознания на эту политику и риторику. Распространение того или иного варианта описанного дискурса в публике, обычно происходящее с большой задержкой, представляет собой, как сказано, реакцию на внешнюю политику. Но также оно образует и тот фон общественных настроений, который политики могут использовать по своему усмотрению. Этими настроениями можно иной раз пугнуть или очаровать какого-либо внешнего партнера, а можно контрастно выделиться на их фоне нарочитой мягкостью или резкостью своей позиции.
Таково их употребление для внешней политики. Еще более они интересны для правителей как ресурс в политике внутренней. Можно многое успеть сделать внутри страны на волне энтузиазма масс, охваченных хилиастическими по сути ожиданиями и настроениями. Но удобен для политиков и образ России, которую никто не любит, у которой «только два верных союзника – армия и флот». Это выражение приписывают императору Александру III. Он правил в позапрошлом веке, но многим россиянам эта формула кажется актуальной именно сегодня. Страна не раз считала себя находящейся в кольце врагов, и многие рядовые граждане в таком положении и сейчас находят известную психологическую комфортабельность. Тем более политики, которым она развязывает руки внутри страны. (Один журналист рассказывал автору, будто бы ему довелось быть в кабинете Фиделя Кастро во времена, когда Куба давно находилась в американской морской блокаде. Фидель якобы показал ему в окне на силуэты американских военных кораблей на горизонте, и сказал: если бы они ушли, нам пришлось бы сделать их из фанеры).
Исследованиями, которые проводил наш коллектив в эпоху «нового мышления», провозглашенную Горбачевым, удалось зафиксировать интересную смесь из «нового» и «старого» мышления, образовавшуюся в массовом сознании. Напомним, что буквально накануне первых выступлений Горбачева, открывавших цикл очередной разрядки, в советском официозе появились (в отсутствие каких-либо эксцессов во внешнеполитической ситуации) формулировки о том, что «мир никогда не стоял так близко к грани мировой термоядерной войны». И вот в одночасье все переменилось, бывшие враги обернулись друзьями. Мы засобирались в «Европейский дом» и даже подумывали о вступлении в НАТО. Эти веянья отразись и в массовом сознании: на вопрос «Кто друзья нашей страны?» часто давался ответ – «все». Но мелькала и тема нашего исторического одиночества: наши друзья «никто», «их нет». Особенно интересны были ответы про врагов (т.е. тех, кто к нам относится враждебно). Если не считать остатков прежних схем (враги – США, ФРГ, НАТО, Запад вообще), то реакций было три – «врагов теперь нет», «мы сами себе враги, не надо их искать кругом», и, наконец: «враги есть, только мы не знаем кто». (Сегодня ответы такие: считающих, что у России нет врагов, около 4%, считающих, что нет друзей – втрое больше).
Эпоха «нового мышления» быстро прошла. Российская внешняя политика сосредоточилась на контактах первого президента с лидерами великих держав, и на значительный период по видимости потеряла интерес к ближайшему окружению страны. Эта часть внешней политики пошла, так сказать, самотеком. Тогда казалось, что в ней нет никакой системы. Но теперь видно, что усилиями политиков второго эшелона, журналистов средней руки и чиновников не высших рангов, преследовавших каждый раз частные и сугубо внутренние цели, последовательно портились отношения с небольшими сопредельными странами. Зачем? – чтобы у своих формировался образ России, снова находящейся в окружении врагов с Запада. (Лишь много позже эта ситуация была обозначена в нашумевших программных выступлениях Путина). Начиналась эта политика с претензий того или иного рода к соседям по западной границе, с усугубления исторически существовавших или недавно образовавшихся проблем. В отличие от сталинской политики конца 1940-х годов, когда ставилась цель обращения любыми средствами этих стран в союзников, теперь предпринимались действия, которые могли иметь только противоположный эффект. Российское общественное мнение соглашалось с любыми частными доводами, начиная с «идеологических», касающихся «их» плохого отношения к нашим историческим символам, и до «экономических» – они должны платить больше за наше топливо. И эффект был достигнут. В биполярном мире, насаженном (как представляется россиянам) на ось Восток-Запад, он мог быть только одним. Эти страны поворачиваются к «Западу», уходят в Евросоюз и НАТО. (Мы говорим не столько о реальных юридически оформленных актах, сколько о картине, складывающейся в сознании российской публики). А эта причина уже является общей и фундаментальной для упомянутого ранее ощущения страны в осаде.
В мае 2010 года россиян попросили назвать по пять стран, которые они считали бы «наиболее недружественно, враждебно настроенными по отношению к России». Вот этот пояс нелюбви: (ответы расположены по убывающей частоте) Грузия (57%), Латвия (36%), Литва (35%), Эстония (28%). Далее в список вторгаются США (26%) и Афганистан (14%), но затем европейская цепочка продолжается: Польша (14%), Украина (13%). Собственно, на этом кончается западная граница России – и кончается список наиболее значимых ответов. Прочие страны назвали менее чем 10% опрошенных. Из западных соседей в списке нет (пока) Белоруссии.
Издавна ее место – во главе списка друзей (49%). Еще на западном направлении есть друг тем более дорогой, что он – давно побежденный противник. Это Германия. Теперь ее в недруги заносит только 1%, а в друзья – 24%. Есть и еще раньше поверженная Франция (другом ее считают 11%, недругом – менее 1%).
Отношение россиян к Украине – вопрос большой сложности. Еще при Кравчуке и Кучме к Украине были претензии и у российских верхов, и, как ни странно, у части массовой публики. Многие россияне считали Украину частью России, по недоразумению отделенной погранзаставами и таможней. Оранжевая революция была встречена российской политической верхушкой с неподдельным страхом. Им привиделась их судьба. Но страх был напрасен. В российском обществе не было той конфигурации сил, которая имелась в Украине. Властям ничего не угрожало. Но они развернули яростную антиоранжевую кампанию. Да и без нее российская публика почуяла, что «они от нас отвернулись». К 2006 г. Украина попала в пятерку недружественных стран. Но приход к власти Януковича, которого российская публика держит в пророссийских политиках, успокоил всех. Теперь Украину в друзьях видят 20%.
Как сказано, во главе списка дружественных к России стран – Беларусь. У нее весьма скверная политическая репутация в Европе. Для части россиян это обстоятельство само есть причина считать ее нашим другом – она враг моего врага. Для других представляет интерес ее президент. Когда-то его примеряли на место преемника Ельцина (в качестве президента российско-белорусского союзного государства). Окрыленный такой перспективой, он даже затеял нечто вроде предвыборной кампании в России, и в ряде регионов России начал обходить Ельцина по рейтингам. Этот эксперимент быстро свернули, но он мог подсказать тем, кто хотел найти Ельцину замену, что искать надо не среди демократов, а среди авторитарных (или потенциально авторитарных) правителей.
Характерно, что в списке друзей за Белоруссией идет Казахстан. Россияне не очень интересуются тонкостями политической системы в этой стране. Но им известно, что президент там, как и в Белоруссии, – бессменный. Это многим россиянам импонирует. Страна, как и Россия, живет экспортом сырья, словом, они – социально близкие.
Еще более важным фактором симпатий к Белоруссии является то, что там, по убеждению многих россиян, «сохранилось все, как при советской власти». Желающих вернуть в России все к тому, как было до 1985 года, теперь меньшинство, но мысль о том, что лучше было бы советские устои сохранить, близка многим. И опыт Беларуси, законсервировавшей парадиз двадцатилетней давности, кажется им, подтверждает их главную претензию к «демократам» – ведь можно же было не ломать нашу жизнь…
Описанный выше процесс конверсии друзей во врагов продолжает работать. За время, пока готовилась эта заметка, Россия успела начать с белорусами «газовую войну». Когда будут испорчены отношения и с этим партнером, западную границу России можно будет считать надежно закрытой заслоном недругов.
