Иллюзия усиления правой идеологии во Франции

После победы в мае 2007 года на президентских выборах во Франции Николя Саркози специалисты заговорили о движении французского общества в сторону правой идеологии. Однако данные опросов показали, что в последние годы традиционно ультраправые темы потеряли во Франции существенное количество своих приверженцев: число сторонников смертной казни сократилось с 66 % до 36 %, поддержка идеи "во Франции слишком много иммигрантов" уменьшилась с 72 % до 49 %, а отрицательное отношение к исламу снизилось с 81% до 65%. "Полит.ру" публикует статью Этьена Швейсгюта "Иллюзия усиления правой идеологии во Франции", в которой подробно анализируются причины успеха Николя Саркози на последних выборах, выявляется степень поддержки населением различных идей его предвыборной программы и тем самым разоблачается мнение об эволюции общественных взглядов в сторону правой идеологии как причине победы нынешнего президента. Статья опубликована в последнем номере журнала "Вестник общественного мнения" (2007. № 6), издаваемого Аналитическим Центром Юрия Левады.

Пытаясь осознать результат тех или иных выборов, его нередко рассматривают как последствие изменений ценностных предпочтений электората. Как и в любом построении по схеме «базис — надстройка», итог выборов оказывается в зависимости только от фундаментальных изменений общественного мнения. Разумеется, нельзя отрицать, что перемены общественного мнения влияют на результаты выборов, но подобный подход должен быть скорректирован с учетом двух соображений. Во-первых, не всякая перемена мнения является изменением ценностных ориентиров. Во-вторых, в рамках некоторой заданной конфигурации ценностей и идеологических подходов кандидат должен придерживаться единственно возможной политической стратегии. Собрать большинство голосов — это обязательно значит объединить идеологически различные группы электората. Перед каждым кандидатом неизбежно встаёт вопрос о том, на каких группах электората будет сосредоточено его внимание, и каким будет политический дискурс, который позволит наилучшим образом собрать эти различные группы. Аналитик совершит ошибку, если спутает новый политический дискурс некоторого кандидата и эволюцию ценностей в обществе.

Можно предположить, что стратегия, избранная Николя Саркози, отошла от простого разделения правых и ультраправых. До сих пор, несмотря на несколько попыток, умеренные правые отказывались от альянса с ультраправыми. Такая стратегия, вполне вероятно, привела бы к неудаче, поскольку выгоды, полученные в лагере ультраправых, могли быть сведены к нулю значительной потерей голосов среди умеренно-правого электората. Стратегия Саркози имела новые основы: она заключалась в том, чтобы, не заключая альянса с Национальным фронтом, привлечь к представляющему правительство правому кандидату значительную часть электората, ранее примыкавшую к протестующим ультраправым, и в то же время не отпугивать избирателей-центристов или умеренно-правых, придерживающихся ценностей терпимости и гуманизма.

Известно, что установить четкую границу между правыми и левыми движениями сложно, поскольку она на самом деле определяется не одним, а по крайней мере двумя важными измерениями. Первое измерение — для краткости его можно назвать «экономический либерализм» — касается экономических и социальных проблем; оно связано с альтернативой «публичное—частное»: трудовым правом, защитой прав потребителя, социальным неравенством и т.д. Второе измерение — известное как «культурный либерализм» — связано с общественно значимыми вопросами, как иммиграция, преступность, власть, нравственность, отношения между мужчиной и женщиной и т.д. На протяжении долгого времени первое измерение явным образом преобладало над вторым. Часто распределение «правые—левые» ассоциировалось с социально-экономическим измерением, а измерение, связанное с общественными вопросами, рассматривалось как вторичное — хотя и существующее, но лишь незначительно влияющее на разделение общества на правых и левых, заданное социально-экономическим критерием. Характерной чертой президентских выборов 2007 года стало то, что второе измерение стало определять выбор избирателей почти в такой же степени, что и первое. В частности, ключевую роль сыграли вопросы безопасности и иммиграции.

Таким образом, наша задача заключается в том, чтобы выяснить, какие идеологические ценности французского общества обеспечили результаты данных выборов. Некоторые исследователи высказывали гипотезу, согласно которой французское общество проявляет тенденцию к «движению вправо». С их точки зрения, общественное мнение всё более и более склоняется на сторону правых в проблемах, связанных с обществом, в частности, в том, что касается вопросов безопасности и иммиграции. Другие (или те же самые) исследователи выделяют похожую тенденцию в социально-экономической области. Они утверждают, что под нажимом глобализации экономический либерализм укрепляет свои позиции в качестве доминирующей идеологии. Победа Николя Саркози, таким образом, якобы отражает глубинный дрейф общественного мнения в сторону правой идеологии, либо по одному из измерений оси «правые—левые», либо по обоим одновременно. Результаты опросов по выборам во Франции [1] и изучение данных, предоставляемых Центром политических исследований [2] на протяжении почти двадцати лет, заставляют весьма серьёзно скорректировать этот тезис. Мы увидим, что объяснение победы Николя Саркози простым движением общественного мнения по вопросам общества или экономики в сторону правых — это гипотеза, от которой следует отказаться.

Выборы и общественные вопросы

Рост требований порядка при сохранении популярности гуманистических ценностей

Если рассмотреть эволюцию приверженности населения принципам культурного либерализма (таблица 1), то никак нельзя прийти к выводам о росте авторитаризма, национализма или ксенофобии. Эту эволюцию можно проследить по пяти параметрам начиная с 1988 года. Мы пока не будем обсуждать вопрос о роли школы в том, что касается приобретения чувства прилежания и дисциплины. Что касается вопроса «уже не чувствуешь, что ты у себя дома, как раньше», то мы видим скачущий график без чёткой тенденции (в английском языке используется термин trendless fluctuation). Для трёх остальных проблем очевидно, что точка зрения правых и ультраправых теряет вес. Число сторонников смертной казни сократилось с 66% до 41% (в предвыборном опросе) и до 36% (в опросе после выборов). Поддержка идеи «во Франции слишком много иммигрантов» сократилась с 72% до 57% (предвыборный опрос) и 49% (после выборов). Степень отрицательного отношения к исламу исследуется лишь начиная с 1995 года, и она сократилась весьма заметно, с 81% до 65%.

Сделаем краткое отступление. Обращает на себя внимание разрыв между предвыборным очным опросом и опросом, проведённым после выборов по телефону. По результатам второго опроса авторитарные и антииммигрантские настроения очевидным образом проявили себя гораздо меньше. О чём идёт речь — об эволюции взглядов за истекший промежуток времени, причины которой предстоит обнаружить? Или это явление надо связывать скорее с изменением метода опроса? В поддержку последней гипотезы следует указать на тот факт, что опрос 1997 года, проведённый по телефону, также дал более низкие цифры по авторитарным и антииммигрантским настроением.

Какое бы объяснение мы бы ни приняли, в любом случае ясно, что на базе этих данных нельзя прийти к выводу о смещении настроений в обществе вправо. Наши результаты соответствуют наблюдениям, ранее уже сделанным специалистами [3]. Конечно, не следует замалчивать тот факт, что очень заметное присутствие, начиная с 1980-х годов, иммигрантов вызвало межобщинную рознь, и что в наше время росту напряжения способствуют ближневосточные конфликты, особенно после 11 сентября 2001 г. Но это не должно мешать увидеть и другую сторону медали, а именно очень сильный подъём влияния антирасистских позиций во французском обществе после Второй мировой войны.

Изменение настроений по отношению к иммигрантам в действительности вполне вписывается в длительный процесс эволюции систем ценностей, которая заключается в том, что равная ценность и равное достоинство приписывается всякому человеку, какими бы ни были его «раса», гражданство, пол, возраст или социальный статус. Этот принцип находится в рамках логики «общества индивидов», основанного на демократической идее, согласно которой значимость человека зависит в конечном счете от его достоинств, его действий, а не от того, кем он является или того, за что он не несёт ответственности. Эта идея, выдвинутая гуманистами Возрождения и получивший распространение в эпоху Просвещения, в то время применялась в основном к одной определённой категории людей, а именно к подданным (гражданам) своей страны, причем только к лицам мужского пола. Во второй половине XX века появляются два новых принципа, а именно — равноправия мужчин и женщин и равноправия граждан и иностранцев.

После того шока, который вызвало обнаружение преступлений нацистов, экономическое и культурное развитие стран Европы придало особый импульс принципу равноправия людей. Подъём уровня жизни сократил социальное напряжение и неравенство, уменьшил стремление искать «козла отпущения». Развитие образования усилило чувство культурного релятивизма и способность понимать социальные механизмы, тем самым ослабив тенденцию представлять Чужого как виновника всех бед. Туризм и средства массовой информации развили склонность к толерантности и ощущение единства мира. Принцип равной ценности всех людей и его необходимое следствие — запрет дискриминации по расовому признаку — сейчас представляют собой официальные основополагающие ценности нашего общества. В этом смысле можно говорить о гуманистических или универсалистских ценностях.

Однако если принцип равенства ценности и достоинства людей несомненно набирает силу, это не обязательно говорит о том, что он полностью управляет сознанием. То, что антирасистские настроения явно прогрессирует, не означает, что она везде прогрессирует одинаковым образом, что ксенофобия не сохраняется в различных формах. Ксенофобия, не столь ожесточённая, как прежде, но всё ещё существующая, может проявляться в поведении избирателей, так как проблемы, способные её мобилизовать, становятся предметом политических споров.

Требование порядка и безопасности следует частично отделить от проблемы отношения к иммигрантам. Хотя эти две темы иногда могут сливаться, несомненно, что на протяжении лет отношение к иммигрантам менялось иначе, чем отношение к проблеме безопасности. Что касается отношения к иммигрантам, то антирасистские настроения, как представляется, постоянно растут благодаря экономическому и культурному развитию, а также интеграции иммигрантов в общество. Зато известно, что во французском общественном мнении наблюдается поворот в связи с проблемой власти. Она вернула себе значительную долю легитимности, отчасти утраченной в результате событий мая 1968 года. Значение перемен, произошедших в этой сфере, следует рассмотреть подробнее.

На протяжении второй половины XX века улучшение условий жизни и рост уровня образования способствовали тому, что под вопрос были поставлены преобладавшие ранее ригористические ценности, развился критический подход к оценке действий власти и был оспорен принцип безоговорочного подчинения, согласно которому решения носителей власти не обсуждаются. Сам принцип власти не был отменён, но утратил сакральный статус. Распространилась гедонистическая мораль; для неё независимость индивида — это не анархический протест, а, скорее, составная часть личного благосостояния. Изменения в области труда также модифицировали властные отношения, в направлении предоставления индивидам большей личной автономии. В экономике, всё более и более основывающейся на знаниях и на обмене информацией, жёстко-авторитарный стиль неэффективен. Организация предприятия должна основываться на инициативе и независимости в трудовом процессе его участников. Имел место переход от неограниченной власти к ограниченной, черпающей легитимность в доказательствах своей эффективности.

Тем не менее произошли некоторые изменения, которые, как кажется, свидетельствуют о стремлении к сильной власти. Возьмём два примера. Первый — это вопрос, регулярно задаваемый в ходе анкетных опросов, проводимых Центром политических исследований начиная с 1978 года: «Должна ли школа прививать прежде всего чувство прилежания и дисциплины» или «Должна ли школа прежде всего воспитывать людей с самостоятельным и критическим мышлением». С 1978 по 1997 год количество сторонников «прилежания и дисциплины» постоянно снижался с 63% до 51%. Этот процесс протекал согласно механизму изменения ценностей при смене поколений: каждое новое поколение слабее, чем предыдущее, придерживается принципа «прилежание и дисциплина» и стремится сохранить этот уровень в своей дальнейшей жизни. Однако опрос, проведённый в 2002 году, показывает повторный резкий рост ответа «дисциплина и прилежание» у представителей всех поколений. Этот подъём, по-видимому, связан со вспышками насилия, имевшими место в учебных заведениях в конце 1990-х годов. На эти события часть общества отреагировала вполне понятным образом, потребовав большей дисциплины в школе. В то время даже лицеисты выходили на демонстрации, требуя большего контроля.

Второй пример связан с Европейским опросом по проблемам ценностей. Он позволяет сравнить отношения молодёжи к авторитету и власти во Франции в два периода, разделённые значительным промежутком времени, а именно в 1981 и 1999 году. Налицо впечатляющие перемены. В обоих случаях люди в возрасте 18—29 лет — это те, кто меньше всего желает усиления властных структур, но, в то время как в 1981 году лишь 40% молодых полагали, что «хорошо было бы, если бы к властям проявлялось большее уважение», в 1999 году это мнение разделяли уже 64% представителей молодёжи, т.е. показатель вырос на 24 пункта [4].

Приведенные результаты, несомненно, указывают на возвращение престижа слов «власть» и «дисциплина», которые воспринимались отрицательно в период после майских событий 1968 года, когда было «запрещено запрещать» [5]. И всё же не кажется, что они знаменуют реставрацию безоговорочной власти, какая существовала до второй мировой войны. Молодёжь не требует ограничения времени выхода на улицу вечером, возвращения к телесным наказаниям в школе, выговорам за пропуски уроков. Наёмные работники не стремятся к возвращению дисциплины диктаторского типа. Изменения в реакции опрашиваемых на слова «дисциплина» или «власть» в сущности выражают потребность в безопасности перед лицом разворачивающихся беспорядков и насилия. Не следует расценивать это ни как стремление вернуться к старому авторитаризму в семье, в школе или на работе, ни как желание возродить традиционную мораль. Постоянной тенденцией французского общества является требование автономии и свободы в сфере частной жизни. Это вполне совместимо с требованием порядка в сфере общественной, которое и выражается через реабилитацию принципа авторитета власти [6].

Распределение мнений по общественным вопросам (таблица 2) иллюстрирует только что сказанное нами. Как кажется, идея равенства прав, присущих человеку независимо от его гражданства, прочно укоренилась в обществе. 68% французов отвергают принцип национального превосходства, согласно которому французам следует дать преимущество перед иммигрантами при предоставлении рабочих мест. Аналогично, несмотря на «синдром польского сантехника» [7], 64% отвергают идею запрета иммиграции рабочих из Восточной Европы. Зато один из наиболее поляризирующих политических вопросов, — точка зрения на формулу «во Франции слишком много иммигрантов», — уравнивает про- и антииммигрантские настроения: 49% согласны с этой формулой, 51% — нет. Фраза «у родителей уже нет авторитета» даёт относительно высокий уровень одобрения (57%), который, однако ниже, чем могло бы ожидаться. Вопрос о роли школы подтверждает высокий уровень требования порядка: 63% опрошенных выбирают формулу «школа должна прежде всего давать дух прилежания и дисциплины» против 37%, поддерживающих формулу «школа должна формировать самостоятельное и критическое мышление». Во времена, ознаменованные конфронтацией между ценностями западных и мусульманских обществ, часто сопровождаемой насилием, не удивительно, что отрицательное отношение к исламу преобладает над положительным; лишь 35% опрошенных отзываются об исламе положительно. Наконец, одна из основных тем избирательной кампании, национальная идентичность, как кажется, в целом примиряет всех: лишь 26% объявляют, что этот термин означает для них нечто отрицательное. Увидим, что, несмотря на такой результат, данный параметр все равно весьма сильно поляризует избирателей политически.

Раскол общества по проблеме культурного либерализма как определяющий результаты второго тура президентских выборов

Таблица 3 демонстрирует распределение голосов во втором туре президентских выборов в соответствии с ответами на вопросы по культурному либерализму. В таблице указана также разница голосов, выраженная в процентах.

Определяющими для данной таблицы представляются вопросы, связанные с комплексом «порядок—безопасность—иммиграция». Разница составляет 34 пункта по иммиграции и также 34 пункта по выбору между «прилежанием и дисциплиной» и «самостоятельным и критическим мышлением». Мы видели, что последний выбор в значительной части связан с проблемами преступности и безопасности. Сразу же после этих проблем идёт (разница 33 пункта) показатель, основанный на вопросе о причинах преступности, ответы на который можно распределить по двум категориям — «жёсткая линия» и «понимание».

Однако наибольший разброс ответов вызвал вопрос, связанный с национальной идентичностью, занимавший первоочередное место в предвыборной кампании Николя Саркози. Его можно рассматривать как символ избирательной стратегии этого кандидата. Отсылку к национальной идентичности на последних выборах можно считать пунктом, на котором сошлись все правые. Этот пункт является таковым лишь постольку, поскольку сама легитимность понятия национальной идентичности не ставится под сомнение. Кстати, кандидат-социалист Сеголен Руаяль учла это, когда обратилась к данной проблеме. Но Николя Саркози удалось в то же время превратить этот вопрос в «правый» принцип, связав его с проблемой иммиграции и позволив некоторым избирателям предположить, что с его точки зрения иммиграция представляет собой угрозу для национальной идентичности. Аналогичным образом, некоторые выражения — пресловутые «каршеры» и «отбросы» — или отдельные выступления одним могут показаться метящими лишь в организаторов актов насилия, а другими понимаются как направленные против всех или части иммигрантов [8]. Национальная идентичность — в высшей степени легитимная и объединяющая общество ценность, поддерживаемая 74% опрошенных — парадоксальным образом выступает как одна из наиболее поляризующих проблем избирательной кампании.

Исследование эволюции распределения голосов по принципу культурного либерализма (таблица 4) подтверждает важность синдрома «порядок-безопасность-иммиграция» для определения электоральных предпочтений на последних выборах. По всем пунктам, эволюцию которых можно проследить с 1988 года, разрыв в предпочтениях во втором туре президентских выборов 2007 г. равен самым значительным расхождениям, отмеченным в предыдущий период, или превосходит их. По вопросу количества иммигрантов он равен уровню, достигнутому Жаком Шираком в 1995 году. По смертной казни он совпадает с уровнем 1988 года, когда незадолго до того отменённая смертная казнь оставалась актуальной проблемой для избирателей. По трём остальным параметрам масштаб разрыва превышает уровень предыдущих лет. Разница в отношении к исламу составляла в 1995 году 16%, в 2007 году 21%. Не исключено, что здесь сыграли роль международные события, произошедшие после 11 сентября 2001 г. По вопросу «уже не чувствуешь себя как дома» разрыв увеличился очень резко, с 10 пунктов в 1988 году до 24 в 2007. Явным образом, заметное присутствие населения иммигрантского происхождения всё более и более влияет на поведение избирателей. Наконец, вопрос о школе, противопоставляющий «прилежание и дисциплину» «самостоятельному и критическому мышлению», стал провоцировать самый серьёзный разброс мнений; он достигает уровня вопроса об иммиграции (34 пункта), в то время как раньше составлял не более 22-24 пунктов. Таким образом, измерение культурного либерализма никогда ещё не играло столь важной роли.

Социально-экономическое измерение

Миф о распространении экономического либерализма

Эволюция мнений по экономическим вопросам, точно так же как и по общественным, не кажется знаком движения общественного мнения в сторону правой идеологии или экономического либерализма.

Изменение положительной оценки доходов представляет собой «trendless fluctuation». Можно, пожалуй, указать, что после падения с 63% в 1988 году до 46% в 2002 увеличение доли тех кто, удовлетворен доходами до 57% в 2007 году, возможно, представляет собой начальную стадию обратной тенденции. Но такую интерпретацию нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.

В одном из опросов перед анкетируемыми был поставлен выбор между ростом конкурентоспособности французской экономики и улучшением положения наёмных работников. Количество людей, поддерживающих конкурентоспособность в экономике начиная с 1995 года колеблется вокруг отметки в 30%, практически не меняясь. Хотя доктрина Европейского Союза, выраженная в Лиссабонской стратегии, на которую ссылаются многочисленные экономисты, заключается в том, что страны Европы должны усиливать конкурентоспособность разрабатывая новые виды продукции и не допуская увеличения стоимости труда, — видно, что эта «либеральная» идея за двенадцать лет не повлияла на общественное мнение.

Рейтинг идеи, согласно которой следует сократить количество чиновников, также не повысился, хотя она и озвучивалась на этих выборах кандидатом от «Союза за народное движение» [10].

Наконец, в то время как некоторые видят неуклонный рост поддержки чисто либеральных идей, ответы на другие два вопроса демонстрируют, напротив, утрату либеральными настроениями своих позиций. Один из этих вопросов касается отношений между государством и предприятиями. В 1988 году опрашиваемым было предложено выбрать одну из двух формулировок: «государство должно доверять предприятиям и давать им больше свободы» либо «государство должно контролировать предприятия и более жёстко регламентировать их». Тогда 69% опрошенных выбрали ответ «доверие и свобода». В 2007 году этот процент падает на 20 пунктов — до 49%. Второй вопрос связан с приватизацией. Положительная реакция на слово «приватизация» некогда считалась основным показателем благожелательного отношения к экономическому либерализму. Если понимать цифры буквально, то 2007 год предстаёт, не побоимся этих слов, годом обвального падения поддержки экономического либерализма, поскольку процент опрошенных, положительно оценивших этот термин, резко упал со стабильного на протяжении нескольких лет уровня (примерно в 55%) до 41% (таблица 5). В действительности, подобное изменение, вполне возможно, означает, что слово «приватизация» больше не вызывает ассоциаций, аналогичных тем, которые существовали во времена, когда Франсуа Миттеран выдвинул лозунг «Ни национализации, ни приватизации». Если этот термин приобрел такой отрицательный оттенок, то это, по-видимому, потому, что вслед за торговыми и промышленными предприятиями угроза приватизации нависла над основными, с точки зрения избирателей, составляющими служб общественного назначения, такими, как здравоохранение, транспорт или почта.

Раскол общества по вопросам экономического либерализма сокращается?

В сущности, прежде чем задаваться вопросом о росте или упадке поддержки экономического либерализма, следует рассмотреть возможность альтернативной гипотезы. Не утрачивает ли на наших глазах значение сам раскол между экономическим либерализмом и антилиберализмом? Разделение этих категорий основано на более старой концепции, восходящей к марксистской терминологии, противопоставлявшей капитализм и антикапитализм. После прихода левых к власти в 1981 году и поддержки ими рыночной экономики радикальное осуждение капитализма в дискурсе левых постепенно стало размываться, и ему на смену пришла критика экономического либерализма. Но оба разделения в сущности восходят к одной и той же идеологической матрице, которая связывает пару «общественный сектор/частный сектор» с парой «добро/зло». Эволюция разброса мнений по проблемам приватизации и отношений между государством и предприятиями (таблица 6), как представляется, подтверждают гипотезу об уменьшении расхождений в вопросе экономического либерализма. Тот факт, что в рамках этих двух проблем «либеральная» точка зрения теряет сторонников, не приводит к увеличению числа голосов против либерализма. Напротив, разрыв в предпочтениях голосующих по этим двум вопросам снижается.

Что касается положительной или отрицательной оценки термина «приватизация», который с 1988 года был сильнейшим поляризующим идеологическим показателем, то, начиная с 2002 года, т.е. после приватизации, проведённой Лионелем Жоспеном, этот вопрос явно утрачивает своё влияние на поведение избирателей. Разброс по термину «приватизация» падает с уровня 40 пунктов (в 1988—1995 гг.) до 31 и 34 пунктов в 2002 и 2007 годах соответственно. Таким образом, общественное мнение всё более и более ассоциирует слово «приватизация» с чем-то отрицательным, но в то же время эта категория, по-видимому постепенно утрачивает свой прежний статус символа конфронтации между экономическим либерализмом и антилиберализмом. Хотя, по сравнению с кандидатом от правых, баллотировавшимся на предыдущих выборах, Николя Саркози получил во втором туре больше голосов избирателей, положительно оценивающих приватизацию, чем его правый предшественник, он улучшил свой результат всё равно и среди тех, кто относится к этому явлению отрицательно. Заметим, что начиная с 1988 года рейтинг правых кандидатов во втором туре среди избирателей, отрицательно относящихся к приватизации, постоянно поднимается (таблица 7). Иными словами, противнику приватизации чем дальше, тем проще голосовать за правых. Аналогично, разброс мнений по вопросу взаимоотношений государства и предприятий сильно снижается. Он упал с 41 пунктов в 1988 году до 24 в 2007. Эти два вопроса чётко соответствуют проблематике общественного контроля за частным сектором, которая была в центре раскола между правыми и левыми в 70-е годы XX века и которая, таким образом, в настоящее время утрачивает свое влияние. Отметим, что среди вопросов, связанных с социально-экономической проблематикой, только по этим двум можно заметить чёткое сокращение разрыва во мнениях.

По другим вопросам наблюдается либо стабильность, либо увеличение разброса оценок. По вопросу о доходе наблюдается рост разрыва по сравнению с 1988 годом, но не исключено также, что всё дело в очень низкой цифре того года — 11 пунктов. Значительное повышение, хотя и отмеченное всего на 5-летнем промежутке времени, связано с вопросом о том, следует ли уменьшить количество чиновников: этот разрыв вырос с 23 до 37 пунктов. Такой эффект дала избирательная кампания, в ходе которой затрагивалась проблема сокращения штата публичных должностных лиц.

Сложность экономических представлений

Экономические предпочтения французов, отражаемые в распределении мнений по экономическим вопросам (таблица 8) и разделении голосов между кандидатами (таблица 9), представляет собой смесь либерализма в одних вопросах и антилиберализма в других.

Наибольшее одобрение вызывают три формулы: проект запрета забастовок общественного транспорта; мысль о том, что безработные могли бы найти работу, если бы они действительно этого хотели; тезис, согласно которому пособие по безработице лишает инициативы в поиске работы. Эти же три вопроса входят в ряд вызывающих наиболее мощный разброс мнений (34 пункта или выше) при выборе кандидата во втором туре голосования. «Либеральный» полюс экономических представлений, таким образом, предстаёт как меритократический, основанный на принципах индивидуальной инициативы, отказа от иждивенчества, сдержанности по отношению к деятельности профсоюзов.

В то же время французы предстают куда меньшими либералами в вопросах глобализации. Лишь 24% опрошенных полагают, что она представляет собой шанс для французской экономики. Аналогично, перемещения предприятий расцениваются как серьезная угроза для общества. Только 16% французов отвергают идею введения налога на перемещающиеся предприятия. Эти темы едва ли относятся к факторам раскола между левыми и правыми. Разбросы мнений по этим пунктам при голосовании во втором туре — самые незначительные из отмеченных.

Французы также демонстрируют весьма мало либерализма, когда речь идет о том, чтобы руководство имело право без особых затруднений увольнять сотрудников. Подобную идею поддерживает лишь незначительное меньшинство — 20%. Отметим, что это предложение, отклоняемое большинством населения, в то же время дает сильную политическую поляризацию (разброс в 35 пунктов). Вероятно, именно эта идея могла бы стать основным объектом атаки со стороны Сеголен Руаяль, поскольку предложение единого трудового контракта, выдвинутое Николя Саркози, возникло под влиянием идеи защиты работодателей. Однако Руаяль не обещала отменить «контракт новых наймов» в случае, если она будет избрана, и не упоминала проблему единого трудового контракта. Возможно, она испытывала некоторые затруднения в дискуссии по данному вопросу, будучи сама по-видимому привержена концепции «гибкой защищённости» скандинавского типа, хотя соответствующих заявлений не делалось из-за того, что общество относится к такой идее весьма сдержанно. Таким образом, мы видим главное противоречие, с которым столкнулась кандидат от социалистов, а именно: между официальной идеологией Социалистической партии, которая остаётся этатистской по духу, и стремлением к определению новой общественной модели, «блэристской», «социал-демократической» или «социал-либеральной», которая в рамках этой партии так и не получила чёткой формулировки.

Отметим, что проблема равенства экономических условий продолжает поляризовать общество. Идея «отнять у богатых и дать бедным», с которой согласны 57% опрошенных, даёт разброс голосов в 36 пунктов. Не исключено, что в политической кампании кандидата от социалистов не был полностью использовала такой ресурс, как стремление к равенству. Например, предложение увеличить налоги на доход, превышающий 4 тысячи евро, даёт разброс лишь в 21 пункт. Во время первой серии опросов обнаружено, что предложение увеличить минимальную заработную плату также не даёт существенного разброса.

Ещё до того, как началась избирательная кампания, каждый из двух лагерей, которым предстояло вступить в борьбу, мог прогнозировать свои сильные и слабые места. Необходимость обеспечить «порядок и безопасность» стала аргументом правых, традиционно более приверженным этой ценности, чем левые. Усилия в духе «триангуляции» [11], предпринятые кандидатом левых, не могли иметь целью одержать победу в этой области; скорее они были направлены на минимизацию потерь. С другой стороны, можно было ожидать, что тема социальной защиты станет одной из козырных карт левых, тем более что кандидат «Союза за народное движение» был лёгкой мишенью для обвинений в «либерализме». Кроме того, социалисты вправе были рассчитывать на протестное голосование в конце пятилетнего срока, в течение которого у власти были правые.

Если пытаться сделать по итогам выборов выводы относительно ценностных предпочтений общества, следует учитывать, что были затронуты как социально-экономические проблемы, так и проблемы безопасности и иммиграции. В социально-экономической области кандидат социалистов, по-видимому, не сумела мобилизовать электоральный потенциал, на который могла бы рассчитывать. Связан ли этот неуспех с частными неудачами кампании Руаяль, или же это является последствием сложностей, с которыми столкнулась Социалистическая партия, находящаяся в состоянии идеологической перестройки и не сумевшая выработать убедительный экономический и социальный дискурс? На этот вопрос нельзя дать уверенный ответ.

Напротив, кандидат «Союза за народное движение» одержал убедительную победу в области, в которой его партия имела преимущество — речь идёт о темах, связанных с безопасностью и иммиграцией. Но если его новая политическая стратегия увенчалась успехом, и ему удалось привлечь на свою сторону значительное число ультраправых избирателей, то это произошло, безусловно, в первую очередь благодаря тому, что ему удалось затронуть их чувствительные струны стремления к порядку и безопасности, а также страха или враждебности перед различными «аутгруппами». Однако не последнюю роль сыграло также и то, что по-видимому, программа его соперницы в экономической и социальной области не показалась этой части избирателей особенно привлекательной. В некотором смысле, Николя Саркози одержал победу, выиграв на поле общественных проблем и сыграв более или менее вничью на социально-экономическом поле.

Примечания

Статья, на которую нам указала Мари Мендрас (Science-Po, Париж), опубликована в журнале «Сравнительное конституционное обозрение» (2007, №3). Благодарим редакцию журнала за любезное согласие на перепечатку этого интересного для нас материала.

[1] В этой статье мы опираемся на результаты второй серии (проведённой после выборов 2007 г.) Опросов по выборам во Франции: Panel electoral francais (2007), Cevipof-Ministere de 1'Interieur, Vague 2, “Enquete post-electorale presidentielle 2007”.

[2] Центр политических исследований (Cevipof) при Национальном центре политических наук; при поддержке Министерства внутренних дел проводит проект «Опросы по выборам во Франции». — Примеч. перев.

[3] Mayer N., Michelat G. Les Fran9ais sont-ils plus racistes qu'hier? // Revuepolitique etparlamentaire. 2007. No. 1042, P. 134—141; Roux G. Quelle evolution de la xenophobic en France? // Futuribles. 2006. Vol. 319. P. 1962; Schweisguth Ё. Le mythe du neoconservatisme // Futuribles. 1998. Vol. 227. P. 21—34.

[4] С этой точки зрения интерес представляют результаты будущего Европейского опроса по проблемам ценностей, проведение которого планируется на 2008 год.

[5] «Запрещать запрещается!» — самый знаменитый лозунг молодёжных протестов в мае 1968 года. — Примеч. перев.

[6] Ср.: Schweisguth E. Liberte, autorite, civisme, trente ans apres mai 1968 // Les valeurs des Franqais. Evolutions de 1980 a 2000 / sous dir. de Pierre Brechon. Paris: Armand Colin. 2000. P. 157—178; Schweisguth E. Un nouveau cocktail de valeurs: liberte privee et ordre public // Les valeurs desjeunes / Sous dir. Olivier Galland, Bernard Roudet. Paris, L'Harmattan, 2001. P. 99—117.

[7] Синдром польского сантехника — боязнь притока сравнительно низко оплачиваемой рабочей силы из новых стран ЕС, считается одной из причин отклонения проекта Конституции для Европы на референдуме во Франции. — Примеч. перев.

[8] Во время беспорядков в пригородах Парижа в 2005 году Саркози, бывший тогда министром внутренних дел, заявил, что предместья следует «отмывать» от антисоциальных элементов при помощи моек «Керхер» (Karcher, во французском произношении «Каршер»), а также назвал самих инициаторов беспорядков racailles («подонки, отбросы общества, сброд»). Оба эти выражения получили во Франции скандальную известность (сопоставимую с известностью некоторых выражений Владимира Путина) и неоднократно цитируются как сторонниками, так и противниками Саркози. — Примеч. перев

[9] На выборах-2002 ожидался второй тур с участием действующего президента правого Жака Ширака и действующего премьера социалиста Лионеля Жоспена, однако во второй тур вместо Жоспена сенсационно вышел ультраправый Жан-Мари Ле Пен, что обеспечило Шираку поддержку всех прочих партий и победу с непоказательным для реальной популярности правых результатом 82%. — Примеч. перев.

[10] «Союз за народное движение» — правая партия, лидером которой до избрания президентом являлся Саркози. — Примеч. перев.

[11] «Триангуляция», или «смещение к центру», — стратегия предвыборной кампании, заключающаяся в том, чтобы перенимать часть лозунгов и идей у оппонента, привлекая его электорат. Термин введен в середине 1990-х командой Билла Клинтона. — Примеч. перев.

[12] Очевидно, указанный единственный параметр — тот, наличие которого среди двух выбранных ответов значимо, а реальные опросники содержали длинный список потенциальных проблем. Аналогично и для ряда последующих вопросов. — Примеч. перев.

[13] www.interieur.gouv.fr/sections/resultats-elections/PR2007/FE.html

[14] www.interieur.gouv.fr/sections/a_votre_service/elections/resultats/presidentielle/
presidentielle-2002

Перевод с французского Д. Сичинавы