"Полит.ру" публикует статью "Рождественская елка в Восточной Словакии. К вопросу о структурном изучении трансформации функций этнографических данных" из сборника известного русского этнографа и фольклориста П.Г. Богатырева "Народная культура славян" (Богатырев П.Г. Народная культура славян / П.Г. Богатырев ; Сост. Е.С. Новик, Б.С. Долгин ; Под ред. Е.С. Новик. - М. : ОГИ, 2007. - 368 с. - (Нация и культура : научное наследие: семиотика)). В книгу вошли монографии и статьи Богатырева о происхождении и распространении рождественских обрядов, сельского этикета, народной славянской магии и других этнографических фактов, а также часть его переписки. В статье речь идет о трансформации функций этнографических фактов при переходе из одной социальной группы в дргую на примере распространенного обычая рождественской елки. В качестве материала использованы данные, собранные в Восточной Словакии.
При исследовании этнографических данных мы замечаем, что каждый отдельный этнографический факт обладает той или иной функцией: магической, эстетической или какой-либо иной. Нередко эти функции переходят одна в другую, меняются ролями: магическая функция становится, например, эстетической и т. д.
Более пристальное изучение этнографических данных приводит к заключению, что отдельный этнографический факт обладает обычно многими функциями одновременно и что функции эти связаны между собой структурно. Поэтому к этнографическому материалу должны применяться с соответствующими поправками методы структурной психологии. На важность структурной этнографии я указал в своей статье «К структурной этнографии» [Bogatyrev 1931: 279–282], где попытался установить две закономерности, которым подчиняются этнографические факты при трансформации их функций.
Во время собирания обычаев и поверий, сопровождающих постройку нового дома, мы пришли к выводу, что часто крестьяне приписывают одному и тому же обычаю разные значения. Так, я слышал от многих крестьян, что для постройки дома не следует использовать дерево, пораженное молнией, причем опасения крестьян объяснялись тем, что «в таком дереве скрывается черт, который, может быть, еще не убежал». В некоторых деревнях крестьяне опасались использовать древесину таких деревьев даже как топливо. В других случаях я получал от крестьян чисто рационалистическое объяснение, заключавшееся в том, что древесина такого дерева попорчена молнией и поэтому непригодна для постройки дома.
Надо думать, что и те крестьяне, которые дают этому «табу» примитивно-религиозное объяснение, также сознают практическую неполноценность такой древесины и что, следовательно, в их сознании уживаются одновременно две функции, препятствующие применению такой древесины. В этом случае религиозная функция оказывалась тем не менее более сильной и включала в себя и практическую функцию, а в некоторых случаях даже полностью вытесняла ее. В тех же случаях, когда давалось рационалистическое объяснение, магическо-религиозная функция могла еще жить в сознании крестьян, но практическая функция брала верх. Мы могли наблюдать сосуществование в сознании крестьян одной и той же области многих функций одного определенного предмета и тогда, когда, находясь в Карпатах, мы изучали причины, которые заставляли крестьян сменять прежнюю обувь на новую.
Ниже я привожу ряд этнографических фактов, которые собраны мною в Восточной Словакии и которые подтверждают магическую или примитивно-религиозную функцию рождественской елки в этой местности. Я попытаюсь объяснить появление этих функций в данном случае с помощью методов структурной этнографии.
Привожу сам материал.
Рождественская елка (jezulбnek) стоит с рождественской ночи до Крещения (tri Krбla). После Крещения, седьмого января, дерево освящается священником и становится отчасти в результате этого пригодным для различных обрядов; так, хозяйка окуривает горящей рождественской елкой фруктовые деревья, что должно предохранить их от гусениц (записано в словацкой деревне Широкой от крестьянки Отилы Смолко).
Елка стоит до Крещения. Через несколько дней после него дерево освящается священником, висящее на нем печенье съедается, само же дерево кладется в овин. Когда хозяин идет пахать в первый раз в году, он пользуется очищенным от сучьев стволом иезуланка как кнутовищем и хлопает кнутом: «Puk! Puk! Puk!» Кнутовище это берется только для первого раза, потом же его выбрасывают (записано в украинской деревне Лачнов со слов пожилой женщины А. Федорко и мальчика Йозефа Лешко).
Под рождественскую елку ставят тарелку с разным угощением: куском хлеба, «бобалками» (клецками из теста), зернами разных злаков (записано со слов пожилой женщины Зуски Варговчиковой, 1834 года рождения, в словацкой деревне Финцице).
Как я узнал в украинской деревне Шашово, рождественская елка устраивалась раньше только у «панов», а у «руснаков» (карпаторусских крестьян) стали ее устраивать только два года назад. У словаков-католиков елка была и раньше.
Елка встречается и в словацкой деревне Дубин, но не в каждом доме.
Интересен сам по себе факт, что рождественская елка играет в данном случае роль религиозного предмета: она освящается священником и в то же время связана с народным культом: ею окуривают фруктовые деревья и погоняют скот, когда весной идут в первый раз на пахоту.
Насколько мне известно, в городах рождественская елка имеет главным образом эстетическую функцию (ср.: [Weiser-Jul 1923: 51]). Если же в городе эстетическая функция рождественской елки и соприкасается иногда с религиозной (христианской) функцией, все же ей никогда не приписывают магического значения.
Кроме того, следует отметить, что в местности, где я вел свои наблюдения, рождественская елка появилась совсем недавно, раньше она встречалась только у деревенской интеллигенции и уже от нее перешла к более широким слоям. Возникает вопрос, как следует объяснить тот факт, что имеющая в иных местах своего распространения главным образом эстетическую функцию рождественская елка в названных словацких и украинских деревнях приняла примитивно-религиозную функцию как основную?
На основании того, что рождественская елка была заимствована у сельской интеллигенции, в среде которой ее основной функцией была и остается функция эстетическая, следует предположить, что и в деревне она имела первоначально только эту функцию.
Посмотрим теперь, какова была окружающая обстановка при появлении рождественской елки. Дни, в которые рождественская елка стоит на крестьянском столе, насыщены обрядами как христианскими, так и исконно народными. Все связанные с этими обрядами предметы получают либо христианско-религиозную, либо магическую — иногда и ту и другую одновременно — окраску. По своей величине и привлекательному убранству рождественская елка должна была занять центральное место среди предметов, находящихся в это время на столе: праздничной посуды, крачуна (хлеб, применяемый только при определенных обрядах, подробнее см. «Магические действия…», с. 51–57 наст. изд.) и т. д.
Естественно, что священник, обходя во время Богоявления дома своего прихода со святой водой, освящает среди прочих предметов и рождественскую елку. После освящения рождественская елка получает в глазах крестьян еще бульшую магическую силу, подобно тому как ее обретают, например, лечебные травы, которые, по народным поверьям, действенны только в том случае, если они собираются ночью под Ивана Купалу, после освящения же в церкви они получают еще бульшую силу.
Два момента сообщают, следовательно, лечебную силу этим травам: 1) соблюдение установленной народной традицией даты, 2) освящение в церкви.
Далее рождественская елка используется в обрядах, распространенных повсеместно в дни рождественских празднеств. Обычай окуривания чего-либо во время Рождества встречается весьма часто. Другой обычай — обычай выгонять волов на первую пахоту с помощью кнута, кнутовищем которого является заостренный ствол рождественской елки, — оказывается заменой сходного обычая, например, обычая выгонять скот в день первой пахоты веткой вербы, сохранявшейся с Вербного воскресенья (см.: [Fischer 1927: 1–2]; ср.: [Weiser-Jul 1923: 62–63]).
Упомянутые выше обряды, связанные с елкой, являются, таким образом, примерами перехода основной, эстетической, функции в магическо-религиозную функцию. Такой переход я объясняю тем, что этот обычай, попав в другую среду с другой структурой обрядовых действий, занимает в ней такое место, которое отвечает требованиям этой структуры.
Дело происходит, следовательно, таким образом: городской обычай рождественской елки, как справедливо полагают, возник частью на основе народных обычаев, основной функцией которых часто была магическая функция (см.: [Weiser-Jul 1923]). В городе, однако, все прочие функции постепенно отступают перед функцией эстетической. Затем рождественская елка снова попадает в сельскую местность, где магические обряды еще играют актуальную роль. Снова магическая функция начинает возобладать, круг замыкается, и рождественская елка становится элементом обрядов, очень сходных с теми, которые лежали в основе при ее появлении.
Нечто похожее можно наблюдать в народной поэзии, когда произведения литературы, опирающиеся на народную поэтическую традицию, снова попадают в народ. Они претерпевают процесс преобразования, в ходе которого уподобляются произведениям народной поэзии как таковой .
Пример перехода эстетической функции рождественской елки в примитивно-религиозную кажется мне важным в методологическом отношении. Он показывает еще раз, как опасно реконструировать значение какого-либо обычая, если не знать той среды, в которой он жил. Такой обычай, как этот, может быть правильно понят только в том случае, если нам известна вся структура поверий данной местности и место, которое этот обычай в ней занимал. Согласно же обычной схеме следовало бы считать, что осуществляется переход от религиозной функции обряда к эстетической функции как основной; в описанном же случае развитие идет как раз в обратном направлении.
Эта маленькая статья носит программный характер и ставит перед исследователями и собирателями ряд задач.
1. Собрать как можно больший материал, в котором выступает несколько функций одного и того же этнографического факта.
2. Показать на основе этого материала, что рождественская елка обладает не только эстетической, но и магической функцией. Я считаю рождественскую елку особенно удобным объектом для такого исследования, так как речь идет в данном случае о широко распространенном в Европе обычае, при этом мы располагаем данными о времени его возникновения у различных европейских народов.
3. Записывать обычаи, которые встречались или встречаются в одной и той же деревне или в окрестных деревнях, прежде всего сходные обряды, но которые выполняются без елки и которые могли повлиять на обряды с елкой.
4. Записывать детские воспоминания, которые показывают, какой функцией обладала рождественская елка у детей. Мы имеем здесь возможность при изучении этнографических явлений применить метод интроспекции, используя при этом воспоминания собственных детских лет. У интеллигента, по мере того как он отдаляется от своих детских лет, религиозные функции рождественской елки уступают место эстетическим функциям. У взрослых же крестьян религиозные функции находили опору в других обрядах — примитивно-религиозная функция удерживала свое превосходство над эстетической функцией.
