Издательство «Манн, Иванов и Фербер» представляет роман Викрама Паралкара «Пороки и наваждения» (перевод Юлии Полещук).
Викрам Паралкар — писатель, врач и ученый. Родился в Индии, а позже переехал в США, где сейчас работает гематологом-онкологом в Пенсильванском университете. На его творчество повлияли Хорхе Луис Борхес и Франц Кафка, Орхан Памук, Альберт Камю и Эдгар Аллан По.
В первый день работы библиотекарем Максимо выпадает шанс заглянуть в легендарную Энциклопедию медицины, которая существует в единственном экземпляре и содержит сведения обо всех пороках и болезнях, от которых страдает человечество.
Болезнь Мнемозины, наделяющая пациентов непревзойденной силой памяти в ущерб всем прочим способностям ума. Заразная меланхолия. Corpus fractum, при которой пострадавшие обретают физические черты тех, кому они причинили страдания, превращаясь в составного монстра. Непрерывная беременность. Болезнь, имитирующая смерть, диагноз которой нередко можно поставить лишь после похорон. Как вскоре обнаружит Максимо, медицина может оказаться чем-то большим, чем он предполагал. «Пороки и наваждения» — это мистический сборник псевдоболезней, составленный современным ученым. Постепенно причудливые физические и нравственные дефекты открывают читателю картину вечной борьбы между человеческим желанием и пределами телесного существования.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Знаешь, Максимо, в детстве я тоже мечтал стать аптекарем.
До того как меня привезли в Библиотеку. Родителей я не помню. Меня воспитывала тетка; сказать по правде, она ждала, когда я вырасту, чтобы с чистой совестью вышвырнуть меня из дома. Я был, должно быть, лет шести, когда на городскую площадь въехала крытая повозка, груженная странными предметами. Это был странствующий аптекарь. Я никогда не видел ничего подобного.
Три дня к нему стекались горожане с недугами тела и души. Старики с больными коленями, молодые женщины с бесплодными утробами, матери, чьи сыновья влюбились в недостойных девиц. У аптекаря для всех находилось лекарство.
Я стоял в толпе и часами глазел на аптечные пузыречки, зачарованно наблюдал, как руки аптекаря превращают обычные травы и минералы в целебные снадобья. На четвертый день, удовлетворив нужды всего городка, аптекарь собрал пожитки. Его подмастерье запряг в повозку лошадей, и они с грохотом покатили прочь. Ближе к вечеру они приехали в следующий городок, где их тоже ждала толпа страждущих. Предвкушая бойкую торговлю, аптекарь откинул полог повозки. Посреди его пузырьков спал маленький мальчик.
Это был я! Когда повозка приехала в мой город, я решил убежать из дома и стать лекарем. Я хотел, чтобы аптекарь взял меня под крыло и научил всему, что знает. Но он оказался суров: дети ему не были нужны. Он надрал мне уши. Огрел лошадей кнутом и погонял до самого моего городка. Где и передал меня с рук на руки тетке, а та меня выпорола.
Сейчас даже вспомнить смешно. Я сидел в повозке, слушал, как дребезжат склянки в такт перестуку лошадиных копыт. И дивился, что в таких крохотных пузыречках заключается разница между здоровьем и болезнью. В одном состоянии человек способен ходить и говорить. В другом — лежит пластом. Каким образом красная жидкость исправляет это различие?
Даже сейчас меня изумляет, что два вещества, будучи смешаны, утрачивают первоначальные свойства и обращаются в третье, совершенно иное. Интересно, что мы обнаружили бы, если бы могли извлечь эссенцию человека? Сколько элементов, смешанных в каких пропорциях? Быть может, одним из них был бы элемент души? И можно ли извлечь эссенцию из него?
Но во время той авантюры мне было всего шесть лет, и такие возвышенные мысли меня уж точно не посещали. Странствующий аптекарь каждый год возвращался в наш городок, и каждый год я пытался убежать с ним. Наконец он рассказал моей тетке о Центральной библиотеке и о том, что там всегда требуются юные подмастерья. Тетка дала ему денег, чтобы он отвез меня туда и избавил ее от докуки.
В общем, за то, что я стал библиотекарем, нужно поблагодарить аптекаря. Долгая история, Максимо, но, надеюсь, она ответит на твой вопрос, почему я, не жалея усилий, так подробно рассказываю тебе об Энциклопедии.
Renascentia
Почти весь год больные Renascentia1 молча страдают от многочисленных недомоганий, но с приближением весеннего равноденствия их одолевают чувства сильнее любых симптомов. На дверях церквей вывешивают объявления с точной датой и часом равноденствия, и задолго до этого времени возле церкви собираются взволнованные пациенты. Одни дышат с присвистом из-за застоя в легких, другие корчатся от боли, третьи ковыляют на отнимающихся ногах, четвертые же, напротив, не обнаруживают внешних признаков болезни. Утром равноденствия церковные двери со скрипом отворяются, и в нефы битком набиваются и немощные, и крепкие.
Когда приближается урочный час, больные возвышают голоса. В церкви эхом раздаются стоны и плач. Жуткое это зрелище — спектакль унижения человека перед равнодушным Богом. А потом равноденствие заканчивается, и толпа, пошатываясь, выходит из церкви. Страждущие проверяют силу ног, осматривают себя: как-то подействовала на них Renascentia?
У одних на лицах свежие оспины, у других обнаруживается непроходимость кишок. Третьих поражают слабоумие, эпилепсия или скоротечные недуги, сотрясающие несчастных в агонии, едва они успевают встать со скамьи. А у кого-то проходит туберкулез. Отрастают ампутированные конечности, заживают пустулы. Эти плачут от облегчения, стараясь не встречаться взглядом с обреченными на болезни, — но вскоре начинают тревожиться, не зародились ли в них невидимые опухоли, дожидающиеся момента, чтобы разрастись.
Renascentia, или возрождение, — болезнь небесного цикла. Каждой весной выпадает божественный жребий, новая палитра немощей и исцелений для переживших прошлый год. Врачи пытались выявить систему в этом недуге, но, похоже, Renascentia не подчиняется никаким правилам. Плоды ее предсказать невозможно.
Некоторые теоретики утверждают, что Renascentia жестока не более, чем сама жизнь. Каждому человеку свойственны периоды здоровья и болезни. У пораженных Renascentia они всего лишь сменяются быстрее. Отдельные богословы даже доводят этот аргумент до крайности. Они заявляют, что больные Renascentia каждый год обретают равные шансы на яд и противоядие, следовательно, этот недуг — проявление божественной справедливости.
Болезнь Бернара
Первые признаки болезни Бернара возникают на нищих окраинах больших городов. У тех, кто всю жизнь провел впроголодь, появляются отчетливые воспоминания о временах, когда они наслаждались изысканными блюдами. Неимущие, не знавшие ничего, кроме хижины с земляным полом, вспоминают особняки со столовым серебром и портьерами, сотканными из золотых нитей. Бедные женщины, что мелют в своих лачугах зерно в окружении дерущихся детей, с нежностью рассуждают о великолепных залах, в которых росли.
И вот уже пациентам непереносима привычная вонь. Взор их алчет парчи и кружев, собственный утлый домишко внушает им отвращение. Они отказываются от честной работы, за которую прежде благодарили: ныне им кажется, что физический труд ниже их достоинства. Некоторые даже прибегают к воровству, дабы вернуть богатство, причитающееся им по праву рождения.
Вскоре недуг охватывает и более беззаботные кварталы и в конце концов достигает даже порогов богатых домов. Торговцы мнят себя феодальными вассалами, рыцари — аристократами, герцоги вспоминают, что некогда сидели на троне. И если эту чванливую знать не заточить в темницу, королевство может погибнуть. К счастью, никто из королей пока что не заразился этим недугом, иначе, чего доброго, объявил бы войну небесам.
Ученые утверждают, что принцип этого недуга сродни тому, из-за которого на месте пустячных ран образуются уродливые шрамы. Неспособная изменить настоящее, болезнь Бернара меняет прошлое. Неспособная исправить беззакония зримого мира, она правит рядно памяти. Но лупой ложного изобилия лишь увеличивает нужду.
1. Возрождение (лат.).
