Если бы мы оказались в петровском времени и прошли бы к восточному концу тогдашней Миллионной улицы, то поразились бы оживленности этих мест, кипению жизни «от Почтового двора по улицам и переулкам» (так писалось об этом месте в документах(1)). На берегу Невы (в районе современного Троицкого моста) находилась переправа на Городовую (Петроградскую) сторону, обычная для Петербурга пристань. В документах того времени она так и называлась v «Перевозная пристань». Неподалеку складывали привезенные по реке строительные материалы (2). Так, в 1721 г. с голландского судна «Сусанна» здесь сгрузили и сложили в стопы привезенный из Голландии кирпич v первоначально предполагалось строить весь город из привозного кирпича. Раньше, в 1719 г., к строившемуся Конюшенному двору отсюда перевозили известь и камень (3).
Совсем рядом с пристанью стоял знаменитый, часто упоминавшийся в записках иностранных путешественников и гостей хлебосольного Петра I Почтовый двор («Пост-хауз») с приметной галереей на втором этаже. Здесь была почта, жил почт-директор, находилась первая в Петербурге гостиница, а также зал для приемов v место разгульных празднеств царя и его нецеремонного окружения. То, что у Пост-хауза была такая слава, совсем не удивительно v ведь его переделали из стоявшего на этом же месте большого питейного заведения. Возможно, оно и изображено на знаменитой гравюре П.Пикарта «Первый вид Петербурга. 1704 г.», На переднем плане гравюры как некий символ нового города громоздится малосимпатичное огромное здание питейного дома. Возможно, это именно та «остерия», в которой сразу после закладки Адмиралтейства 5 ноября 1704 г. Петр и его сподвижники «веселились» (4).
Почтовый двор стоял примерно на месте сохранившегося до наших дней служебного корпуса Мраморного дворца более известного теперь как Северо-Западный заочный политехнический университет. В 1719-24 гг. здание подверглось существенному ремонту. В марте 1719 г. там работали плотники «по новому чертежу», в 1720 г. «полату обивали шпалерами, в ней же зеркалы ставили», а в 1724 г. там уже трудились резчики по дереву (5). Почтовый дом не был и полноценной почтовой станцией, так как не имел собственной конюшни и за лошадьми приходилось всегда посылать в Ямскую слободу, расположенную в начале будущего Лиговского проспекта (6). Неподалеку от Почтового дома находилась гавань для мелких наемных судов и лодок. В 1721 г. у Почтового двора была сделана одна из первых в городе каменных мостовых (из «дикого камня») (7).
Пост-хауз стоял на опушке еловой рощи, которая росла рядом с Царицыным лугом, будущим Марсовым полем. Уже тогда оно представляло собой большое открытое пространство и имело еще одно название v «Пустой луг». Во время празднеств на нем выстраивались огромным кругом гвардейские Преображенский и Семеновский полки, численность которых при Петре I достигала 7 тысяч человек. К ним выходил царь, производились необходимые в этих случаях экзерциции, звучал ружейный салют беглым огнем, а потом побатальонно, под музыку, полки уходили с Царицына луга. Как писал современник, парад продолжался не меньше часа, но «на это было вовсе не скучно смотреть потому, что солдаты v все видные и красивые люди» (8).
От Летнего сада (Летнего дома) к Почтовому двору в 1719 г. была возведена «деревянным строением галорея- по чертежу, каков покажет архитект (так!) Трезини» (9). Возле нее (возможно вдоль галереи) росли ели. В июне 1724 г. Доменико Трезини требовал от Канцелярии от строений материалы для починки галереи «меж Летняго дому и Почтового двора, у еловой рощи по реке» (10). Благодаря своей пирамидальной форме ели считались (по канонам теории регулярных садов) образцовыми природными пирамидами и их во множестве высаживали вдоль улиц и особенно в садах. У Почтового двора ели подсаживали «на упалые места» весной 1721 г. (11). Они росли и в самом Летнем саду: в 1719 г. подрядчики поставили от урочища «Красный кабачок» и Калинкиной деревни 305 елей и на следующий год царь вновь указал: «Ели в двух дорогах садить» (12).
Неподалеку от Почтового двора располагался первый в городе зоопарк v «Зверовой двор». Он составлял часть Летнего сада, мыслимого как некий идеальный мир, в который входили и прирученные звери. Возможно, что раньше он находился в другом месте, так как привезенные в марте 1719 году львы были размещены у Царицына луга уже «на новом Зверовом дворе» (13). В специальных клетках-избах здесь жили хищники (леопард, львы, «морские коты», обезьяны, медведи) (14). За 1719 г. упоминаются белые медведицы и «дикообраз», над которыми командовал «зверовщик» Матвей Дьяконов (15). В 1728 г. среди обитателей зверинца упоминаются рысь, песец, лисы, бобр, белый медведь. В списке хищников почему-то перечислены два кролика. Может быть, это были какие-то особые неизвестные нынешней науке хищные кролики, но скорее всего эти животные подсажены «квартирантами» к хищникам, подобно тому, как ныне в некоторых зоопарках можно лицезреть дружбу сытого огромного льва с крошечной собачкой. Именно львы, символы царской силы и могущества, более всего интересовали посетителей. Их привозили из Персии, за тысячи верст. Сколько их было в Петербурге при Петре неизвестно, но позже, в 1728 году, с одним из львов произошел скандал.
Смотрители за львом v «зверовщики», сообщили начальству, что ошейник, надетый на льва, стал «весьма худ и выводить ево на лугу для гуляния (при желании можно представить себе картину гулянья льва по Марсову полю!), також и для очищения под ним навозу ходить к нему опасно». Было решено льву переменить ошейник. На эту весьма рискованную операцию пригласили «для вспоможения из Мясного ряду, что на Адмиралтейской стороне близ Мытного двора, мясники Гаврила Тихонов с товарищи шесть человек». Да видно Гаврила «с товарищи» перестарались. Когда они «распетлили у того льва задние и передние ноги веревками и привязали к кольцам», то лев «с великова сердца переворотился на другой бок и умер», точно также как в 1721 г. при смене ошейника умерла львица. Было наряжено целое расследование, кто-то пострадал, а труп льва сдали в Академию-де-сианс «для анатомии» (16).
В находившемся поблизости Слоновом дворе («в амбаре, в котором стоит слон») в 1718 г. можно было увидеть «крупного, красивого слона», подаренного Петру персидским шахом. 15 июня 1725 г. Екатерина I «изволила приказать ввести на Луг слона, при котором были персияне» (17). Иногда его выводили гулять и по городу для променаду, без всякой полезной цели v возможно, с тех пор и пошло, что всякое бессмысленное гулянье называется одним словом v «слоняться» или выражением «Cлоны слонять» v ходить без дела.
Правда, слоны долго не жили в суровом климате Петербурга и рано умирали, но посольства из Персии каждый раз доставляли в русскую столицу новых красавцев. Слоновый двор не пустовал и по другой причине. В 1720 г. иностранец видел в Слоновом дворе Готторпский глобус, привезенный сюда из Киля. 15 января 1722 г. отпускали для починки черепицу на крышу «амбара, где глобус стоит» (18). Позже его перевезли в Кунсткамеру.
То, что огромный Готторпский глобус поставили в Слоновый амбар, символично v ничего подобного по масштабам в России не было и хранить такую большую диковинку было негде, кроме как в жилище слона. Глобус появился в России в 1717 г. Его подарил Петру юный Голштинский герцог Карл-Фридрих, после того, как Петр, будучи в 1713 г. в Тепингере v замке в Голштинии, пришел в восхищение при виде такого шедевра. Как известно, царь был большой охотник до редкостей и не жалел на них денег. Он, обычно экономя каждую копейку, не поскупился и выложил баснословную сумму в 30 тысяч гульденов за коллекцию голландского анатома Рюйша, чтобы наслаждаться видом изящно препарированных и заспиртованных человеческих плодов, монстров и уродов.
Когда купить понравившуюся редкость не удавалось, царь не стеснялся выпрашивать ее. Так, долгое время он пытался уговорить Гданьский магистрат уступить какую-то особенно потрясшую этого закоренелого грешника картину, изображающую Страшный суд. Он увидел ее в кафедральном соборе. Хотя русские войска могли силой взять картину в подарок царю (магистрат стоял на своем v святыня города не дарится и не продается!) Петру пришлось отступиться. Зато он преуспел в другом: в 1716 г. получил в подарок от известного скряги, прусского короля Фридриха Вильгельма I знаменитую Янтарную комнату. Как это произошло, мы точно не знаем. Но можем предположить, что Петр не скрывал, как ему понравилась Янтарная комната. Впрочем, нам известно, что подарок этот король сделал царю по доброй воле, зная пристрастие Петра к бесполезным редкостям и играя на этом. Зато потом Россия не возражала, когда Пруссия, фактически не участвовавшая в войне со Швецией, присвоила ее богатые германские владения v Шведскую Померанию.
Так, наверное, Петру и голштинцы подарили и Готторпский глобус 1664 г. работы механика Андрея Буша и картографа Адама Олеария v знаменитого путешественника, автора уникального описания России и Персии. Положение Голштинии при малолетнем герцоге было скверным и политики в Киле и так и мели полы париками перед Петром I. Он бы мог защитить их Гольштинию от Дании v давнего врага, вооруженной рукой, да и дочери у царя подрастали. Они были ровесницы, а следовательно v одна из них могла стать невестой герцога. Да и Петр как раз хотел закрепиться в Германии, усилить там свое влияние. Словом, стоило царю «изъявить желание - иметь» глобус (19), как его ему тотчас подарили. Привезли глобус в Петербург в марте 1717 г.
То, что мы сейчас называем Летним садом и Летним дворцом Петра I, в петровское время назывались иначе: «Летним двором» (или «Летним домом»). Под этим термином подразумевался и Летний дворец (дом), и «Огород» (ныне Летний сад) и многие постройки на этом месте. До прихода русских войск здесь была богатая мыза шведского моряка Эриха-Бернта фон Коноу, который происходил из семьи немцев-переселенцев. Его мыза Коносхоф («Кононова мыза») имела сад в «голландском вкусе» (20). Перед приходом русских Коноу бежал в Швецию, и на месте его усадьбы (по некоторым данным) был устроен лагерь русских войск. Здесь, у истока Безымянного Ерика (будущей реки Фонтанки), возможно уже с 1703 г. стоял первый Летний дворец Петра, который в 1711 году показался путешественнику Геркенсу «маленьким домом- выстроенным в голландском стиле» со свинцовыми переплетами окон (21).
Вообще, с этим первым петровским домом на Адмиралтейской стороне много неясностей. Авторы брошюры о Летнем саде и Летнем дворце О.Н.Кузнецова и Б.Ф.Борзин высказывают предположение, что вначале Петр жил в деревянном доме Коноу, который, по их мнению, стоял на берегу Невы «значительно западнее Фонтанки», потом в 1706-08 гг. его перенесли на место современного дворца. Основанием для этого служит единственная фраза из письма 1706 года А.В.Кикина Петру I о работах в Летнем дворе: «Когда большие хоромы перенесены будут на указное место, надобно в них и на другие дела кирпич, печи-». Предположение это остроумное, но требует дополнительных доказательств, так же как и утверждение авторов, что новый дворец Трезини начал строить не в 1710, а в 1711 г. Как же тогда объяснить запись в Походном журнале 1710 г. от 18 августа: «В Петербурге на Летнем дворе Его величества почали бить сваи под каменное здание» (22). Не менее спорен вопрос и об авторе проекта нового, дошедшего до наших дней Летнего дворца. Одни считают автором дворца Доменико Трезини, другие убеждены, что Трезини «исправлял» Андреас Шлютер (23). По документам Канцелярии от строений видно, что Летний дворец подправляли довольно часто. В 1724 года крышу дворца крыли железом и тогда же мастер Андрес Форзин делал знаменитый «компас» (24).
Летний двор Петра Великого включал не только Летний дом, но и другие постройки. Вдоль Фонтанки, в 1710-12 гг. были построены так называемые «Людские покои», выходившие своим торцом на южный берег гаванца у Летнего дворца. Их можно видеть на гравюрах, изображающих Летний сад. С Летним домом Людские покои соединялись крытым переходом v галереей. В Людских покоях жили слуги, мастеровые, солдаты охраны, матросы и гребцы. Здесь же хранилось царское имущество, вещи, привезенные из Москвы, а также петровские коллекции, книги. Здесь же лежали привезенные из Пруссии панели Янтарной комнаты (25).
Вторым Летним дворцом были так называемые «Новые палаты» или «Палаты, что в Летнем доме, где была мыльня». Он был построен для императрицы Екатерины Алексеевны на месте царской бани, находившейся в том самом месте, где современная Лебяжья канавка вытекает из Невы, словом, на углу. Дворец так и назывался: «Каменные палаты к реке на углу» (26). Строил его голландец архитектор ван Звитен, но потом его, занятого на других проектах, заменил Михаил Земцов, который спланировал к новому дворцу картинную галерею. Дворец был закончен в 1726 году (27). В мае того же года художник Луи Каравакк получил от Меншикова указ «писать живописным художеством баталии и взятья городов на полотнах, которыя поставятся в новопостроенном сале в Летнем доме-, числом двадцать семь картин» (28).
До этого дворцом царицы считались так называемые «Золотые палаты», стоявшие, как полагают некоторые исследователи, там, где сейчас находится Павильон Росси в Михайловском саду. Возможно, это был господский дом усадьбы шведского помещика Аккерфельта (29). Неясно происхождение названия дворца: имя ему дали либо позолоченные кожаные обои, либо украшавший крышу золотой фонарик (30). К концу петровского царствования начали быстро строить еще один дворец v «Итальянский», который стоял выше по Фонтанке, на ее, противоположном Летним дворцам, берегу. «Итальянский дворец» тоже был «Летним» и назывался «Новые Летние палаты по Фонтанной реке (или «Дом, что по Фонтанной речке», «Новый дом»)» и строить его (скорее всего v деревянным или фахтверковым) начали не раньше 1712 г. В 1720-х гг. началась перестройка дворца в камне (31).
Возводили его, как часто бывало при Петре, несколько архитекторов v Н.Микетти, а потом Михаил Земцов и рано умерший талантливый Тимофей Усов (32). Из указа Екатерины I от 14 июля 1725 г. следует, что именно Земцов был обязан «Летний дом Ея величества приводить к окончанию немедленно- и другие работы отправлять с поспешением», но потом его отстранили от дела. Позже Земцов занялся садом и оранжереей в нем (33). По некоторым распоряжениям Канцелярии от строений видно, что дворец этот был пышно убран и напоминал итальянские виллы v отсюда и его название. Итальянский живописец Бартоломео Тарсий украшал живописью залы дворца и делал живописные плафоны «по чертежам». Сюжеты картин заранее утверждали в 1725 г. в особом договоре с художником (34).
Если дата основания первого Летнего дворца остается неясной, то когда заложили Летний сад («Огород») известно точно v это был 1704 год. Тогда Петр впервые стал выписывать для него семена цветов из славившегося своими садами подмосковного Измайлова, а потом кусты и деревья из многих окрестных мест и из-за границы, особенно из Голландии. Как известно, царь был не только реформатором русского общества, но и преобразователем природы. Он хотел подчинить ее себе так же, как подчинял людей. На петербургской почве высаживали растения других климатических зон, вроде винограда или хлопчатника. В большинстве они вымерзали в открытом петербургском грунте. Но, тем не менее, усилия Петра оказались не напрасны v согретые и защищенные от ветров камнем города цветут сегодня каштаны, липы и другие непривычные для этой климатической зоны растения, как будто они цвели здесь всегда. Исследования ботаников показали, что многие виды завезенных растений прижились в городе и его окрестностях и даже «расползлись» из «регулярных» садов и парков в дикую природу, приспособились к ней (35).
Петр так спешил с устройством сада, что приказывал привозить и сажать взрослые деревья с обширной корневой системой, выкопанные глубокой зимой, когда растения спали. Весной часть из них гибла, но многие приживались, и это давало необыкновенный эффект v только что основали парк, а в нем уже «выросли» взрослые деревья! Речь идет о гигантских по тем временах масштабах пересадок. Только в 1722 году Петр распорядился привезти в город 58 тысяч лип и других лиственных деревьев (36).
Царь всегда думал об этом и помнил все мелочи. В августе 1707 года, занятый войной со шведами, он писал из похода А.В.Кикину, что ему известно: «Многие деревья засохли, о чем также прошу в осень- на тех местах новые с лутчим бережением коренья и земли около них посадить в толстую оглоблю или малым толще». В другом письме Кикину он приказывал: «По письму вашему уведомились мы о дубовой роще, которой большая часть посохла, того ради-». И далее государь объясняет технику зимней посадки: «Нынешнею осенью заранее присмотри несколько небольших дубовых, а лучше кленовых дерев молодых и, присмотря, окопать около оных землю кругом и не замать до заморозов, чтоб окопанную землю с коренем морозом укрепило и тогда перевесть и посадить в порозжем месте, где еще роща не досажена, а старых, которые посохли, до весны не выкапывать v авось ли б из тех примутца некоторыя». Царь ревностно следил за своими садом и сердился, если ему не рапортовали о его состоянии. В 1707 г., разгневавшись на молчание ответственных за посадки людей, он писал Кикину: «Щербаку и Островскому скажи, что они ко мне не пишут о моем дворе, а паче о огороде v за то им сам привезу по кафтану стеганому доброму» (37). Какие «стеганые кафтаны» привозил склонный к мрачному юмору государь, подданные его хорошо знали.
Много лет Летний сад благоустраивали и холили опытные иностранные садовники, главным из которых был Ян Роозен, работавший в Петербурге с 1712 по 1725 гг. Петр посылал в Голландию учиться садовой науке и русских людей (38). Роозен (а потом и архитектор Леблон) составлял планы Летнего сада, придумывал в нем различные усовершенствования. Планы эти исправлял сам Петр, относившийся к своему детищу весьма пристрастно (39). Каждый раз, возвращаясь из походов, царь любовался своим подросшим «огородом» (40).
Иностранцы, посетившие Летний сад, восхищались увиденным. Как известно, в регулярных садах главным был геометрический принцип, выражавшийся в жестком подчинении природы садовому искусству, в строгом следовании законам симметрии и перспективы. Поэтому деревья и кусты обязательно подстригали, порой самым причудливым образом так, что они напоминали шары, кубы, а также зверей или птиц. Густая подстриженная зелень сирени, черемухи, акации, самшита (а при его недостатке v можжевельника), укрепленная каркасами из проволоки и реек делила все пространство сада на изолированные боскеты, коридоры, лабиринты. В выстриженных трельяжных нишах стояли статуи или журчали фонтаны. Посетители проходили по крытым, «огибным» дорожкам (другое название v «покрытые галереи»). Строить их было непросто. Каркас из деревянных дуг («поддуг») прикреплялся к врытым столикам брусками, а затем ветви посаженных рядом деревьев и кустов пригнетались и привязывались к этим сооружениям с помощью проволоки. Так возникал живой свод, создававший тень (41). Из документа 1720 г. видно, что деревянные конструкции «крытых дорог» красили зеленой краской, а проволоки на их укрепление уходило очень много v «двадцать пуд» (42). По этим зеленым коридорам посетители выходили в такие же зеленые залы, к пруду, посредине которого был островок с беседкой v место уединения царя. Иностранец, побывавший в Летнем саду в 1721 г. пишет, что попасть в беседку с берега можно было только на ботике. В пруду плавали утки и гуси, которые жили в домиках на берегу. Здесь же на крошечном, «всамделишном» кораблике катался карлик Петра (43). По дороге, на мостике гости могли случайно наступить на рычаг «фонтана-шутихи» и тогда их обливало струями воды, хотя под мостом скорее всего сидел служитель, открывавший кран.
Аллеи и дорожки, усыпанные мелкими ракушками (44) (а не песком) украшали мраморные статуи и бюсты, заказанные Саввой Рагузинским и другими эмиссарами Петра у венецианских скульпторов Пьетро Баратты, Джованни Бонацци, Антонио Тарсиа, Джузеппе Торретто и других, Была здесь и античная скульптура, закупленная в Риме и других местах Италии Юрием Кологривовым (45). Все эти выдающиеся шедевры появились в Летнем саду к концу 1710-х гг. Иностранный путешественник, побывавший в Летнем саду в 1710 или 1711 гг. писал, что в нем не было ничего примечательного, за исключением нескольких мраморных статуй и бюстов, среди которых был заметны бюсты польского короля Яна Собеского, его супруги Марысеньки и шведской королевы Кристины (46). Положение резко изменилось к 1719 г., когда в саду начали срочно строили из дерева пьедесталы под фигуры, вазы и бюсты, доставленные из Италии (47). Среди садовой скульптуры выделялась «Венус» v привезенная из Италии знаменитая Венера Таврическая, которую поставили в одной из трех прибрежных, вдоль Невы, галерей («Голярея, что в еловой роще»). Возле статуи (вероятно, для защиты от воинственных консерваторов и пьяных поклонников мраморной дамы) держали караул (48).
Юрий Кологривов v агент Петра в Италии, который занимался закупками «мармуров» для царских садов и дворцов, в 1719 г. приобрел эту античную статую III века до н.э., найденную в окрестностях Рима буквально накануне и заплатил за нее всего лишь 196 ефимков. Кологривов увел шедевр из-под носа одного из местных «охотников» v влиятельных любителей древностей и надеялся контрабандой вывезти статую из Рима, но замысел его не удался v такие находки по закону принадлежали Папскому государству и на статую тотчас наложили арест. По просьбе Кологривова в дело вмешались русский дипломатический представитель в Италии Савва Рагузинский, канцлер Г.И.Головкин и даже сам Петр I v началась переписка с влиятельными кардиналами Оттобони и Альбани. В конце концов папа Клемент XI решил, в виде исключения, подарить статую, после надлежащей реставрации, русскому царю. При этом Ватикан надеялся, что Петр сделает ответный жест доброй воли и поможет вывезти из лютеранской Швеции в Рим мощи почитаемой католиками святой Бригитты (49). Это пожелание, настойчиво повторяемое в письмах официальных лиц Престола, впоследствии породило легенду об «обмене» Венеры на мощи святой Бригитты, якобы захваченные Петром в монастыре в Пирита под Ревелем. На самом деле монастырь святой Бригитты в Пирита был разрушен русскими войсками Ивана Грозного еще в 1577 г., а сами мощи находились в шведском городе Вадстенде. Надежды Ватикана на обмен строились на том, что при заключении мира со Швецией, Петр может получить «ненужные» «богомерзким лютеранам» мощи католической святой и затем передаст их Риму. Петр I, канцлер Головкин, Рагузинский и другие охотно обещали Риму содействовать возвращению мощей в лоно католической церкви. Но обещания эти оказались лживыми v получив весной 1721 г. «Венус», Петр даже не упомянул о мощах в инструкциях Я.В.Брюсу и А.И.Остерману, которые вели со шведами переговоры о мире в Ништадте. Поняв обман, Рим прекратил переписку с русскими.
Венеру установили в галерее Летнего сада, после смерти Петра перенесли в Грот, где она и простояла до 1801 года. Потом «Венус антик» оказалась в Таврическом дворце, благодаря чему и приобрела свое современное название: «Венера Таврическая». В 1827 г. ее реставрировал в Академии художеств В.И.Демут-Малиновский. Реставрация, как тогда было принято, больше походила на переделку: русский скульптор приделал богине новые руки, «подражая стилю столь превосходной и древней статуи» и что-то «переставил в ногах лучшим образом» (50). И только в 1850 г. она оказалась в Эрмитаже, где ее, наконец, лишили приделанных Демут-Малиновским рук-.
Вернемся в петровский «Огород». Думаю, что на аллеях уже тогда стояли скамейки. Весной 1723 г. Петр заказал для Петергофа «по мадели сто скамей деревянных столярною работою немедленно» (51). Такие же наверняка стояли и в «Огороде». За 1719 год известен документ об оплате «за покупные для оковки двух колясок, которые делаютца на трех колесах для гуляния в саду Царского величества» (52). Речь идет о «маленькой колясочке, что в огороде ездят» или «огородных линеях», запряженных «маленькими» или эзельскими лошадками» типа пони. Запись о таких прогулках Петра в Петергофе в 1720-21 гг. и Екатерины I в 1725 г. в Летнем саду встречается в Походных журналах Петра и приходорасходной книге за 1725 год (53). Из документа 1719 г. нам известно о существовании и портшеза v распарившуюся в бане Екатерину «несли из мыльни в ручной карете» (54).
Аромат роскошных цветников Летнего сада образовывал, вероятно, восхитительную гармонию с шорохом струй многочисленных фонтанов, украшенных свинцовыми вызолоченными фигурами. Бассейны фонтанов делались из камня, выстилались свинцом и снаружи оформлялись «цветным камнем» (55) (мрамором или песчаником). Во Втором Летнем саду (он также назывался «Другой огород»), располагавшемся южнее главного, Первого, был сделан лабиринт с фонтанами на темы басен Эзопа (в популярном тогда переложении Лафонтена), которые Петр, хорошо знал и ценил за афористичную мудрость. Скульптурные группы на «фабулы из Езоповых притчей» были заказаны в 1724 г. архитектору Б.К.Растрелли. В ней упомянуты знакомые нам с детства (уже по переложениям И.Крылова) басни: «Журавль с волком-, Ворон с лисицей-, Волк [и со агнцем] одет в овечей одежде» и еще 29 композиций, включая «Гору и мышь, в которой будет сто штук», «Птица лунь с двемя лягушками» и т.д. (56) Возможно, любимый петербургскими детьми памятник «дедушке Крылову» был поставлен в середине XIX века именно в Летнем саду в память об этих фонтанах.
В сентябре 1725 г. императрица Екатерина I распорядилась резчику Пино «зделать фантану, в которой будет собачка «Фаворитка» с утками розных родов, подобно петергофской» (57). Это тот самый забавный «фабольный фонтан», который чудом сохранился в Петергофе до сих пор. При Екатерине возле фонтана виднелась железная табличка с надписью: «Собачка «Фаворитка» гоняется за утками на воде; тогда утки сказали ей тако: «Ты напрасно мучаешься, ты силу имеешь нас гнать, только не имеешь силы поймать». Прелесть фонтана состояла не только в трогательной композиции: собачка носится по кругу за уточками, но и в затейном мастерстве Земцова, Пино, фонтанного мастера Суалема и механика Ферстера. Собачка и уточки были сделаны из липы (Пино для этого получал в сентябре 1725 г. толстые доски (58)), нарядно раскрашены. Позже их заменили на медные, полые. Фокус состоял в том, что водяная турбина («машина») на дне бассейна вращала уточек, которые, благодаря хитрому устройству, не только пускали из клюва воду, но крякали, а бегущая за ними собачка лаяла. В 1729 г. фонтан был закончен: «К фонтане Фаворитке на басейн каменною работою зделаны под деревом намощен и машина внутрь внесена и оной басейн свинцом выс[т]лан» (59).
На зиму «для накрывания фантанов и фабулов к зимнему времени» отпускали 800 штук рогож и циновок. Так было в 1725 году. Одновременно было закуплено 300 брусков, что позволяет подозревать об изготовлении подобным современным будок, обшитых циновками и рогожами, в которых переживали зиму статуи и бюсты (60).
Посетитель петровского «Огорода» при желании мог войти через металлические вызолоченные ворота в таинственную темноту Грота v он был украшен разноцветными мрамором, раковинами тропических морей. Этот Грот (стоял на месте современного Кофейного домика) v одно из грандиозных начинаний Петра I, предмет его постоянных забот на протяжении многих лет. Грот в Летнем саду, как Стрельну или Кунсткамеру строили, сменяя друг друга архитекторы Леблон, Матарнови, Микетти, Земцов. Грот состоял из трех залов, в центре главного стоял фонтан с позолоченной фигурой Нептуна на четверке морских коней, «токмо одни переды, а не целые кони» (61), что и понятно v ведь кони были морские.
Возможно, это были те самые «2 морские лошади», которые вместе с «2 богами морскими», «6 морскими нимфами» и «1 царем с вилами» (т.е. Нептуном) были выгружены с английского корабля «Депрингер», прибывшего в Петербург из Голландии летом 1719 г. (62). Возле Грота и внутри его в нишах парами (всего 12) стояли свинцовые вызолоченые статуи. В Гроте также был водяной орган (63). Такой водяной орган или «егерская шутка» был сделан и для Петергофа. «Во время игры органа v пишет исследователь петровского Петергофа, v вода приводила в движение деревянные раскрашенные скульптуры егеря, трубящего в рог, сатиров, играющих на флейтах, собак, с лаем преследующих оленя, и двенадцать певчих птиц. Звуки в фигурах «егерской штуки» воспроизводились с помощью мехов» (64). Возможно, там же были и другие «водяные курьезы», например, так называемый клокшпиль v устройство с хрустальными колокольчиками, которые звенели под воздействием струй воды.
Вообще, в истории Грота много неясного. Возможно, «бог с вилами» был установлен где-то в другом месте, так как за 1719 год сохранился документ, согласно которому в Гроте все фигуры были алебастровые (65), а в указе 1724 г. французскому мастеру Ф.Вассу предписывалось «по чертежу в Грот Летнего дому Е.и.в. вместо гипсовых фигур свинцовые Нептунос, четыре машкоры зделась тем фигурам мадели, вылить и вычистить» (66).
На одной из площадок размещался Менажерии, т.е. зверинец, под ведением Симона Шталя. На самом деле, скорее всего здесь был более птичник, чем зверинец. Как и в Версале, здесь можно было увидеть множество редкостных, экзотических красочных птиц. Всего там жили около тысячи птиц (в 1728 г. v 1066), чей гомон и пенье, вероятно, были слышны издали. Часть из них перелетала с ветки на ветку дерева, стоявшего в огромной проволочной клетке. Первейшей птицей менажерии считался попугай «какадуа», живший в компании с тремя десятками «кинареек». Можно было там увидеть уважаемых всеми правителями орлов и множество других птиц (67). Из зверей голштинский придворный Берхгольц в 1721 г. видел синюю лисицу, несколько соболей и, вероятно, дикообраза (68).
Непременной частью каждого сада была Оранжерея. Это было довольно сложное техническое сооружение, отапливаемое теплым воздухом. В Оранжерее росли самые экзотические растения, которые плодоносили в самые лютые морозы. Несомненно, нужно было высокое искусство садовника, чтобы в России, в Петербурге, при 2-3 часах дневного света зимой, 1 января 1724 г. поднести государыне Екатерине созревшие яблоки, а 6 мая «огурцов свежих блюдо» (69).
Сложной технической проблемой оказалась подача воды для фонтанов Летнего сада. При жизни Петра ее так, в сущности, и не решили. Вначале было решено использовать водовзводное колесо, построить которое царь в 1705 г. поручил архитектору Ивану Матвееву (70). Следовательно, первые фонтаны в Летнем должны относиться к этому времени. Но найти эффективный способ подъема воды, как и в Петергофе, долго не удавалось. В 1717 г. Петр, обеспокоенный этими неудачами, писал Меншикову из Голландии: «Я сыскал машины и пришлю, что огнем воду гонит, которыя всех протчих лутчее и неубыточны» (71). Скорее всего это была паровая водоподъемная машина по типу машины Т.Севери 1698 г., не имевшая обратного хода поршня. Мастер Жан Питли привез ее из Лондона в 1718 г., но его постигла неудача и он стал проситься домой (72). Словом, надежды Петра на первую в России паровую машину не оправдались. Приходилось применять прежние примитивные (на манер вавилонских), водовзводные «фантанные колеса», которые с помощью ходивших по кругу лошадей (а иногда и людей (73)) поднимали воду из Фонтанки («Фонтанной речки»), выливали ее в специальный резервуар на высокой «водовзводной башне».
В 1719 г. Трезини получил задание построить мазанковую башню (74), потом возвели еще одну v известно, что в 1729 г. ее оббивали досками. А уже с этих башен вода текла по свинцовым и чугунным трубам олонецкого и уральского производства в фонтаны. Долгое время не удавалось подвести к саду и эффективный водовзводный канал, который бы обеспечивал подъем воды за счет разности высот. Сначала взялись строить канал от Невского монастыря, потом передумали. В 1724 г. построили новый канал, начинавшийся от Литейного проспекта и шедший под углом к Фонтанке. Канал копал Тарас Самойлов по направлению «к новому фонтану». Расчет строился на том, что сооружение это усилит напор невской воды, втекающей из Большой Невы в узкое ложе канала (такой напор хорошо виден под нынешним Прачечным мостом, где начинается Фонтанка) и благодаря ему воду эту можно будет подать прямо на фонтаны (75). Но и здесь строителей ждала неудача v напора воды не хватило, канал стал разрушаться, в 1727 г. там была построена какая-то особая «новая машина для прибавления воды», но потом все дело с каналом заглохло (76). Память о нем теперь v «косая» улица Оружейника Федорова. Лишь когда прокопали многокилометровый канал от Лигово и оттуда вода самотеком пошла в водосборные бассейны (в районе современной Бассейной улицы), проблема обеспечения фонтанов Летнего сада была наконец-то решена v новые бассейны, находившиеся выше Летнего сада, обеспечили нужный напор воды в фонтанах.
При строительстве Летнего сада Петр и его помощники исходили из принятых тогда в Европе и особенно v в Голландии, идей создания некоего искусственного «парадиза», подобия небесного рая на земле, где ничто не оскорбляло взор человека, где все заставляло посетителя, оказавшегося в окружении фонтанов, деревьев, райских птиц, запахов и ощущений забывать о суете несовершенного мира, раскинувшегося за оградой сада. Чтобы люди еще и постигали новые, полезные знания, статуи и фонтаны в саду были снабжены табличками с пояснениями сюжетов изваянных сцен и описанием «персон» богов и героев. Кстати говоря, в отличие от других парков мира, идея уснастить скульптуру пояснительными табличками сохранилась в Летнем саду до наших дней и, несомненно, приносят ту же пользу, что и три века назад v в своей массе люди ведь слабо разбираются в античности и ее образах.
Впрочем, как вспоминает Ф.В.Берхгольц, с наслаждением гулявший по аллеям Сада июньским вечером 1721 г., эта гармония нежных звуков, запахов и полезных знаний была резко нарушена отвратительной вонью от ушата грубой, крепкой водки, которые носили по аллеям гвардейцы и насильно, именем государя, заставляли каждого встречного выпивать до дна огромную чашу. У опорожнившего чашу тотчас возникала потребность либо срочно бежать в какой-нибудь укромный боскет, либо, не любуясь более природой, спешить к столам с закусками. И уже «прежнего приятного запаха от деревьев как ни бывало и воздух был там сильно заражен винным испарением» (77). В день, когда в саду был Берхгольц, их накрыли на площадках сада v Шкиперской, Архиерейской и Дамской. Названия пложадок говорили сами за себя. На первой собирались покурить пипку v глиняную голландскую трубку, моряки во главе со шкипером Петром Михайловым, на второй v выпить рюмочку-другую иерархи русской церкви, на третью приходила императрица с дамами.
В праздник в Летнем Саду везде была иллюминация: на галереях стояли пирамиды из свечей, а вдоль аллей на ветвях деревьев зажигали бесчисленное множество китайских фонариков. Все празднества заканчивалось фейерверком и салютом. В дождливую погоду торжества в Летнем саду проходили в трех крытых галереях, построенных вдоль Невы и соединенных с берегом лестницей с причалом, к которому подходил мелкие суда. Да и в хорошую погоду здесь стояли столы, а главное v тут устраивали танцы. 30 июня 1720 г. обер-полицмейстер А.М.Девьер писал А.Д.Меншикову как отмечался день Полтавского юбилея: «Его царское величество и все знатнейшия персоны кушали в галдерее, что в рощице на берегу реки против лугу и потому гуляли аж заполночь в саду, и был фейверок». «Театр феейрверка» v огромная горящая огнями композиция, размещался напротив галерее на стоящих на Неве барках (78), а, возможно, и на плотах. Когда праздновался юбилей свадьбы Петра и Екатерины в феврале 1720 г., то празднество проходило неподалеку в Почтовом доме и фейерверк был устроен на льду Невы (79).
В начале 1725 г. за несколько недель Михаил Земцов построил у самой Невы (берег специально подсыпали, чтобы было место для стройки) деревянную «Залу славных торжествований». Живописные плафоны писали вместе Л.Каравакк и Б.Тарсис. Стены были украшены картинами на темы побед русского оружия. До наших дней дошли несколько картин из Зала: «Куликовская битва» А.Никитина, «Гангутское сражение» Ивана Одольского и «Куликовская битва» А.Матвеева (80). Зала была задумана еще Петром I. В ней он хотел отпраздновать свадьбу своей старшей дочери Анны с голштинским герцогом Карлом Фридрихом, который до этого уже несколько лет жил в Петербурге в качестве жениха одной из царских дочерей. Петр долго колебался, не знал, на какой из своих любимых дочек сделать выбор. Наконец, осенью 1724 г. император решился, понуждаемый к этому острыми политическими соображениями (81), и указал герцогу на старшую, Анну. Император до свадьбы дочери не дожил, умер 28 января 1725 г., а свадьбу сыграла уже Екатерина I 21 мая 1725 г. в том самом Зале на берегу Невы. Тогда впервые в Летний сад были «пущены для гуляния- все простые разных чинов люди-». Этим сообщением и заканчивается первоначальная история знаменитого петровского «Огорода» v петербургского Летнего Сада.
