Мы публикуем обзор работ, посвященных протестному движению в России 2011 - 2012 гг., написанный тремя исследователями, работающими с этим материалом.
Как любой важный вопрос общественной жизни, политические протесты в целом и движение «За честные выборы» в частности до сих пор нуждаются в осмыслении. В этой статье мы суммируем результаты трехлетней академической работы, проведенной российскими исследователями политического протеста. Этот обзор будет полезен в первую очередь широкой аудитории, не имеющей возможности регулярно следить за последними публикациями ученых, но желающей быть в курсе их результатов.
Официальные академические исследования протестов в России имеют непродолжительную историю. В советское время официальная идеология предполагала отсутствие противоречий в социалистическом обществе, а политическая мобилизация без страха репрессий была возможна лишь под руководством компартии (протесты будут легализованы лишь в 1989 году). Конец 1980-х и первая половина 1990-х гг. были временем массовых демонстраций, сначала антикоммунистических, а затем антиреформистских. Однако довольно быстро организованные протесты перестали быть частью общественной жизни. Спад мобилизации объясняли разочарованием в демократии, бедностью и авторитарным поворотом в государстве и партийной системе. Конец 1990-х и начало 2000-х ознаменовали пик деполитизации, которая была «стабилизирована» «социальным контрактом» между властью и обществом («благополучие в обмен на лояльность»). Гражданская активность вернулась на улицы в середине 2000-х гг. благодаря движению против монетизации льгот и появлению «групп самозащиты» (дольщиков, против уплотнительной застройки и др.). Эти движения, однако, практически всегда определяли себя как социальные или гражданские. Лидеры большинства из них избегали политической идентификации. Все это время власть признавалась легитимной, и основные протестные призывы имели форму прошений, а не политических требований. Неудивительно, что после десятилетия сравнительно невысокой политической протестной активности движение «За честные выборы» было воспринято наблюдателями как внезапное. «Внезапность» для ученых была связана лишь с тем, что состав протестующих и их требования в начале 2010-х гг. качественно изменились по сравнению с социально-экономическими, локально ориентированными протестами 2000-х.
Новая природа протестов, их политические, а не социально-экономические требования, практически сразу стали анализироваться российскими социологами, политологами и антропологами. На сайте Russian Protest Research движению «За честные выборы» посвящено более 70 научных публикаций. Из них отдельно можно выделить коллективные монографии «Политика аполитичных: гражданские движения в России 2011-2013 годов», «Мы не немы. Антропология протеста в России», «Азбука протеста», «Смеющаяся нереволюция: движение протеста и медиа (мифы, язык, символы)», «Social movements in Moscow», «Putin kaputt!?», специальные выпуски журналов «Социологии власти», «Антропологического форума», Digital Icons и др. Отдельный пласт работ был опубликован российскими исследователями на английском языке в журналах Europe-Asia Studies, Problems of Post-Communism и др. В настоящее время готовится англоязычная монография «Anatomy of Evolution: Explaining Unlikely Political Protest in Russia» с эмпирическим анализом состава протестующих.
К сожалению, незначительное количество работ было опубликовано по всему движению, если под этим подразумеваются протесты в регионах. Михаил Габович собрал базу данных из более 6 тысяч лозунгов в российских городах, Андреем Семеновым и Олесей Лобановой собрана база данных по протестам в шести городах (Екатеринбург, Тюмень, Пермь и др.), в настоящее время Центр сравнительных исторических и политических исследований (Пермь) формирует базу данных по протестным акциям 2008-2012 гг. по всем российским регионам.
Исследования протестов изначально начинались как наблюдение за растущей гражданской активностью и недовольством властью. Еще до начала протестного движения Михаил Дмитриев и Сергей Белановский, используя опросы и материалы фокус-групп Центра стратегических разработок в 2010-2011 гг., зафиксировали заметные изменения в политическом сознании граждан, выраженное в нарастающей делегитимизации власти и растущем недоверии к руководству страны и «Единой России». По их мнению, массовые митинги станут возможны при условии снижения рейтингов национальных лидеров. Григорий Голосов перед выборами 2011 года опубликовал серию статей, в которых предположил, что если партия власти получит меньше 50 процентов, могут начаться массовые протесты. Лаборатория политических исследований НИУ ВШЭ исследовала спрос на демократию у российского среднего класса в 2010-2011 гг. и еще до протестов указывала на рост недовольства среди региональных политических элит.
Владимир Гельман объяснял масштабные протесты через «окно возможностей», которое открылось в период «оттепели» Дмитрия Медведева. Либеральная риторика президента породила надежды части элиты и общества на реформы и демократизацию. Однако общественный запрос не совпадал с государственным предложением, ориентированным на сохранение статуса-кво. Общественные ожидания и стратегические ошибки правящего класса были причиной выхода тысячи горожан, но после президентских «окно возможностей» будет закрыто из-за ориентации режима на подавление протеста, а не на легитимацию его в публичной сфере.
Подробный анализ причин и динамики протестного движения делает Денис Волков, опираясь на регулярные опросы Левада-Центра, опросы на митингах 24 декабря и 4 февраля, а также интервью с организаторами и участниками московских протестов. Прошедшую предвыборную кампанию, по его мнению, отличало нарастающее чувство неопределенности, вызванное экономическим кризисом, падение рейтингов руководителей страны, череда политических скандалов и недовольство «обратной заменой», что сначала нашло выход в протестном голосовании, а затем — в массовых митингах. Политолог Маргарита Завадская (ЦСИПИ, Пермь) совместно с «Лабораторией публичной социологии» на основе анализа интервью и количественных методов показали, что выборы 2011 года отличались от предыдущих вовсе не уровнем фальсификаций, а тем, как люди подходили к самому акту голосования. Благодаря массированному обсуждению предстоящих выборов и советам оппозиционных политиков и экспертов, какую стратегию голосования выбрать, многие «подошли к голосованию ответственно». Они не просто «ставили галочку», а делали выбор и совершали поступок. Именно поэтому не только голосование, но и результаты выборов, а потом и фальсификации были восприняты в терминах личной проблемы и личного оскорбления: «мой голос украли!». Это «присвоение» отданного за кандидата голоса в процессе голосования, перевод общественного института выборов в регистр «личного дела» стало мощным катализатором протеста – ведь в российском обществе возмущение, как правило, является реакцией на проблемы, затрагивающие людей лично. Вместе с тем, надо сказать, что причины протеста остались, скорее, не объясненными. Детальное исследование структурных причин (трансформация социальных структур, политической системы и их взаимодействия) и более краткосрочных тенденций («оттепель» Медведева, возрастание социального престижа и информационных ресурсов определенных медиа и медиа-персон, а также их подспудная политизация); изучение различных мотиваций, динамики присоединения к протесту разных групп и эмоций – дело будущих изысканий.
Вопрос «кто протестовал» становится одним из самых обсуждаемых, поскольку социальный состав участников мог говорить о структурных изменениях российского общества. Проблема социальной композиции включает в себя как вопрос «объективного» набора социальных позиций, так и «субъективные» процессы самоидентификации и саморепрезентации. В начале движения на первый план выходит определение протестующих как представителей «среднего класса» (Грэм Робертсон, Николай Петров), однако, с серьезными оговорками (средний класс в России связан не столько с доходами, сколько со сферой услуг и относительной автономией от государства).
Исследовательский коллектив НИИ митингов (Александр Бикбов, Александрина Ваньке, Ксения Винькова и др.), собравшие более 500 интервью, оспаривают идею «пробуждения среднего класса» как попытку навязать участникам единую социальную характеристику. Александр Бикбов приходит к выводу, что в массовых митингах отсутствовала не только ясная социальная повестка, но и классовое представительство. Схожей позиции придерживается Михаил Габович: институты конструирования идентичности в России слабые, и люди обычно воздерживаются от включения себя в социальные и профессиональные группы.
Исследователи из Лаборатории публичной социологии сопоставляют социальные позиции, идентичности и представления о желательных требованиях движения. По их мнению, разношерстный социальный состав, отсутствие институтов и навыков артикуляции коллективных идентичностей и интересов, а также господствующий дискурс, конструируемый лидерами, привели к тому, что движение не смогло предложить социально-политической программы и сформировать собственное политическое представительство снизу. Скорее, для участников был важнее сам факт мобилизации и чувство солидарности – «единство разных», которое и подменило собой конкретные требования.
Лаборатория политических исследований НИУ ВШЭ на основе опроса более 1100 респондентов (850 протестующих на митингах и 300 обычных москвичей) и 5 фокус-групп, показала, что сторонники режима радикально не отличались по демографическим, социальным и экономическим параметрам от противников, а их объединяющей чертой является общность ценностей, открытость мировым информационным потокам и включенность в плотные сети нового гражданского общества, постепенно формировавшегося в 2000-е гг. Отдельное внимание уделяется стратегии власти, сумевшей настроить против протестующих большую часть изначально симпатизировавших им жителей России. Регина Смит и Ирина Соболева показывают, что именно протесты подтолкнули власть к более активному использованию идеологического и символического оружия. Если до 2011-2013 гг. политическая пропаганда играла вторичную роль в легитимации власти, то после начала протестов ей стало уделяться особенное внимание. Период 2011-2015 гг. отличается растущей важностью националистической консервативной риторики в общей стратегии удержания власти. Важной ее частью стала новая социальная политика, направленная не столько на повышение качества здравоохранение и социальной помощи, сколько на создание и постоянное поддержание общественной истерии и моральной паники (об этом же – Дмитрий Громов). Процесс над PussyRiot, кампания о «запрете пропаганды гомосексуализма» (Ирина Соболева и Ярослав Бахметьев) окончательно определили антизападную публичную риторику власти и позволили ей использовать для консолидации электората старую риторику времен холодной войны, знакомую большинству граждан. В результате -- впервые в новейшей истории страны -- идеологические различия кристаллизовались и стали значимыми для повседневного взаимодействия.
Безусловно, важную роль в политической радикализации сыграло распространение интернета. Как показывают исследования, электронные медиа играли важную роль в рекрутировании участников. Социальные сети представлялись исследователям, как удобные, эффективные и неподконтрольные режиму средства политической коммуникации. Центр изучения Интернета и общества (Мария Петрова, Рубен Ениколопов, Иван Климов и др.) собрал обширную базу данных из около 4000 постов в «Живом журнале», 11 тысяч сообщений в твиттере от 8500 пользователей, а также проанализировали 11 протестных групп в фейсбуке. По их данным, коммуникация в микроблогах (Сэм Грин) создавала эффект «эха», способствующего укреплению внутригрупповой солидарности. Социальные сети уменьшали издержки коллективного действия, в частности, представления участников о количестве единомышленников и способности к самоорганизации. Одновременно с этим, наличие двух сетей (фейсбук и вконтакте) разделяли аудиторию на несколько групп, что в конечном итоге, снижало общую активность и скоординированность акций.
Анализом лозунгов и идей, помимо Михаила Габовича и Ольги Свешниковой, которые собрали базу данных по лозунгам PEPS, занимался коллектив «Фольклор снежной революции» (Андрей Мороз, Вадим Лурье, Александра Архипова и др.), изучавший политическую реакцию через плакаты. Так, по их мнению, язык протеста во многом был перенят из 1990-х годов и украинской «оранжевой революции». Всплеск самодельных плакатов и костюмов связан с адресатом протестов: для «рассерженных горожан» это способ коммуникации между своими, желание показать, что «мы здесь» и «мы вместе».
Важным результатом активности ученых стало изучение гражданских и социально-политических последствий движения «За честные выборы». Так, Ирина Соболева и Регина Смит провели исследование политической кампании Алексея Навального 2013 года, в котором показали, что успех кандидата в мэры Москвы «от оппозиции» во многом был связан с прошлой протестной мобилизацией и консолидацией вокруг него бывших активистов, разочарованных в провале движения «За честные выборы» (на эту же тему — Иван Климов). В свою очередь Лаборатория публичной социологии занялась изучением локальных активистских групп, созданных участниками митингов и наблюдателями. Сопоставляя их с «доболотным» локальным активизмом, изученным К. Клеман, О. Мирясовой, А. Демидовым и Б. Гладаревым, социологи сделали вывод о том, что, во-первых, новые группы превратили этику «реальных дел» и «конкретных поступков» из аполитичного идеала в своеобразную политическую стратегию борьбы с режимом на местах, во-вторых, они начали воспринимать сами локальные пространства не как «близкую» сферу, которую нужно защищать в случае экстренных проблем, а как мини-гражданское общество, которое продолжает дело гражданского движения в локальном масштабе.
В целом, научное осмысление протестов «рассерженных горожан» не закончено. Как показала дискуссия, вызванная военными действиями в Украине, протестное движение и протестные ценности не исчезли бесследно. Напротив, политические расколы, сформировавшиеся в 2011-2013 гг., до сих сохраняют актуальность. Мы надеемся, что академические исследования будут способствовать критической рефлексии и помогут обществу найти приемлемый выход из политического кризиса.
Азбука протеста. Народный плакат по материалам 15 митингов и акций в Москве и Санкт-Петербурге / сост. В.Ф. Лурье – М., 2012. – 160 с.
Бизюков П. Как защищают трудовые права в России: коллективные трудовые протесты и их роль в регулировании трудовых отношений // Центр социально-трудовых прав, 2011. – 128 с.
Бикбов А. Методология исследования «внезапного» уличного активизма (российские митинги и уличные лагеря, декабрь 2011 – июнь 2012) // Laboratorium. – 2012. – №2. – С. 130-163.
Волков Д. Протестные митинги в России конца 2011-начала 2012 гг.: запрос на демократизацию политических институтов // Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. – 2012. – №2. – С.73-86.
Ворожейкина Т. Самозащита как первый шаг к солидарности // Pro et Contra. – 2008. – № 2–3. – С. 6–23
Гельман В. Трещины в стене // Pro et Contra. – 2012. – №.1-2. С. 94-115
Гражданское и политическое в российских общественных практиках / под ред. С. В. Патрушева. – М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2013. – 525 с.
Городские движения России в 2009–2012 годах: на пути к политическому / под ред. К. Клеман. – М., 2010. – 544 с.
Громов. Д. Уличные акции (молодежный политический активизм в России). М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 2012. – 506 с.
Смеющаяся Нереволюция: движение протеста и медиа (мифы, язык, символы) / под ред. Качкаевой А. – М., 2013. – 170 c.
Драчева Е., Щербак А. Политический интернет и гражданское общество на выборах 2011-12 // Публичная политика — 2011/ под ред. Горный М., Сунгуров А. СПб., 2012. С. 26-39
Ерпылева С. «Родители меня не отпускали»: протестная политизация подростков в деполитизированном обществе // Социология власти. 2013. №4. С. 150-174.
Журавлев О., Савельева Н., Ерпылева С. Индивидуализм и солидарность в новых российских гражданских движениях // Журнал исследований социальной политики. – 2014. – № 2. – С. 185-200.
Зайцев Д., Карастелев В. Протестное движение в России 2011-2012 годов: проблема субъектности // Государство и общество в пространстве власти и политических коммуникаций / под ред. А.Соловьева. – М., 2013. – С. 231-266
Ланкина Т. Осмеливающиеся протестовать. Когда, почему и как граждане России участвуют в уличных протестах (http://www.ponarseurasia.org/node/7260).
Лобанова О., Семенов А. От неучастия к действию. Гражданско-политическая активность в Тюмени в декабре 2011-сентябре 2012 гг. // Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. – 2012. – № 3-4. – С.123-133
Магун А. Протестное движение 2011-2012 годов в России: новый популизм среднего класса // Stasis. 2014. №1. С.192-226
«Мы не немы!»: антропология протеста в России 2011-2012 годов / сост. А.Архипова, М. Алексеевский. – Тарту, 2014
Петров Н. Пробуждается ли российское общество (http://www.ponarseurasia.org/node/5927).
Политика аполитичных: Гражданские движения в России 2011—2013 годов / Коллективная монография. М., 2014. – 480 c.
Савельева Н. Единство разных: парадоксы представительства в движении «За честные выборы!» // Социология власти. – 2013. №4. – С. 39-56.
Gabowitsch M. Putin kaputt!? Russlands neue Protestkultur. Berlin: Suhrkamp, 2013
Green S. Moscow in Movement: Power and Opposition in Putin's Russia. Stanford University Press, 2014. – 296 p.
Matveev I. The “Two Russias” Culture War: Constructions of the “People” during the 2011-2013 Protests // South Atlantic Quarterly. – 2014. – 113(1).
Robertson, G. Managing Society: Protest, Civil Society, and Regime in Putin’s Russia // Slavic Review. 2009. Vol. 68 № 3.
Shcherbak A., Koltsova O. “LiveJournal Libra!” The influence of the political blogosphere on political mobilisation in Russia in 2011-12. – (Paper submitted)
Smyth R., Soboleva I. Anatomy of Evolution: Explaining Unlikely Political Protest in Russia. – (Forthcoming).
Smyth R., Sobolev A., Soboleva I. A Well-Organized Play: Symbolic Politics and the Effect of the Pro-Putin Rallies// Problems of Post-Communism. 2013. Vol.60. № 2. P. 24-39
Smyth R., Soboleva I. Looking Beyond the Economy: Pussy Riot and the Kremlin’s Voting Coalition. Post-Soviet Affairs. – 2014 Vol. 30. – №. 4. – P. 257-275.
Soboleva I, Bakhmetjev Ya. Political Awareness and Self-Blame in the Explanatory Narratives of LGBT People Amid the Anti-LGBT Campaign in Russia. Sexuality and Culture. – 2015 Vol.19. – №2. – P.275-296.
