Полит.ру и телеграм-канал Государственного архива Российской Федерации «Документальное прошлое: ГА РФ» продолжают совместный проект «Документ недели». Сегодня — история одного не в меру ретивого жандарма, который едва не спровоцировал бунт ссыльных в Карелии
В феврале 1905 года губернатор Олонецкой губернии (территория нынешней Карелии) Протасьев информировал Министерство внутренних дел о неприятном развитии одной общественной ситуации, которой можно было бы избежать, если бы не действия одного высокого чина силовиков.
Олонецкая губерния была одним из наиболее известных и частых мест политической ссылки. Губернским властям так или иначе приходилось взаимодействовать со ссыльными, учитывая их желания и потребности, – как это всегда бывает, когда люди по разным причинам вынуждены сосуществовать вместе. Именно поэтому губернатор был заинтересован в том, чтобы у сообщества ссыльных не появлялось лишних поводов для раздражения и беспокойства. Именно в создании такого повода он обвинял начальника губернского жандармского управления полковника Шафаловича.
Собственно говоря, в начале 1905 года ссыльные Олонецкой губернии решили откликнуться на трагические события Кровавого воскресенья в Петербурге, случившиеся 9 января. Выбранный ими способ реагирования был далек от радикальности и, в общем, не предполагалось, что акция будет особенно масштабной. Отчасти это все напоминалопротестные идеи, приходившие в голову сторонникам ненасильственных действий и на нашей памяти. Ссыльные, проживающие в разных городах губернии, решили носить траурные повязки в память о погибших в Петербурге рабочих и, как сообщается в донесении губернатора, «в таком виде ходили по городу». Губернатор отмечает, что черная повязка имела красную кайму – что само по себе также было выражением политической позиции (стандартные траурные повязки, которые могли носиться по разным поводам, тогда имели белую кайму). Так что и формально, и по сути появление на улице в таких повязках было мелким правонарушением. Однако, как подчеркивает губернатор, в большинстве городов, где были замечены такие акции, полиция лишь фиксировала нарушение закона и не предпринимала к ссыльным никаких резких мер. Что, как показала практика, стало наилучшим для власти образом действий, поскольку «ссыльные сами добровольно через два-три дня сняли своеобразный траур». По-видимому, прогулки по карельским городам с траурными повязками собственного фасона не привлекли ничьего внимания и показались участникам акции протеста делом избыточным.
Исключением, однако, стал город Пудож. В дни общественной демонстрации ссыльными своего траура в этом городе по какой-то надобности оказался начальник губернского жандармского управления полковник Шафалович, очевидно, считавший, что со всякими ссыльными смутьянами церемониться нечего. По его указанию полиция стала просто срывать траурные повязки с тех, кто был в них замечен и отказывался снять ихдобровольно.
Результат оказался предсказуемым: хотя на улицах Пудожа повязки сорвали всего с трех человек (неких Андреева, Пашигорева и Саввина), уже вскоре вызванные по каким-то делам в полицейское управления города другие ссыльные явились туда в повязках и объявили, что намерены теперь держать траур 6 недель и дать решительный отпордействиям властей, хотя сами они и против всякого насилия. Заявление это было сделано в присутствии Шафаловича. Губернатор при этом подчеркнул, что поводом для демарша ссыльных стали «крайне неосторожные слова, брошенные накануне». Тогда полковник также объяснялся с ссыльными по поводу инцидента с повязками и, как случается с решительными мужчинами из государственных силовых ведомств, пригрозил участникам встречи суровыми последствиями. Он объявил, что «непокорные будут лишены казенного пособия» (которое тогда полагалось выплачивать высылаемым в отдаленные местности), а также что «он разошлет их по самым дальним и глухим деревням, где народ с ними расправится».
После этого ссыльные уже из самых разных городов Олонецкой губернии направили губернатору коллективные письма, в которых утверждали, что «неуверенность за судьбу товарищей» заставит их принять все меры, чтобы не допустить такой высылки, «так как из приведенного заявления они заключают, что администрация желает употребить свое влияние на население для учинения насилия над ссыльными».
Губернатор пишет, что не сомневается в том, что полковник не придавал такого значения своим словам, однако ссыльные использовали их «для скандала и распространения в нелегальной и даже в известной части легальной печати!»
Конечно, обвинить жертв неоправданных полицейских мер и угроз со стороны жандармских начальников в раздувании скандалов и манипулировании общественным мнением – довольно узнаваемый прием, который был бы понятен и адресатам губернатора в МВД.
Впрочем, следует отдать губернатору должное - своим письмом он просто пытался довести до сведения представителей органов правопорядка, что вздорные угрозы и неоправданные меры для демонстрации суровости никак не помогают общественному спокойствию и что нет никакой необходимости будоражить ссыльных и провоцировать их на разные демонстрации. «Лучший способ борьбы с политическими ссыльными, на мой взгляд, это строго корректное к ним отношение и привлечение их к судебной ответственности в тех случаях, когда они проявляют демонстративные протесты», - писал он в МВД (как следует из заявлений ссыльных, они готовы были отвечать по суду за ношение повязок и протестовали лишь против публичного срывания их на улицах города). Губернатор объяснял, что угрозы лишения ссыльных пособий вредны, поскольку в этом случае губернским властям придется изыскивать для проживающих в далеких карельских городах и не имеющих там работы ссыльныхкакие-то другие средства к существованию. А также что он не видит никаких поводов рассылать ссыльных по каким-то далеким деревням, поскольку они не представляют никакой угрозы для порядка в городе и никак не влияют на его обитателей.
Прагматичный администратор пытался объяснить полицейским властям, что их самодурство мешает спокойному течению жизни и лишь мобилизует политических ссыльных на новые действия и протесты. Сейчас такой взгляд на вещи, по-видимому, сочли бы неслыханным либерализмом.
