"Обстановку войны, в которую может оказаться втянутым СССР, предвидеть чрезвычайно трудно," - писал в 1920-е годы военный теоретик А.А. Свечин, размышляя о необходимости постоянно быть готовым к военным атакам на Советский Союз, которые непременно случатся в условиях противостояния страны капиталистическому миру. 1920-е годы стали для СССР временем активного военного строительства, завершившегося масштабной реформой руководящих военных органов и созданием системы мобилизационного планирования. "Полит.ру" публикует главу из книги О.Н. Кена "Мобилизационное планирование и политические решения", вышедшей в издательстве "ОГИ". В книге петербургского историка мобилизационное планирование рассматривается как важный аспект подготовки СССР к большой войне и средство консолидации власти. Направленность, институциональные основы и динамика мобилизационных планов представлены во взаимосвязи с общей трансформацией внутренней и внешней политики, социальных и экономических противоречий конца 1920-х — середины 1930-х гг.
«Область военного строительства всегда была областьюплановой работы», превосходя в этом отношении даже железнодорожное хозяйство,констатировал в 1923 г. первый нарком по военным делам и председатель РВСР. Прежде чем этот постулат превратилсяв реальность,советским вооруженным силам пришлось пройти через периоды «первоначального роста» (явившегося «полнойпротивоположностью плановому началу»)[1],демобилизации начала 20-х гг. и военной реформы середины 20-х, котораяустановила относительное равновесиесоставных элементов армии мирного времени, определила структуру и функциируководящих военных органов.
Первые послеокончания гражданской войны усилия по подготовке мобилизационного развертываниябыли отмечены неполнотой, порывистостью и импровизацией. Вместе с тем «военнаятревога» осени 1921 г., спровоцированная польским ультиматумом о выполнении условий Рижского мира,способствовала формированию широкого, комплексного видениямобилизационных приготовлений. Одновременно военное ведомство выдвинуло задачусоздания перспективной(«максимальной») программы промышленной мобилизации, которая имела бы в виду нетолько наличные ресурсы, но и ихзаблаговременное наращивание[2].
Необходимостьмобилизационной подготовки акцентировало и постепенное превращение КраснойАрмии в армию мирного времени.«Момент осознания перехода на мирное положение можно отнести к 1 января 1922г., когда Красная Армия уложилась в 1 600 000 чел. К тому же моменту относится первое составление оперативных соображений, планаразвертывания и мобилизационных соображений»[3].Вслед за этим участники совещания в РВС Республики в апреле 1922 г. выразили«твердое убеждение, что при сокращеннойармии, которая приближается по типу к армии мобилизационной, необходимывсемерные усилия в области военной промышленности и создания мобилизационных запасов»[4].Эти задачи, с одной стороны, сопрягались с сохранением кадров командногосостава на военное время, переходом на территориальное комплектование и качественной отработкойзапаса военнообязанных — основными проблемами новой армии. С другой стороны,хозяйственные и военные руководители осознавали, что наполнение армейских магазинов не может служитьосновой оборонных приготовлений. «Мобилизационные запасы армии всегда являютсядля странытяжелым бременем, так как представляют собой значительный мертвый капитал, ктому же постоянно требующий затрат на освежение, пополнение, замену устаревших образцов и т. п., —отмечал руководитель военной промышленности и председатель ВСНХ РСФСР П. А. Богданов. — Тяжестьсовременного положения усугубляетсяеще тем, что в связи с опытом прошлой войны всюду идет переустройство армий, разрабатываются новые методы, новые типы вооружения и вероятность того,что заготовленные по современным образцам запасы весьма скоро устареют,обесценятся и потребуют замены, весьма велика»[5].Разрешением этих противоречиймогластать только разработка и реализация цельной сбалансированной программыукрепления оборонной способности страны.
Ксистематическим мобилизационным усилиям побуждало, наконец, осмысление «мирнойпередышки» как состязания за лучшую подготовленность к войне. «…Каждый новый день оттяжки, —предупреждал руководитель военного ведомства, — означает, что нам придетсябороться с армиями, правильно организованными и обученными и вооруженными попоследнему слову европейской техники»[6].
Решительныйприступ к работам по подготовке мобразвертывания Красной Армии произошел подвлиянием оккупации Рура французскими войсками в январе 1923 г. Новые подготовительныемеры имели в видублизость возможного конфликта, однако в целом были ориентированы на сравнительноотдаленную перспективу. В соответствии с решением Пленума ЦК РКП(б),собравшегося в пятую годовщинусозданияКрасной Армии, председатель Реввоенсовета издал директиву о подготовке первого среднесрочногоплана развития вооруженных сил.Одновременно ЦК создал особую комиссию «для рассмотрения плана обороны страны, предложенногоРВСР»[7].Расширенное заседание Революционного военного совета одобрило, согласилось спятилетним сроком планирования[8] и основнымипредложениями Штаба РККА,предусматривавшими развертывание двухмиллионной армии при возникновении войны в ближайшиедва года[9].Таким образом, к середине 1923 г. наметились главные направления и институциональные формы мобилизационных приготовлений— под эгидой ЦК РКП(б) и пристимулирующем воздействии военного ведомства.
Первыерезультаты, впрочем, были противоречивыми. Армия и промышленность переживали реорганизацию, трудности которой усугублялись строгой бюджетнойэкономией. Неотложные нужды перекрывали попытки наметить плановую перспективуподготовки страны квойне. В самих вооруженных силах «мобработа до 1924 года благодаря отсутствиюкакой бы то ни было стабилизации штатно-организационной стороны Красной Армии находилась в хаотическомсостоянии»[10]. «Требованиеплановости предполагает, чтоимеетсяясно осознанная цель, учтены все элементы, установлена их взаимная связь и намечен порядокдостижения цели, — рассуждал начальник мобилизационного отдела Штаба РККА. — …Cэтой точки зрения,имеющийся пятилетний план, построенный на существующей организации, какнеизменяемой на протяжении пяти лет, и при взаимном несоответствии исходных данных, есть, несомненно,бюрократический план»[11].На случай внезапной мобилизации руководство РККА располагало, скорее, «общимисоображениями», которые могли бытьосуществлены «лишь при исключительном напряжении сверху донизу и притом с преобладанием кустарных методов»[12].
В серединеоктября 1923 г., в разгар германского кризиса, в обстановке хозяйственных осложнений и внутрипартийного раскола Политбюро образовалоКомиссию обороны во главе с Л. Д. Троцким— постоянную комиссию ЦК «для рассмотрения, согласования и подготовки всехмероприятий, связанных с обороной страны»[13].Основной задачей комиссии было признано «внесение большей согласованности в работу ведомств по планомерному обеспечению дела государственнойобороны». Она, в частности, предложилавсем ведомствам «учредить в своем составе мобилизационные аппараты дляруководства соответственной работой в пределах ведомства»[14].
Этими первымиэнергичными шагами активность Комиссии обороны, вероятно, была исчерпана. Само ее создание явилось, по меньшей мере отчасти, маневром«большинства», которое стремилось продемонстрировать свою готовность вверитьТроцкому «фактически безграничные полномочия в области хозяйства и военного дела» и обвиняло его в отказе отповседневной общегосударственной работы и стремлении к диктатуре[15].Борьба с «троцкизмом» подорвала политические позиции председателя РВСР. Вначале 1924 г. его ближайшиесотрудники в военном ведомстве и вслед за этим сам Троцкий были оттеснены от руководства обороной СССР[16].
«Нулевойцикл» строительства системы оборонной мобилизации был окончен. Одновременнозавершился переход российской революции в фазу упрочения господства, когдановая власть «создаетперманентную „невозможность“ внутреннего разложения, осуществляя всякого рода контроль —политический, административный и пр., укрепляя „позиции“, которые обеспечиваютгегемонию господствующей группы»[17].Временное совпадение этих разновеликих (и, по-видимому,разнохарактерных) явлений — начало установления организационных форм мобилизации против внешнегопротивника и вступление в стадию консолидации большевистской гегемонии —удивительно лишь на первый взгляд. В основе их синхронности лежала фундаментальная принадлежность событий в России к общеевропейскомусоциальному кризису, которую обострило большевистское самопонимание российскойреволюции как началасвержения мировой буржуазии. Поражение усилий по революционизированию Германииосенью 1923 г. и быстрая стабилизация послевоенной Европы означали, в терминахтворческого коммунизма 20-х гг., неминуемый переход от «полевой революции» или «маневренной войны» к долговременной«обоюдной осаде».
Для Союза ССРнаступала полоса мирного развития и одновременно «островного» существования в«капиталистическом море». На смену революционной («классовой») стратегии,безусловно преобладавшейнад военными соображениями и подавлявшей военное мировоззрение[18], пришлаборьба за определение основ государственного развития страны. В новыхполитических условиях молодаявоенная стратегия обладала двойными притязаниями — претензией на воплощение важнейшихтрадиционных интересов государства ина определение практических приготовлений к «новому туру войн и революций».
В январе 1925г. во главе Наркомата по военным и морским делам был поставлен М. В. Фрунзе — первый большевистскийруководитель Штаба РККА (февраль 1924 — ноябрь 1925 г.). Старый большевик и талантливыйвоеначальник, Фрунзе внес решающий вклад в создание уникального сплава марксистской доктрины иимперативов тотальной войны, заложив тем самым основы советской военной политики. Стратегические иоперативные взгляды Фрунзе былинепоследовательными, однако он неизменно исходил из перспективы военногостолкновения СССР с «буржуазным миром» — «решительной борьбы… которая может и, вероятно, будет длиться в течение очень больших промежутковвремени». Не сомневаясь в умениибольшевистского руководства дать «точную, правильную, определенную оценку характера этогобудущего столкновения», наркомвоенморпредлагал на ее основе построить организацию обороны, установить методы подготовки армии и гражданского тылаи «соответствующим образом выработать программы наших требований к этому тылу,дать направление, по которому должна развиваться наша хозяйственнаядеятельность»[19]. В ходереформы, с однойстороны, устранялись «надстройки военного времени», которыми оставался насыщенаппарат управления вооруженныхсил[20].С другой стороны, целенаправленно усиливались мобилизационные возможности РККА(за счет увеличения числа соединений, сосредоточения главных сил в западныхокругах, наращивания численностикомандного состава и др.)[21].
«Основным иважнейшим выводом из опыта минувшей империалистической войны» Фрунзе считал«новые задачи и новые методы подготовки обороны страны и, в частности, новуюроль тыла как прямогоучастника в деле борьбы». Для Советского государства они имели исключительную остроту.«Огромность нашей территории, сравнительная редкость населения, недостаточнаяжелезнодорожная сеть, слабое развитие промышленности, общая техническая отсталость и т. д., и т. д. — всеэто ставит нас в крайне невыгодное положение в смысле мобилизационнойготовности по сравнению с возможнымврагом». Следовательно, требуется «организовать страну еще в мирноевремя так, чтобы она могла быстро, легко и безболезненно перейти навоенные рельсы», для чего, в свою очередь, необходимо усвоить «твердый курс навоенизацию еще в мирное время всего гражданского аппарата». Осуществлениепрограммы заблаговременной милитаризации страны «весьма облегчается государственным характером основныхэлементов нашего хозяйства»[22].Эта программа, балансировавшая на грани рационалистической милитаристскойутопии, естественно сопрягалась с базовыми понятиями большевизма и вместе с тем вступала в непреодолимое противоречие с его социальнымиобязательствами и текущими заботами партийно-государственного руководства.
Деятельностьна посту руководителя военного ведомства Фрунзе начал с обращения к Пленуму ЦК в январе 1925 г. спросьбой повыситьассигнования на пополнение запасов Красной Армии[23]. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б)поддержал увеличение бюджетаНКВМна 1,25%, согласившись, что «вопрос о нашей армии, о ее мощи, о ее готовностиобязательно встанет перед нами при осложнениях в окружающих нас странах, каквопрос животрепещущий». Он, однако,предостерег против драматизации международной обстановки и склонностиориентироваться на «активное выступление против кого-нибудь». «…Если война начнется… то нам придетсявыступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашкувесов, гирю, которая могла быперевесить»,— заявил Сталин[24].
Эта установкане являлась импровизацией. Oна была внутренне связана как с опытом взятия иудержания власти большевиками назавершающейстадии «империалистической» войны, так и с концепцией «строительства социализмав одной стране», которую именно в это время, на рубеже 1924–1925 гг., начал формулировать Сталин при поддержке Бухарина[25].Год спустя эта установка была закреплена решением XIV съезда, заоднопереименовавшего партию из Российской во Всесоюзную, что символизировало еесамоутверждение в имперскоймиссии и эмансипацию от функции национального отряда всемирной коммунистическойпартии. Действительно, обретение «перспективы победы» при опорена собственные силы[26] придавалоСоветскому Союзу «экзистенциальную автономность, историческую самоценность иполитическую самодостаточность». «Появление советского исторического будущего»освобождало большевистскую власть от служения мировой революции, отприспособления государственнойполитики к ее текущим задачам[27].
Сталинскийполитический прогноз роли СССР в будущей мировой войне подкреплял веру ввозможность строить и полностьюпостроитьсоциалистическое общество. Вместе с тем он явился стратегическим ориентиром,жестко обусловленным потребностями «социализма в одной стране». Новый курсподразумевал не только воздержание от военной конфронтации, но и рекрутированиеновых союзников дляборьбы с олицетворявшимся Троцким «неверием в дело превращения России нэповскойв Россию социалистическую». Наряду с западным пролетариатом и народами колоний,объявил Генеральный секретарь в январе 1925 г., «есть у нас третий союзник, неуловимый, безличный, но в высшейстепени важный». «Это те конфликты и противоречия между капиталистическимистранами, которые лица не имеют, но безусловно являются величайшей поддержкой нашей власти и нашей революции», —говорил Сталин на московскойгубернскойпартконференции. Напомнив, сколь многим обязана советская власть мировой войне,он подчеркнул: «Борьба, конфликты и войны между нашими врагами — это, повторяю, нашвеличайший союзник»[28].Макиавеллизм этих высказываний восходил, разумеется, к заветам Ленина о необходимостииспользовать межимпериалистические противоречия[29].Сталин, однако, придал внешней необходимости свойства одушевленной добродетели,приравнял ее к главным историческимсилам эпохи. Среди большевиков не было пацифистов, но, кажется, лишь Сталин стакой естественностью и приязньюзаявило заинтересованности СССР в чужой войне[30].
Парадоксситуации состоял в том, что, будучи спроецированными на область военногостроительства и оборонных приготовлений, установки Сталина скореесоответствовали позиции Троцкого[31] и вступали впротиворечие с усилиями его преемника[32].В более широкомракурсе, касаясь возможности сговора «империалистических хищников» для походапротив СССР, Сталин даже не вспомнил о Красной Армии, но зато пообещал в ответ «взнуздать революционногольва во всех странах мира»[33].В призыве к «активному выжиданию» в предвидении «моментов, когда мы обязаныбудем броситьнаш меч на чашку весов мировой истории по нашейинициативе»[34], Троцкий во многом предвосхитилформулы Сталина 1925 г. Вместестем Сталин решающим образом перенес акценты с исторической борьбы между рабочим классом ибуржуазией на геополитическиестолкновениягосударств, ослабил тезис о военных обязательствах СССР перед трудящимися других стран,переориентировал дискуссию об «активном выступлении» с непредсказуемых«моментов» на единичныйрешающий акт. Он, наконец, заменил вдохновленный римской мифологией образ «меча» на прозаическую «гирю», которуюСССР еще предстояло отлить.
Импликациинового политического курса для военного строительства и стратегии были прекрасно уловлены ведущимвоенным теоретиком А. А. Свечиным. Если Маркс и Энгельс в конце 1840-х гг. делали ставку наперманентную революцию (и немедленную войну с царской Россией), то «Ленин всвоей теории о возможности победы социализма в одной стране переходил… к логикеизмора и мотивировал свой разрыв с сокрушением и возможность измора обострением внутреннихпротиворечий империализма»[35]. Наступление на внешнего врага, авместе с ним и постулаты сокрушительной стратегии — необходимость подготовки«тамерлановских ударов на тысячи километров» для достижения «чрезвычайной, экстраординарной победы»[36],согласно логике Свечина, отодвигались на задний план (хотя и не исключалисьвовсе: даже по отношению к большому государству, если оно находится в состоянииполитического разложения, «сокрушение явится самой рациональной формой стратегии»)[37].
Отказ от«активного выступления» побуждал Сталина со своей стороны критически отнестись к упражнениям в духе пролетарской военной стратегии. «Искусствоведения войны в современных условиях состоит в том, чтобы, овладев всемиформами войны и всеми достиженияминауки в этой области, разумно их использовать, умело сочетая их, или своевременноприменять ту или иную из этих форм в зависимости от обстановки»[38].В военных кругах 20-х гг. это поучение (повторявшее предостережения Ленина иТроцкого) звучало отнюдь не тривиально. Оно вполне соответствовало стремлениюСвечина не сводить разработку проблем войны «до наброска красной советской военной доктрины». «Обстановкувойны, в которую может оказатьсявтянутым СССР, предвидеть чрезвычайно трудно, и ко всяким ограничениям общегоучения о войне надо относиться крайне осмотрительно, — писал он, явно адресуя читателя к заявлениямСталина 1923–1925 гг. — Для каждой войны надо вырабатывать особую линию стратегического поведения;каждая война представляет частный случай, требующий установления своей особойлогики, а не приложения какого-либо шаблона, хотя бы и красного»[39].
Уверенность всвоих силах, которую демонстрировали высказывания Сталина по международнымделам в середине 20-х гг., доизвестнойстепени отражала понимание конфликта СССР с окружающим миром как творения самихбольшевиков и, следовательно,наличияу них возможности регулировать его остроту. Коммунистический Интернационал исоюзнические организации (например, китайский Гоминьдан или белорусскаяГромада) представляли важный ресурсдестабилизации капиталистического мира, тогда как маневрирование во внешней и внутренней политике Советскогогосударства позволяло избегать серьезных столкновений. Более того, внешнеполитический выбор СССРначала 20-х гг. в пользу международныхсил, заинтересованных в разрушении послевоенного статус-кво, будучиестественным с точки зрения интересов мировой революции, опыта гражданской войны в России исоветско-польской войны, вовсе не являлся необратимым для государственнойполитики. Так, заключение в 1922 г. Рапалльского договора Советской России и Германии(чреватого, как надеялись в Берлине, перспективой сведения Польши к ее «этнографическим границам») не исключало, по меньшей мере доконца 1924 г., возможности «генерального соглашения» Москвы с Варшавой, чтосулило решительное ослабление напряженности как на западных рубежах, так и во взаимоотношениях СССР с западнымигосударствами[40].
В начале 1925г. высшее советское руководство приняло решение о сворачивании «активнойразведки» в Польше и передаче «боевой и повстанческой работы» в руки КПП, КПЗУи КПЗБ[41].Вслед за этимПолитбюро создало комиссию представителей НКИД, ОГПУ и НКВМ для «детальной разработки исистематизации имеющихся сведений оподготовительных действиях соседних стран»[42].На сомнения партийно-государственного руководства («Этот блок действительносуществует?») комиссия Политбюро дала, хотя и не без оговорок, утвердительныйответ. Совещание представителей генеральных штабов Польши, Латвии и Эстонии (с участием наблюдателей изРумынии и Финляндии) для обмена сведениями о вооруженных силах СССР было оценено как«последовательный этап в процессе установления единого антисоветского блока».Не только Франция, но и Англия была признана заинтересованной «в создании нанаших границах антисоветских плацдармов». «Таким образом, — говорилось в утвержденном Политбюро заключениикомиссии, — факт создания блока из Прибалтийских стран, Польши и Румынии таит всебе непосредственнуюугрозу опасности (sic) СССР».
РешенияПолитбюро, принятые при участии важнейших внешнеполитических органов СССР в марте-апреле, официально определили состав ближайшихвероятных противников СССР иподтвердилинеобходимость активного сотрудничества с Германией[43].Ужесточение советского внешнеполитического курса в отношении ведущих западныхстран и ориентировавшихся на них государств Восточной Европы вызвалосопротивление в НКИД СССР. Послеполемики на заседании Политбюро 7 мая 1925 г. заместитель наркома М. М. Литвинов направилвождям партии меморандум, в котором «категорически опроверг представление отом, что Великобритания является организатором некоего антисоветского фронта европейских государств в Прибалтикеи на Балканах»[44]. Этотпротест не имел успеха.
Руководительвоенного ведомства, напротив, не замедлил использовать новое определение всехзападных соседних государств как«ближайшихвероятных противников», для того чтобы привлечь внимание высшего политическогоруководства к военным нуждам.30марта Фрунзе представил в Политбюро доклад о состоянии вооруженных сил. Онпредлагал довести их численность до 700 тыс. человек (имея в виду развертывание2,5-миллионной армии военного времени), а бюджет НКВМ следующего финансовогогода увеличить более чем в полторараза[45].Комиссия Политбюро реагировала на эти пожелания указанием на необходимость«максимального усиления боевой имобилизационной готовности Красной Армии» и «особого внимания» к «усилениюнашей военной промышленности»[46].Несколькими неделями позже нарком по военным и морским делам сформулировал в записке Политбюрозадачи подготовки к проведению мобилизационных мер, специально оговаривая, чтоони должны распространятьсяне только на вооруженные силы, но и на «страну в целом». В тогдашних разработках эти идеи приобрели формуустановления «особого подготовительного к войне периода». В 1925 г. военным ведомством был подготовлен проектсоответствующего закона[47].
По всейвероятности, эти инициативы Фрунзе не получили сколько-нибудь существенного развития. Его неожиданная смерть в ноябре 1925 г. замедлила ивидоизменила начатое продвижение к формированию общенациональной системы подготовки к войне.
В 1925–1927гг. контроль над подготовкой страны к обороне фактически сосредоточивался в комиссии Политбюро,возглавлявшейся председателем Совнаркома СССР А. И. Рыковым («комиссия т. Рыкова», «Комиссия обороны»)[48].Ее решения передавались на утверждение Совета Труда и Обороны СССР либовыносились на обсуждение Политбюро, после чего оформлялись «в советскомпорядке». Послеокончания гражданской войны «СТО фактически по характеру своей работысовершенно не соответствовал второй половине названия и переродился из СТО просто в Совет Труда. Он сталхозяйственным органом»[49].Номинально СТО оставался «высшим военно-экономическим органом», к ведению которого относилосьрешение вопросовобороны страны и мероприятий, касающихся военного дела, руководство союзными наркоматами в области обороны, рассмотрение общих плановвоенного хозяйства[50].
Основныеполномочия по практической подготовке мобилизации сосредоточивались в ШтабеРККА[51].С 1924 г. его «исключительной задачей» являлась «разработка всех вопросов поподготовке к войнестраны и вооруженных сил»[52].Поэтому Штаб РККА официально рассматривался в качестве «рабочего аппаратаСовнаркома СССР повопросам обороны страны»[53].Начальник Штаба возглавлял Междуведомственныймобилизационный комитет, созданный в 1924 г. на правах постоянной комиссии Реввоенсовета СССР[54].
Важнейшейчертой системы подготовки СССР к войне являлось, таким образом, отсутствиеобщегосударственных (гражданских) механизмов, опосредующих взаимоотношениявоенного руководства и высшей политической власти. Само по себе такое строение отнюдь не было редкостьюдаже в ХХ в. — веке «тотальнойвойны».Оно, однако, присуще, как правило, «высокоцентрализованным военным системам».Для советской системы руководства обороны, в которой с 1924 г. отсутствоваладаже должность главнокомандующего, напротив, характерным являлась политизациявсех сфер жизни:установление над ними партийного контроля, дублирование государственных функцийсоответствующими отделами партийныхорганов, осуществляющих постоянное наблюдение, экспертизу и контроль[55].В значительной мере исключениями из этого порядка были дипломатическое и военное ведомства (первое —до конца 40-х гг., второе — до самого конца существования советской системы). При отсутствииособого гражданского аппарата (будь то государственные или партийныеинстанции), ведущего разработкуоборонных проблем, военное командование сохраняло полную ответственность за вопросы военной стратегии и,следовательно, за формирование требований по подготовке страны к войне.Наркомат по военно-морским делам и его органы оказывались в двойственном положении —одновременно многообещающем иуязвимом.С одной стороны, военные являлись главным, если не единственным, профессиональнымсоветчиком высшего политического руководства по этим ключевым проблемам, чтопорождало фактическуюзависимость его решений от оценок военных лидеров. С другой стороны, НКВМвыступал как одно из многих центральных ведомств. Как только его интересывыходили за рамки организациивнутриармейской жизни, военному ведомству приходилось вступать в борьбу заресурсы с другими центральными органами, прежде всего хозяйственными.
Другимпротиворечием, оказывавшим сильное влияние на перипетии подготовки Советского Союза к войне, было отсутствие самостоятельного генерального штаба.В результате реформы 1924 г. ШтабРККА, казалось, «принял на себя ответственность за все аспекты планирования национальнойобороны, включая подготовку всей страны к войне»[56].Инициатор перестройки центрального военного аппарата Фрунзе придавал обновленному Штабу большое политическое значение. «Этотоперативный Штаб, — утверждалФрунзе,— должен стать не только мозгом Красной Армии, — он должен стать военныммозгом для всего нашего государства и должен поставить тот материал,который ляжет в основу работ Совета Обороны»[57]. При этомон уподоблял обновленный Штаб РККА «старому русскому генеральному штабу илибольшому германскому штабу», какбы не замечая огромной разницы между этими двумя образцами[58].Двумя годами позже, отстаивая целесообразность «такой схемы, при которойправительство, всецело отвечающее за оборону государства, организует таковую,опираясь на военный аппарат, который только и может дать конкретное направлениеработе по подготовкевсем остальным ведомствам», заместитель начальника Штаба РККА С. А. Пугачевтакже приводил в пример работу германского Большого генерального штаба. Без егоучастия, например, на протяженииполувека «не строилась ни одна железная дорога, и это способствовало тому, что германские железные дороги,удовлетворяя экономические запросы государства, одновременно отвечали плануразвертывания армий на любом фронте, т. е. совмещали в себе экономическую целесообразностьсо стратегической». Таким образом,«подготовка должна быть сосредоточена в одних руках, потому что нельзя отделятьподготовку вооруженных сил от общей подготовки страны. Цельность этого плана может обеспечить толькоединый генеральный штаб»[59].С той же прямотой вопрос о генеральном штабе был поставлен в авторитетнойработе комбрига А. А. Свечина«Стратегия»: «Нужно не подобие парламента ведомств, отражающих все центробежныестремления, каким намечается мобилизационный комитет, — утверждал он, — агенеральный штаб»[60].
Вдействительности 1926 г. стал последним, когда эти взгляды на роль Штаба РККА в организациимобилизационной подготовки оказалосьвозможным отстаивать открыто. Отмечая в годовщину смерти Фрунзе его особую роль в «постановке вопроса о большом генштабе», руководящие военныедеятели давали понять, что эта задача уже успешно решена[61].В обстановке постепенного урезания полномочий Штаба РККА бывший помощник начальника Штаба Б. М. Шапошников призналнеобходимость предоставить «руководство подготовкой к войне на политическом иэкономическом фронтах… особым органамгосударства,а не армии и отнюдьне генеральному штабу, хотя бы и „интегральному“»[62]. Вскоре самопонятие «генеральный штаб» подверглось осуждению как неприменимое к строительству ируководству вооруженными силами СССР[63].К концу 20-х гг. в среде военных большевиков считалось само собой разумеющимся, что«существо генштаба» заключаетсяв«создании вертикали не только технической, но и политической», а потому «обвинение в генштабистскихтенденциях есть обвинение вперерождении армии», «исключающем деловой разговор»[64].В результате Штаб РККА не обрел компетенции и самостоятельности, необходимых для уверенногоэффективного выполнения функцийосновногорабочего аппарата правительства.
Ввиду этихинституционально-политических противоречий функционирование военного аппарата и его фактические роль и влияние на общенациональныемобилизационные приготовлениязависелиот особенностей персонального статуса ведущих военных и гражданских деятелей, особенностейделовых и личных взаимоотношений между ними, наконец, от способностируководителей НКВМ и РККАизбрать наиболее эффективную политико-бюрократическую стратегию и тактику.
В ноябре 1925г., после упорного сопротивления руководителя Высшего совета народного хозяйства СССР Ф. Э. Дзержинского,военное ведомство достигло компромисса с ВСНХ относительно распределенияответственности за мобилизационную работу промышленности. Созданное по решению Политбюро от 12ноября Военно-промышленное управление ВСНХ унаследовало от своихпредшественников — Комитета по де- и мобилизации и Комитета по военным заказам — две основные задачи: 1)«составление мобилизационногопланадля промышленности в соответствии с требованиями НКВМ на военное время» и 2) распределениевоенных заказов, установлениеценна военную продукцию и т. п. Весной 1926 г. Дзержинский утвердил несколькоосновных принципов мобилизационной работы в промышленности, предложенных первым руководителем ВПУ В. А. Аванесовым. Вместососредоточения мобилизационной работы в одних руках (как это было во времена существования Комитета по де- и мобилизации) разработкамобилизационного плана должнабылавестись с привлечением сотрудников заводов и трестов силами мобилизационных отделов, создаваемыхв республиканских и общесоюзном советах народного хозяйства.Военно-промышленное управление,которое в середине 1926 г. возглавил А. Ф. Толоконцев, осуществляло функции координациимобилизационного планирования всей промышленности (в том числе находящейся внекомпетенции ВСНХ СССР). Составленный управлением к лету 1926 г. первый планпромышленной мобилизации «А», несмотря на свои очевидные недостатки, стал прообразом позднейших плановпроизводства на военное время[65].Развертывание мобилизационной работы ВСНХ, добивавшегося от военного ведомстваопределения перспективных потребностей армии, стимулировало подготовку планов строительства РККА на мирное ивоенное время.
Кончинанаркома и начальника Штаба РККА Фрунзе привела к назначению его заместителя К. Е. Ворошилова на поструководителя военного ведомства. Соратник Сталина, партийный работник и командарм эпохи гражданской войны, вконце 1925 г. облеченный званием членаПолитбюро ЦК ВКП(б), он олицетворял преобладающее «преторианское» начало вэлите РККА. Новый начальник Штаба М. Н. Тухачевский к тому времени не только завоевал положение одного из ведущих военныхтеоретиков, но и стал признанным символом «патрицианской» тенденции, в которомсоединялись мессианство и горделивый технократизм[66].Тухачевский, по всей вероятности, считал себя законным наследником Фрунзе,который в начале 1924 г.сделал его своим заместителем в Штабе РККА[67].
ПрисущиеФрунзе масштабное стратегическое мышление и талант военного администрирования, однако, оказалисьраспределены между его бывшими сподвижниками в явно неравной мере. В совместных усилиях по увеличениюассигнований Наркомата по военным иморским делам Ворошилов руководствовался прежде всего стремлением укрепитьматериальную и кадровую базу Красной Армии, тогда как Тухачевский исходил из необходимости обеспечить эффективныеоперативно-стратегические решения в будущей войне. В начале 1924 г., наканунесвоего назначения на должность помощника начальника Штаба РККА, Тухачевскийобратился к Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) с критикой близорукости высшего военного руководства. «Главноекомандование и штаб не имеют определенных взглядов на оперативное руководство,— утверждал Тухачевский. — Мы не видим никакой подготовки ни стратегических вопросов, ни тренировки к нейответственных работников». В результате «Красная Армия в отношениистратегической подготовки пребывает вварварском состоянии»[68].
До известнойстепени разногласия между Ворошиловым и Тухачевским в понимании военныхприоритетов соответствовали различиюфункций руководителя Генштаба и военного министра. Однако Штаб РККА был всего лишьструктурным звеном Наркоматаповоенным и морским делам, а его начальник был подчинен не только Революционному военномусовету СССР[69], но инепосредственно наркому и его заместителям. Первым заместителем наркома (с 1929 г.) являлся начальникПолитического управления РККА, функционировавшего одновременно как орган НКВМ и«военный отдел ЦК»[70].Это устройство высших органов военного управления напоминало ситуацию,сложившуюся после милютинских реформ, когда «Главный Штаб был призван выполнятьзадачи генерального штабаевропейского типа при отсутствии у него соответствующего мандата, статуса и укомплектования»[71].
Положениеусугублялось отсутствием слаженности во взаимоотношениях руководителейцентрального аппарата, котораябылахарактерна для НКВМ, когда его возглавлял Троцкий. Вряд ли эта разноголосица и повышеннаяконфликтность явились результатом случайности. Невозможность повседневногонаблюдения партийного руководства над профессиональной работой военных органов создавала ситуацию, чреватуювыходом их из-под политического контроля[72].Отсутствие в военном ведомстве внутреннего единства в этих условиях могло быть не менее желанным дляпартийных вождей, нежели раздоры в руководстве Наркоминдела[73]. В целом, отрицая принципыполитической механики как основуконституционногоустройства, большевистское руководство не могло обойтись без создания системыпротивовесов в подчиненных ему(ноне находившихся под его непосредственным контролем) важнейших ведомствах[74].Выполнение этой задачи облегчалось тем, что послереволюционная военная элита отличалась крайнейразнородностью[75].Существовавшие в ней группировки рассчитывали на представительство в высших военных органах и командовании, что совпадало с пожеланиями вождейпартии.
В 1926–1927гг. главным оппонентом Тухачевского в НКВМ являлся начальник Главного управления РККА С. С. Каменев (ранее занимавший посты Главнокомандующегои главного инспектора РККА)[76].Каменев «вел борьбу со Штабом РККА под всеми флагами, под всеми предлогами и по всем безисключения областям работы»[77].Спустя всего три месяца после своего назначения новый начальник Штаба обратилсяк Ворошилову с докладом-протестом на «ненормальные условия» работы, «которые делают невозможной продуктивную работу, а также непозволяют Штабу РККА нести туответственность,которая на него возлагается положением». Тухачевского прежде всего беспокоилафактическая неподчиненность ШтабуРазведывательного управления и проведение «военных мероприятий за восточнымиграницами» помимо Штаба РККА (через секретариат заместителя председателя РВСС). Он соглашался, что «такая организация, может быть,имела смысл при прежнем составеШтаба,когда ряд вопросов особо секретных ему нельзя было доверять», но укомплектованиеШтаба коммунистами снимало эти ограничения[78].Поэтому Тухачевский, угрожая отставкой, требовал изменить положение, прикотором «мы не подготовляем аппарата руководства войной, а систематически атрофируем его созданием кустарности взаимоотношений ипревращением Штаба РККА в аполитичный орган»[79].
Неясно, былили удовлетворены эти претензии Тухачевского, но в том, что касается полномочий по мобилизационной работе,положение Штаба вскоре еще более осложнилось. В апреле 1926 г. наряду с Организационно-мобилизационнымуправлением Штаба[80] в рамках Главного управления РККАпоявилось отдельное Управление по войсковой мобилизации и укомплектованию[81].Вскоре Главноеуправление выступило жестким оппонентом Штаба по основным проблемам разработкии введения в действие мобилизационного расписания «5-зе» (составление которогоШтаб РККА считал своим большимдостижением)[82].Правда, в июле на Штаб были возложены оперативные функции, ранее принадлежавшиеуправлениям ВМС и ВВС, однако до сосредоточения в Штабе РККА «всех вопросовстратегического и оперативного планирования войны» и тем более «организации обороныстраны» было очень далеко[83]. Между тем именно в этом состоялинамерения Тухачевского. Так ихвоспринимали нарком Ворошилов, несколькими годами позже припоминавший Тухачевскому «наши разногласия относительно роли Штаба и, следовательно,ответственности Штаба РККА за подготовку хозяйственного и административногоаппарата государства к обороне. Вы настаивали на сосредоточении всей этойколоссальной работы в Штабе РККА, я решительно воспротивился этому, считая, что эта работа должна быть вравной степени рассредоточена по всем гражданским ведомствам (центральным,областным и окружным) ивозглавлена авторитетным правительственным органом — Советом Труда и Обороны»[84].
Как начальникШтаба, Тухачевский также стремился восполнить неполноценность своегоинституционального и политического статуса постоянными напоминаниями о внешнейугрозе. Военный профессионализм соединялся в заявлениях Тухачевского на этот счет с эксплуатацией культурныхстереотипов о вечной враждебности к России со стороны «сильных мира сего» иидеологических постулатов большевизма об антагонистичности отношений между государствами различнойсоциально-классовой природы.Впрочем,в разработках Штаба РККА и докладах ее начальника, ввиду многочисленныхслабостей РККА и необходимости постановки реалистических задач, эти принципы приходилось согласовывать с дифференцированным рассмотрениемкапиталистических стран с точки зренияугрозы СССР.
Эти задачибыли положены в основу капитального исследования IV(информационно-статистического) Управления Штаба РККА «Будущая война», разработка которогобыла начата по распоряжению Тухачевского в январе 1926 г.[85] по завершенииработ над мобилизационным вариантом «5-з» (по другим источникам — «5-зе»). Руководитель Штаба рассматривал этотвариант как первый полноценный мобилизационный план («впервые в истории КраснойАрмии»)[86].Его наименование недвусмысленно указывало на западное, европейское направлениеразвертывания РККА.
Советскиемобилизационные и оперативные планы исходили из предпосылки «одновременноговыступления против нас Польши иРумынии», которые будут опираться на поставки военных материалов и вооружения со стороныФранции, Чехословакии иВеликобритании. В докладе начальника Штаба РККА, подготовленном в конце 1925 г.и содержавшем первый набросок всеобъемлющего плана войны, предлагалосьподтвердить этот тезис и предусмотреть на западном театре три основныхоперационных направления(два против Польши, одно против Румынии). «Прибалтийские государства Эстония,Латвия. Литва и Финляндия, несмотря на ряд мероприятий, предпринятых Польшей с целью вовлечения их в общий антисоветский союз,несмотря на то, что эти государства (за исключением Финляндии) фактически навхождение в такой союзсогласились и даже есть основание предполагать, что контактная военная работамежду ними и Польшей ведется, все же ввиду их слабости всегда будут занимать оборонительную позицию», — считалТухачевский, предлагая исходить из тезиса об «условном нейтралитетеприбалтийских государств»[87].
В середине1926 г., в значительной мере под впечатлением майского переворота в Польше иприхода к власти Ю. Пилсудского, советское руководство сочло нужным рассмотретьсостояние РККА[88]. В июле-августе 1926 г. народный комиссари начальник Штаба РККА представиликомиссии Рыкова подробные обоснования необходимости повысить боевую имобилизационную готовность Красной Армии ввиду превосходства сил потенциальных противников. Военное исчисление внешней угрозыпретерпело радикальное изменение. «По разведывательным данным, наши наиболее вероятные противники Польша иРумыния смогут развернуть соответственно47 и 32 дивизии, — констатировал Фрунзе в 1924 г.— Прочие же наши лимитрофные мелкиесоседи значительно увеличивают это число (на одной западной границе могут бытьмобилизованы 15,5 пехотных дивизий)». «Приняв во внимание те внутренние задачии осложнения, которые выпадут во время войны на долю наших вероятных противников — Польшии Румынии (в результате чего онисмогут выставить против нас не более 50–60 дивизий), а с другой стороны, возможностьсокращения числа наших дивизий,оставляемыхв момент мобилизации внутри страны и на окраинах», Штаб считал возможным временносократить число стрелковых дивизий примобразвертывании со 107 до 90[89].
Согласнорасчетам Штаба, подготовленным под руководством Тухачевского двумя годамипозже, западные соседние государства были способны выставить не менее 111пехотных дивизий (авпоследствии с помощью Великобритании еще около 150), а также кавалерийские иавиационные силы. Эти ирреальные показатели возможного развертывания армий противника Тухачевский основывална общих данных о человеческих ресурсах и численности прошедших военную подготовку[90].При этом в сторону отодвигались все иные (политические, организационные,материальные) факторы,налагавшие ограничения на мобилизацию военных сил небольших соседних государств, обладавших к тому же неглубоким тылом. Новому размашистому подходу копределению масштабов военнойугрозы СССР было суждено большое будущее.
На таком фонесоветский мобилизационный план, предусматривавший развертывание 91 стрелковойдивизии, выглядел бледно.Нехватка современных легких пулеметов и отсутствие достаточных запасовснарядов, недостаток производственных мощностей для развертывания ихпроизводства в течение первого года войны сулили повторение неудач мировой войны. Особое вниманиеШтаба привлекали невыгоды стратегического положения. К ним относились: возможностьобразования широкого фронта назападепри организации «диверсий» на южных рубежах; огромные пространства страны при неразвитостидорожных сообщений, осложняющих мобилизацию; стратегическое развертывание сил ипитание вооруженного фронта. В то время как эти соображения приводили А. А.Свечина к выводу о преимуществах стратегии истощения противника и поэтапного выведения изстроя сил антисоветской коалиции, егооппоненты во главе с Тухачевским видели решение стратегической проблемы в опережающем сокрушении врага еще до завершения им мобилизационныхмероприятий.
Обширныйдоклад начальника Штаба, представленный в августе 1926 г. в СТО, завершалсязаявлением: «Для выполнения своей стратегической задачи Красная Армия должна быть готова крешительным действиям в первый же период войны. Организационно-мобилизационноестроительство РККА отвечает этой задаче. Зато материальное обеспечение ее далеко отстает, ставя под угрозуисход войны.Никакие расчеты на довооружение РККА во время войны не отвечают нашему стратегическомуположению. МобобеспеченностьКраснойАрмии должна быть доведена до максимума в мирное время. Подготовка к оборонеСССР должна быть увязана с его стратегическим положением»[91].«Тезисы о военизации народа», разработанные в 1926 г. под руководствомТухачевского, предусматривали едва ли не превращение Советского Союза в вооруженный лагерь[92].
В целом,каковы бы ни были разногласия в руководстве военного ведомства, оноотказывалось основывать свои стратегические прогнозы на заверениях Генерального секретаря о том, что вбольшой войне СССР выступит последним и лишь для того, «чтобы бросить решающуюгирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить». Для выполнения такой миссииКрасная Армия 1926–1928 гг. располагаладостаточным весом. На 1 января 1926 г. в РККА насчитывалось 610 тыс. человек,оснащенных почти 7 тыс. артиллерийских орудий и 30 тыс. пулеметов. Новые виды вооружения былипредставлены 694 самолетами, 99 бронемашинами и 60 танками. На Балтийском иЧерном морях СССР располагал 3 линейными кораблями, 4 крейсерами, 12 эсминцами и 15подводными лодками[93].Согласно мобилизационномуплану 1926 г. (МР № «5-зе»), в случае войны вооруженные силы возрастали до 3313 тыс. человек[94].
СподвижникиСталина по Политбюро и ведущие члены Совнаркома если не разделяли полностью егоубежденности в том, что Советскойстране удастся (как и в 1917–1918 гг.) извлечь преимущества из столкновенияимпериалистических коалиций, оставаясь вне прямого участия в мировой войне, то были не склонны кдраматическим оценкам ближайших международных перспектив. Наркомат финансов (возглавляемый Г. Я.Сокольниковым, с конца 1926 г. —М.И. Фрумкиным) и Наркомат рабоче-крестьянской инспекции (Г. К. Орджоникидзе) высказалисьрешительно против удвоения оборонногобюджета. В ноябре 1926 г. Политбюро утвердило ассигнования «на армию и военнуюпромышленность» в 1926/27 хозяйственном году в размере примерно 700 млн рублей.Сокращение бюджетнойзаявки было произведено в основном за счет планировавшегося военнымиразвертывания мобилизационных приготовлений. Протесты НКВМ и Штаба РККА неувенчались успехом. В итоге доля НКВМ в расходах общесоюзного бюджетауменьшилась по сравнению спредыдущим годом с 15% до 13%[95].
Расхождениямежду политическим и военным руководством относительно методов и масштабов оборонной подготовкиприблизились к критической черте, когда в Кремле вспомнили об утвержденном Пленумом ЦК ВКП(б) вапреле 1926 г. годовом планеработПолитбюро, в котором фигурировал вопрос «Доклад РВС СССР о состоянии и строительствеКрасной Армии»[96]. 26декабря 1926 г.Политбюро получило доклад Штаба РККА «Оборона Союза Советских СоциалистическихРеспублик». Начальник Штаба далпессимистическуюоценку соотношения сил СССР и противостоящей ему группировки западных соседнихгосударств. Тухачевский повторял, чточем продолжительнее будет конфликт, тем более неблагоприятным будет становитьсявоенно-экономическое положение СССР[97].Между тем «наших скудных материальных боевых мобилизационных ресурсов едвахватит на первый период войны».Такогорода констатациями изобиловали все доклады военного ведомства предшествующихлет. Новое заключение Штаба, сформулированное в максималистском духе, звучалокак сигнал тревоги: «Ни КраснаяАрмия, ни страна к войне не готовы»[98].Тремя неделями позже попредложению Сталина Политбюро решило вплотную заняться вопросами «об опасностивойны и плане обороны на случайвойны».На середину февраля было назначено закрытое заседание Политбюро для заслушивания докладаВорошилова на эту тему[99].
Судя по этимрешениям, уже в январе 1927 г. Штабу РККА удалось добиться сдвига в отношенииполитического руководства к военным задачам. Гораздо труднее судить о причинахнаметившихся перемен.Очевидно, что они не были непосредственно связаны ни с крупными международными событиями,ни с масштабными государственными акциями, ни с развитием внутрипартийногокризиса зимой 1926/27г.[100] Показательно,что в докладе о международномположении,с которым в конце октября выступил на XV конференции ВКП(б) один из ведущихчленов Политбюро Н. И. Бухарин, о военной опасности вовсе не упоминалось. Посленапоминания Д. З.Мануильского докладчик ЦК коснулся этой темы, но лишь в самых туманныхвыражениях. Речь шла лишь «о нашей практической критике этой военной опасности», дабы повлиять на «умонастроениерабочего класса»[101].
Вместе с темможно предположить, что стремительные успехи Гоминьдана иНационально-революционной армии, через полгода после начала Северного походаовладевшей большинством центральныхпровинций страны, перенос национального правительства в Ухань в декабре 1926г., размах крестьянского движения и захват английских концессий в Ханькоу и Цзюцзане в начале января1927 г. заставляли советское политическое руководство ожидать решающего кризиса к Китае. Какотмечал Бухарин, «на примере китайской революции, на том обстоятельстве, чтонельзя было сорганизовать большую интервенцию в Китае, на всем этом чувствуется относительная слабость инеуверенность целого ряда капиталистических группировок»[102].Вместе с тем развитие национальной революции в Китае провоцировало обострениеотношений Англии с СоветскимСоюзом: политическая, военная и финансовая поддержка, оказываемая МосквойГоминьдану и КПК, была совершенно очевидной[103].В начале 1927 г., ожидая падения Шанхая, советское руководство имело основанияполагать, что успех Гоминьдана подтолкнет британское консервативноеправительство к обострению отношений сСССР. В Москве «продолжали бдительно наблюдать» за поведением Лондона, «однакопреувеличенный страх перед британской агрессией, который был свойственотношениям с Британией в течение 1925 и 1926 гг., постепенно уступал местоболее реалистическому воззрению»[104].
Косвеннымподтверждением в советском руководстве как опасений, так и «реалистических воззрений» служат секретные заметки одного из лидеровобъединенного блока Г. Е. Зиновьева, исключенного из Политбюро в ноябре 1926 г.Для того чтобы «помешать английским тенденциям создания блока против нас»,Зиновьев предлагал пересмотреть и активизировать внешнюю политику СССР: «повести систематическуюборьбу за примирение с польскойбуржуазией»,«отказаться от КВЖД», предложить США установить дипломатические отношения на основе признания советскимправительством долга Керенского и др. Тезисы недавнего руководителя Коминтерна заканчивалисьутверждением: «Необходима немедленная ревизия всей нашей военной ивоенно-промышленной подготовки и усиление ее»[105].
Другимобстоятельством, повлиявшим на решение Политбюро о такой «ревизии», явилосьразочарование в сотрудничестве сГерманией,наметившееся еще в конце весны 1926 г. в связи с «делом Берсоли»[106].Скепсис и даже «мнительность» в отношении такого сотрудничества достигли апогеяпосле разоблачения фактов секретного военного сотрудничества в «МанчестерГардиан» и «Форвертс» в декабре 1926г. («гранатная кампания»)[107].Если немцы подозревали в утечкесведений советских агентов, то на Знаменской площади, по свидетельству М. М. Литвинова,полагали, что «в деле Берсоли немцами проводится сознательный саботаж дляослабления нашей обороноспособности и что это делалось чуть ли не по заданиямАнглии»[108]. «Опытсовместной военно-промышленной работы, с одной стороны, изменение направления ориентации Германии в западном направлении — с другой значительноуменьшают возможности сохранения тесного контакта и поддержания сотрудничествас Р. В. (Рейхсвером.— О. К.)», — излагал позицию НКВМ заместитель наркома И. С. Уншлихт(курировавший советско-германские военные проекты)[109].В середине января Политбюро ЦК ВКП(б) постановило «признать, что опыт совместной работы с РВМ по организациивоенной промышленности оказался абсолютно неудачным, т. к. ни одно из взятых обязательств немцамиисполнено не было». Политбюрозапретилоорганизацию новых предприятий и военных школ и предписало «при первой возможности ликвидировать» совместные опытные работы в области авиации иотравляющих веществ[110].Хотя намерениявоенного ведомства вскоре изменились и разностороннее сотрудничество РККА срейхсвером было продолжено, представления о его ненадежности и малойпрактической пользе, возобладавшие в высшем советском руководстве в серединеянваря 1927 г., несомненно,сопрягались с одновременно принятым решением заново рассмотреть состояниеподготовки СССР к войне.
Недостатокматериалов о мотивах, которыми руководствовался узкий круг членов Политбюро(прежде всего Сталин и Рыков),принимаярешения о выработке новых подходов к «плану обороны на случай войны» ивоенно-экономической подготовке, затрудняет суждение о том, насколько глубоким оказалось непосредственное воздействие на становление системымобилизационного планирования «военной тревоги», возникшей в первые месяцы 1927г.: стала ли онакатализатором начавшихся процессов или же принципиально изменила позициюруководства СССР по этим проблемам. Также трудно сказать, явились ли публичные выступления Ворошилова, Рыкова и Бухарина середины января1927 г., в которых «опасностьвойныприняла качественно новые пропорции»[111],отражением новой оценкимеждународного положения, очередным этапом борьбы с оппозицией или же пропагандистским аккомпанементом, сопровождавшим реализацию ранеенамеченных оборонных приготовлений. Не подлежит, однако, сомнению, что вопрекипоследующим официальным заявлениям[112] импульс кразвертыванию систематическихоборонных работ был дан еще до весны 1927 г., т. е. до того времени, когдa международное положение СССРдействительно серьезно осложнилось.
Первые шестьмесяцев 1927 г. явились периодом структурных преобразований и формирования более эффективной системымобилизационного планирования. 12 февраля решением Совета Труда и Обороны при нем была образованаКомиссия обороны, к которой фактическиперешли полномочия «комиссии Рыкова». Вскоре (после своего первого заседания вмае 1927 г.) новая комиссия получила название Распорядительного заседанияСовета Труда и Обороны (РЗ СТО). Вее окончательный состав вошли наряду с главой правительства Рыковым, егозаместителем (и наркомом путей сообщения) Рудзутаком руководители НКВМ(Ворошилов и начальник Политуправления РККА Бубнов), ВСНХ (Куйбышев иТолоконцев), ОГПУ(Менжинский, позже замененный Ягодой), Наркомфина (Брюханов), Наркомторга(Микоян), а также представитель Президиума ЦИК СССР (Цюрупа). Заместитель председателя ГоспланаВладимирский и начальник Штаба Тухачевский получили в РЗ СТО правосовещательного голоса[113].
В названиитретьей Комиссии обороны отчетливо выразилось своеобразие, изначально присущее высшим органам подготовки СССР к войне. Если во Франции,Англии, Италии созданы специальные органы подготовки мобилизации, отмечал в 1924 г. один изорганизаторов советского военного хозяйства П. А. Богданов, то «в условияхнашей действительности аналогичный орган должен будет заниматься не только разработкой вопросовперехода страны на военное снабжение, но и вопросами удовлетворения текущихпотребностей армии и флота»[114].Необходимость сочетания «функций плановоподготовительных и оперативных»Богданов объяснял неопределенностью тогдашнего финансового положения НКВМ. Какпоказало последующее развитие,причины этого коренились не только в унаследованных диспропорциях, но и в необходимостиподчинить плановость задачам форсированной перестройки экономики, более того —в общей динамическойнеустойчивости советской системы хозяйствования, калейдоскопической смене текущих приоритетов. Впрочем, этисистемные факторы в середине 20-х гг. лишь наметились, и подготавливавшийсяперевод страны на плановые основы сулил чрезвычайную эффективность связанных с этим начинаний.
Надежды,связанные с созданием РЗ СТО как органа мобилизационной подготовки народногохозяйства, нашли отражение в докладеВорошилова на Четвертом съезде Советов в апреле 1927 г. «Наше большое преимущество посравнению со всеми капиталистическими государствами выражается в том, что мы ненуждаемся в целом рядетех предварительных мероприятий, которые должны были сделать, например, американские правящие круги, — говорил Ворошилов, ссылаясь на проведенные вСША пробные административно-экономические мобилизации. — У нас имеются Госплан, ВСНХ, Наркомпуть, Наркомторг,Госбанк и целый ряд других оперативных планирующих и регулирующих аппаратов,руководящих в плановомпорядке экономикой Советского Союза. Наша страна представляет собой единый хозяйственно-экономический (sic)организм. Именно поэтому нам значительно проще все это объединить, согласовать, связатьсоответствующими законоположениями и по нашему желанию направить в нужном намнаправлении». Наркомвоенмор, впрочем, не скрывал, что предстоящя работа потребуетнемалого напряжения сил и изменения мотивации союзных и республиканскихведомств[115].
В серединемарта 1927 г. Политбюро решило объединить рассмотрение планов подготовки квойне и вопроса о военной промышленности[116].Предложенную Ворошиловым резолюцию Сталин счел слишком расплывчатой, особо отметив, что в ней «слишкоммало сказано о приспособлении всей промышленности и народного хозяйства к нуждам войны»[117].Политбюро поручило подготовкуновойрезолюции специальной комиссии в составе Ворошилова, Рыкова, Сталина, Куйбышева,Орджоникидзе и Толоконцева. При отсутствии разногласий комиссии надлежало внедельный срок окончательно утвердить проект постановления «от имениПолитбюро». Этой жекомиссии поручалось «заслушать доклад т. Ворошилова о подготовке оперативных планов»[118].Следы постановления Политбюро, подводящего итоги этих работ, теряются[119].Последующие решения по усилению обороноспособности страны (в частности, по мобилизационной работе), принятые виюне-августе 1927 г., были подготовленыв развитие постановления «Об Англии», явившегося результатом закрытого заседания Политбюро 25 мая 1927 г.[120]
Разработкасистемы мобилизационного планирования велась весной 1927 г. на различныхуровнях, причем интенсивностьформированияновых организационных структур порой создавала обстановку несогласованности и даже лихорадочности. Вслед за восстановлением мобилизационныхподразделений в НКВМ и военных округах создавались мобилизационные органысоюзных и республиканскихнаркоматов. В конце апреля 1927 г. председатель ВСНХ СССР В. В. Куйбышев утвердил преобразованиеМобилизационно-планового сектора ВПУ в самостоятельное управление (МПУ) во главе с А. М. Постниковым. Эторешение было утверждено Политбюро, и когда в конце мая РЗ СТО указало ВСНХ нанеобходимость созданияподразделения, способного осуществить быструю разработку «конкретногомобилизационного плана» промышленности, такой орган в действительности уже существовал. С июня 1927 г.Постников возглавил Постоянное мобилизационное совещание, объединявшеепредставителей различных подразделений ВСНХ. С формированием МПУ ВСНХ, помнению Д. Стоуна, был впервыеобеспеченприоритет мобилизационных планов над производством военной продукции в мирноевремя, создана «интеллектуальнаяиадминистративная инфраструктура милитаризированной экономики и общества»[121].
Впрочем,поначалу роль Мобилизационно-планового управления ВСНХ была гораздо болееузкой. Основные полномочия поорганизациимобилизационного планирования в общегосударственных масштабах возлагалисьвысшим руководством на иные хозяйственные и межведомственные органы. В мае 1927г. РЗ СТО создало Военную комиссию, призванную сформулировать план народногохозяйства на военное время и обеспечить выполнение хозяйственными органамимобилизационных заявок военноговедомства.В комиссию вошли представители Госплана, руководитель Штаба РККА и глава МПУВСНХ. Слаженной работы не получилось, и в конце июня РЗ СТО решило наделитьфункциями «главного подготовительного органа» по всем вопросам экономической подготовки обороны Военную комиссиюГосплана (в июне она была преобразована в сектор обороны Госплана во главе с М.Ф. Владимирским). Сектору обороны предписывалось в тесном контакте с Реввоенсоветом СССР вести работунад планами экономической мобилизации иобеспечить связь хозяйственных планов с оборонными задачами развития[122].
Принятое 25июня 1927 г. постановление РЗ СТО «Об организации центральных мобилизационныхаппаратов СССР» предписывало создать эти органы во всех народных комиссариатах.На РВС СССРвозлагались обязанности по составлению плана ведения войны, постановке передвсеми наркоматами задач по обеспечению мобилизации РККА и координации мобпланов административных и экономических ведомств Союза.Революционный военный совет иГосударственная плановая комиссия были объявлены «главными рабочими аппаратами Распорядительныхзаседаний СТО в вопросах подготовки страны к войне»[123].На местах создавались органымобилизационнойработы во главе с «мобилизационными тройками» на губернском, районном и уездномуровнях[124].
Такимобразом, к середине 1927 г. был сформирован остов системы общегосударственногомобилизационного планирования. Он оказался сравнительно устойчивым и с некоторыми модификациями сохранялся вплоть до конца 30-х гг. Оценка исторической значимости этоймасштабной реформы зависит прежде всего от определения того смысла, который вкладывался в развитие оборонных приготовленийвысшими политическими и военными инстанциями. Решение этой проблемы, в свою очередь, требует рассмотрения того, каким образом становление системы мобилизационного планирования было сопряжено с «военной тревогой» — международными событиямивесны-лета 1927 г. и реакцией на них советского руководства.
[1]ТРОЦКИЙ Л. Перспективы и задачи военногостроительства // Военная мысль и революция. 1923. Кн. 2 (цит. по: ОН ЖЕ. Как вооружалась революция. Т. 3. Кн. 1.М., 1925. С. 142–143).
[2]См.: Реввоенсовет Республики: Протоколы, 1920–1923: Сборник документов / Сост.В. М. Михалева и др. М., 2000. С. 233–236, 247, 250–251, 272–273.
[3]Тезисы Начальника Мобилизационного Отдела Штаба РККА Шпекторова «Оборганизационной работе в Красной Армии», 20.01.1924 // Реформа в Красной Армии,1923–1928 гг.: Сборник документов и материалов: В 2 кн. / Отв. сост. Н. С. Тархова, П. Н. Шабардин. М.:Летний сад, 2006 (в печати). Благодарю Н. С. Тархову за предоставление избранных документов из этогосборника.
[4]Протокол № 158 заседания Реввоенсовета Республики 4 апреля 1922 г. // Там же.C. 290.
[5] Цит. по: Тамже. С. 338.
[6]ТРОЦКИЙ Л. Доклад комсоставу Московскоговоенного округа 25 октября 1921 г. // ОН ЖЕ.Как вооружалась революция. Т. 3, кн. 1. М., 1925. С. 45.
[7]Протоколы заседаний Политбюро ЦК РКП–ВКП(б) // Советское военно-промышленноепроизводство (1918–1926 гг.): Сборник документов / Сост. Т. В. Сорокина и др.М., 2005. С. 625.
[8]Составление плана мероприятий по пятилетиям и утверждение соответствующегобюджета по военному ведомству практиковались в России с 1889 г. «Предельныйбюджет представлял значительные удобства для Министерства финансов в томотношении, что оно на пять лет освобождалось от новых требований со стороныВоенного министерства, а для последнего — в том, что, зная заранее средства,какие оно получит в течение пяти лет, могло составить план мероприятий на пятьлет вперед и спокойно проводить его в жизнь». При этом «все расходы поперевооружению армии производились за счет особых ассигнований» (РЕДИГЕР А. История моей жизни: Воспоминаниявоенного министра: В 2 т. Т. 1. М., 1999. С. 264–265).
[9]Протокол № 169 заседания Реввоенсовета Республики 27 апреля 1923 г. //Реввоенсовет Республики: Протоколы, 1920–1923. C. 318–335 (стенографическаязапись, п. 1). По всей вероятности, задача развертывания двухмиллионной армии к1925 г. и четырехмиллионной армии в 1928 г. была в принципе («как вехи»)утверждена ранее (возможно, комиссией ЦК). «Что касается цифры — 2 и 4миллиона, то мы идем уже по этому пути, — заявил комвойсками Украины и КрымаФрунзе. — В план, который мы построим, должны войти эти цифры» (Там же. С.322). Начальник Штаба РККА Лебедев возражал: «…пятилетний план не даст возможностипостроить и обеспечить всю армию. За 5 лет мы рассчитываем обеспечить лишь2-миллионную армию» (Там же. С. 334). Сведения об утверждении пятилетнего планаразвития армии отсутствуют.
[10]Доклад-справка Начальника Штаба РККА Тухачевского Председателю РВС СССРВорошилову, 10.02.1926 // Реформа в Красной Армии, 1923–1928 гг.: Сборникдокументов и материалов.
[11]Тезисы Начальника Мобилизационного Отдела Штаба РККА Шпекторова «Оборганизационной работе в Красной Армии», 20.01.1924.
[12]Там же. На оценки Н. Л. Шпекторова, по всей видимости, наложило отпечатокпристрастное обследование, проводившееся в это время военной комиссией ЦК подруководством С. И. Гусева. Доклад Штаба фиксировал успехи: «...законченаразработка и издание показного мобилизационного плана», разработаны указанияштабам округов и фронтов по составлению мобрасписаний, установлены организацияармии военного времени и ориентировочные сроки мобготовности (Доклад Штаба РККАв РВСР о состоянии Красной Армии за апрель-июнь 1923 г., 27.08.1923 // Реформав Красной Армии, 1923–1928 гг.: Сборник документов и материалов). К осени 1923 г. мобплан РККА вварианте «Б2» (2 500 000 человек) «был дан на места в общем виде», завершение работы по планированиюмобилизации в округах намечалось на лето 1924 г. (Служебная записка Помощника Начальника Штаба РККА Тухачевскогозаместителю Председателя РВССССРФрунзе «Об итогах работы Организационного и Мобилизационного управлений, Центрального управлениявоенных сообщений и исторического отдела», 19.04.1924 // Там же).
[13]Протоколы заседаний Политбюро ЦК РКП–ВКП(б). С. 626. С ноября 1923 г. вкомиссию входили Г. Я. Сокольников, П. А. Богданов, В. В. Куйбышев и И. Т.Смилга (Там же. С. 625–626).
[14]См.: Протокол № 178 заседания Реввоенсовета Республики 22 октября 1923 г. // РеввоенсоветРеспублики: Протоколы, 1920–1923. C. 356.
[15]Письмо восьми членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК РКП(б) датировано 19октября, т. е. следующим днем после образования Комиссии обороны (цит. по: Л.Д. Троцкий защищается / Публ. В. П. Вилкова и В. П. Данилова // Вопросы историиКПСС. 1990. № 5. С. 42).
[16]По утверждению А. К. Соколова, Троцкий был сменен напосту председателя Комиссии обороны А. И. Рыковым уже в 1924 г. (SOKOLOV A. Before Stalinism: The Defense Industry of Soviet Russia in the 1920s.Paper presented at BASEES Annual Conference, April 2004 (без указания источника)).
[17] ГРАМШИ А. Избранныепроизведения. М., 1980. С. 277–278.
[18]«Оказывается, что есть какое-то „военное“ воззрение на весь мир. <…> Нет,товарищи, уберите этот термин как можно скорее!» (ТРОЦКИЙЛ. Доклад и заключительное слово на совещании военных делегатов XIсъезда РКП 1 апреля 1922 г. // ОН ЖЕ.Указ. соч. Кн. 2. С. 243).
[19]ФРУНЗЕ М. Красная армия на рубеже 8-гогода ее существования: (Доклад на общегарнизонном собрании Ленинграда 25февраля 1925 г.) // ОН ЖЕ. Собр. соч. Т.3. М., 1927. С. 111–113. «Нашим врагом, — полагал Фрунзе, — является весь мир»(ФРУНЗЕ М. В. Неизвестное и забытое:Публицистика, мемуары, документы, письма. М., 1991. С. 176).
[20]ЦВЕТКОВ И. Ф. Организационно-мобилизационныеорганы и организационные структуры Военно-Морского Флота России (1695–1945).СПб., 2000. С. 268 (цитируемые слова принадлежат А. И. Егорову).
[21]БЕРХИН И. Б. Военная реформа в СССР(1924–1925 гг.). М., 1958. С.178–182. Осенью 1923 г. в РККА имелось 49стрелковых дивизий (39 кадровых и 10 территориальных), а тремя годами позже —65 (26 кадровых и 39 территориальных).
[22]ФРУНЗЕ М. Фронт и тыл в войне будущего:[Предисловие к книге П. Каратыгина «Основы мобилизации промышленности для нужд войны»(М., 1924)] // ОН ЖЕ. Избранныепроизведения Т. 2. М., 1957. С. 133, 135, 141–142. О значении сочинения Фрунзедля кристаллизации идей милитаризации хозяйства см.: STONE D. R. Hammer and Rifle: The Militarization of the Soviet Union,1926–1933. Lawrence (KS),2000. P. 16–17.
[23] Ibid. P. 21.
[24]СТАЛИН И. Речь на Пленуме ЦК РКП(б) 19января 1925 г. // ОН ЖЕ. Собр. соч. Т. 7.М., 1953. С. 13–14. Выступление Сталина было впервые опубликовано после второймировой войны, что дало основания сомневаться, действительно ли он произнес в1925 г. эти знаменитые слова. Сопоставление официозной публикации состенограммой (РГА СПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 165. С. 54) развеивает такие сомнения ипозволяет задуматься над причинами, по которым эта речь не могла быть опубликованапрежде. В контексте советских военных приготовлений конца 20-х — 30-х гг.сталинское пророчество выглядело дерзкой попыткой преуменьшить военную угрозуСССР со стороны капиталистического окружения.
[25] Одискуссиях на этутему в 1924–1929 гг. см.: VAN REE E. Socialism in One Country: AReassessment // Studies in East European Thought. 1998. № 50. P. 102–110.
[26]СТАЛИН И. К вопросам ленинизма (25 января1926 г.) // ОН ЖЕ. Собр. соч. Т. 8. М.,1953. С. 90.
[27]См.: НИКОНОВА О. Ю. Военное прошлое Россиии советский патриотизм: к постановке проблемы // Век памяти, память века: Опытобращения с прошлым в XX столетии: Сб. статей. Челябинск, 2004. С. 494.
[28]СТАЛИН И. К вопросу о пролетариате икрестьянстве: Речь на XIII губернской конференции московской организации РКП(б)27 января 1925 г. // ОН ЖЕ. Собр. соч. Т.7. С. 27. См. также рассуждение о прямых и косвенных резервах революции: ОН ЖЕ. Об основах ленинизма [апрель-май 1924 г.]// Там же. Т. 6. С. 155–156.
[29] Обсуждение этой темы см., в частности: TUCKER R. C. The Emergence of Stalin’s Foreign Policy// Slavic Review. Vol. 36. 1977. P. 571–573.
[30]Ср.: «…мы слишком твердо помним, что наша война с Польшей означала бывсеевропейский пожар, которыйстер бы с лица земли остатки европейской цивилизации» (ТРОЦКИЙ Л. Из беседы с американским сенаторомКингом // Правда. 1923. 30 сент. (цит. по: ОН ЖЕ.Указ. соч. Кн. 2. С. 115).
[31]«Педантскими» считал председатель РВСР требования «составить каталог нашихврагов» и отбрасывал объяснения, что без этого «нельзя определить ни численностиармии, ни ее штатов, ни ее расположения» (ТРОЦКИЙЛ. Военная доктрина, или мнимовоенное доктринерство, 22 ноября — 5декабря 1921 г. // ОН ЖЕ. Указ соч. Кн. 2.М., 1925. С. 235).
[32]Попытку Н. Ю. Кулешовой доказать, что «позиция Сталина, обнародованная всередине 20-х гг., обнаружила большое сходство с идеями Фрунзе», труднопризнать убедительной. Приводимые автором высказывания Сталина 1924–1925 гг.являются тривиальным выражением большевистского кредо. Документы,противоречащие мнению автора, ею игнорируются (см.: КУЛЕШОВА Н. Ю. Военно-доктринальные установки сталинскогоруководства и репрессии в Красной Армии конца 1930-х годов // ОИ. 2001. № 2. С.66).
[33]СТАЛИН И. К итогам работ XIV конференцииРКП(б): Доклад активу московской организации РКП(б) 9 мая 1925 г. // ОН ЖЕ. Собр. соч. Т. 7. С. 101. Сталинскаятерминология тем более знаменательна, что с легкой руки Ворошилова сравнениеЛьва Троцкого со львом стало общим местом в московских партийных кругах (ВАЛЕНТИНОВ Н. В. (Н. Вольский) Новая экономическая политикаи кризис партии после смерти Ленина: Годы работы в ВСНХ во время НЭП: Воспоминания / Cост. ивступ. ст. С. С. Волк. М., 1991. С. 99).
[34]ТРОЦКИЙ Л. Доклад комсоставу Московскоговоенного округа 25 октября 1921 г. // ОН ЖЕ.Указ. соч. Кн. 1. М., 1925. С. 44–45.
[35]СВЕЧИН А. Стратегия. 2-е изд. М., 1927. С.39. В издании 1926 г. цитируемое рассуждение отсутствовало, хотя автор и тогдапризнавал, что «стратегическая линия поведения должна являться проекцией навооруженный фронт общей политической линии поведения» (Там же. С. 353).
[36] Там же. С. 87.
[37] Там же. С.259.
[38]СТАЛИН И. К вопросу о стратегии и тактикерусских коммунистов (14 марта 1923 г.) // ОН ЖЕ.Собр. соч. Т. 5. С. 168–169.
[39] СВЕЧИН А. Стратегия.М., 1926. С. 9.
[40]См.: КЕН О., РУПАСОВА. Москва и страны Балтии: опыт взаимоотношений, 1917–1939 // СтраныБалтии и Россия: общества и государства / Ред.-сост. Д. Е. Фурман, Э. Г.Задорожнюк. М., 2002. С. 232.
[41]Протокол № 50 (Особый № 37) заседания Политбюро ЦК РКП(б) от 25.02.1925, п. 26// Материалы «Особой папки» Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б) по вопросусоветско-польских отношений, 1923–1944 / Под ред. И. И. Костюшко. М., 1997. С.12–14.
[42]Протокол № 54 (Особый № 41) заседания Политбюро ЦК РКП(б) от 26.03.1925, п. 15// Там же. С. 15.
[43]Протокол № 56 (Особый № 43) заседания Политбюро ЦК РКП(б) от 9.04.1925, п. 1 //Там же. С.18–19; КЕН О., РУПАСОВ А. Указ. соч. С. 231–232.
[44]Очерки истории Министерства иностранных дел России: В 3 т. Т. 2: 1917–2002 гг./ Отв. ред. А. В. Торкунов. М., 2002. С. 115.
[45]СИМОНОВ Н. С. «Крепить оборону СтраныСоветов»: («Военная тревога» 1927 г. и ее последствия) // ОИ. 1996. № 3. С.155–156.
[46]Протокол № 56 (Особый № 43) заседания Политбюро ЦК РКП(б) от 9.04.1925, п. 1.// Там же. С. 19.
[47] SIMONOV N. S. The ‘War Scare’ of 1927 and the Birth ofthe Defence-Industry Complex // The Soviet Defence-Industry Complex from Stalinto Khruschev / Ed. by J. Barber and M. Harrison. Houndmills etc., 2000. P. 35,39–40.
[48]См. постановление «Об урегулировании дела обороны страны» (19 февраля 1925 г.)и др. решения Политбюро (апрель-июль 1925 г.): В кн.: Протоколы заседанийПолитбюро ЦК РКП–ВКП(б) // Советское военно-промышленное производство(1918–1926 гг.): Сборник документов / Сост. Т. В. Сорокина и др. М., 2005. С.628–630. С июля 1925 г. в состав комиссии наряду с Рыковым входили заместительпредседателя СНК и председатель СТО Л. Б. Каменев, наркомвоенмор М. В. Фрунзе,его заместитель К. Е. Ворошилов, председатель ОГПУ и ВСНХ Ф. Э. Дзержинский,нарком финансов Г. Я. Сокольников. Из них к осени 1926 г. в составе комиссииоставался лишь Ворошилов. С января 1926 г., с отменой особой должностипредседателя СТО и переводом Каменева в Наркомторг, Рыков как председатель СНКвозглавил Совет Труда и Обороны.
А. И. Рыковбыл лучше, чем кто-либо изсоветских деятелей, подготовлен к роли руководителя высшего оборонного органа. В 1919–1920 гг. онявлялся Чрезвычайнымуполномоченным по снабжению армии, председателем ВСНХ, членом Реввоенсовета Республики и располагал диктаторскимиполномочиями по изъятию имущества, особыми правами в отношении кредитов и т. д.(см.: ФИЛОНЕНКО А. Л. Поиск оптимальных вариантов создания органов по снабжению Красной Армии впериод гражданской войны // Опыт и урокиразвития российской армии: Тезисы Четвертой Всероссийской заочной научнойконференции. СПб., 1996. С. 132).
[49]ФРУНЗЕ М. В. О реорганизации аппарата:(Доклад в Военной академии РККА 18 апреля 1924 г.) // ОН ЖЕ. Собр. соч. Т. 2. М., 1926. С. 28. Эта безжалостная оценкабыла связана с проектом Фрунзе (в то время начальника Штаба РККА) создать СоветОбороны, на деле вовлекающий в военное строительство весь государственныйаппарат (Там же. С. 29). Орган с таким названием (Совет Обороны, СоветРабоче-Крестьянской Обороны), как известно, впервые был создан в ноябре 1918 г.для проведения в жизнь декрета об объявлении Советской России единым военнымлагерем.
[50]ВИШНЯКОВ Н. П., АРХИПОВ Ф. И. Устройство вооруженных сил СССР. Изд. 3-е, испр. идоп. по 15 мая 1927 г. М., 1927. С. 66.
[51]Штаб РККА был образован приказом РВС Республики от 10 февраля 1921 г. на основеобъединения Полевого штаба и Всероссийского Главного штаба. В 1924 г. на базеединого Штаба были созданы Штаб РККА с более узкими полномочиями, Главноеуправление РККА и Инспекторат РККА. Приказом НКВМ от 12 июля 1926 г. Штаб РККАбыл утвержден в составе четырех управлений: оперативного,организационно-мобилизационного, военных сообщений,информационно-статистического (разведывательного) и научно-уставного отдела(подробнее см.: БЕРХИН И. Б. Указ. соч. С.156–157).
[52]ВИШНЯКОВ Н. П., АРХИПОВ Ф. И. Указ. соч. С. 68. Описание соответствующихполномочий и задач штаба скорее отражало установки Фрунзе 1924–1925 гг., чемреальное положение этого органа в системе НКВМ ко времени переизданияцитируемой работы (1927 г.).
[53]КАЛИНОВСКИЙ П. Из историивоенно-экономической работы Штаба РККА // ВИЖ. 1972. № 5. С. 25.
[54]ЦВЕТКОВ И. Ф. Указ. соч. С. 733. К лету1926 г. этим комитетом было разработано «Положение о подготовительном к войнепериоде», утвержденное СТО 11 августа 1926 г. По своему названию и основнойзадаче (обеспечение «быстрого и планомерного перехода… от положения мирного кположению военному») положение совпадало с аналогичным документом, утвержденнымв 1913 г. Намеченные в положении 1926 г. мероприятия охватывали, однако, нетолько вооруженные силы и военную промышленность, но и все отрасли хозяйства иадминистрации. В этом отношении документ представлял собой черновой набросокзадач общегосударственного мобилизационного планирования (см.: МЕЛИЯ А. А. Положение о подготовительном к войнепериоде, 1913 г. и 1926 г. (Сообщение) // Объединенный научный журнал. 2002. №16. С. 55–63).
[55]Обсуждение этого противоречия применительно к более позднему времени см., вчастности, в работе нынешнего госсекретаря США (RICEC. The Party, the Military and Decision Authority in the Soviet Union // World Politics. 1987. Vol. 40. № 1. P. 65–66).
[56] GLANTZ D. M. Soviet Military Operational Art: InPursuit of Deep Battle. L.: Frank Cass, 1991. P. 67.
[57]ФРУНЗЕ М. В. О реорганизации аппарата:(Доклад в Военной академии РККА 18 апреля 1924 г.). С. 32.
[58] Там же; ОН ЖЕ. Об академиии академиях // Там же. С. 18.
[59]ПУГАЧЕВ С. Основы подготовки страны кобороне. М., 1926. С. 23 (доклад на Всесоюзном съезде ВНО 1926 г.).
[60] СВЕЧИН А. Стратегия.М., 1926. С. 158.
[61]БУБНОВ А. С. Заветы Фрунзе // Война иреволюция. 1926. № 10. С. 19; ЭЙДЕМАН Р.П. М. В. Фрунзе и оборона СССР // Там же. С. 30–31.
[62]ШАПОШНИКОВ Б. М. Мозгармии. Т. 3. М.; Л., 1929. Глава «Экономика и война» (цит. по: ОН ЖЕ.Воспоминания. Военно-научные труды. М., 1974. С. 457). Шапошников избралобъектом военно-исторического анализа не германский Большой генштаб, а гораздо менееэффективный австро-венгерский генеральный штаб времен Конрада фон Гетцендорфа.С. О. Ботнер (руководитель военно-экономического отдела Мобилизационного управления Штаба РККА, в 1927 г. возглавивший секторобороны Госплана СССР) объяснял этот выбор желанием Шапошникова заклеймить«генштабистские» уклоны» и упрекал его за «принижение штаба и его работников» (Война и революция. 1927. №2. С. 187). После выходатретьего тома «Мозга армии» официальная критика отметила «правильное» изложение Шапошниковымвзаимоотношений политики и стратегии,осуждение им «военного мандарината», что приводило к выводу: руководство подготовкой страны кобороне «может быть осуществлено лишь партией и правительством» (Война и революция. 1929. № 7. С.140–142). По рядупризнаков именно Шапошников являлся автором статьи «„Мозг“ армии», подписанной «С.Генштабинский» и опубликованной весной 1920 г. (Военное дело. № 7 (71). Кол. 200–209). Образцом, на которыйследует ориентировать реформу военного управления, в ней назывался германский Большой генеральный штаб и Войсковойгенеральный штаб (Там же. Кол.205–206).Если это предположение верно, оно подтверждает высокие адаптивные способностиШапошникова.
Вцелом высокие оценки главного труда Б. М. Шапошникова в российской литературепоследних лет противоречат как суждениям современников, так и мнению ДжонаЭриксона, подчеркивавшего тривиальность большинства его тезисов (ERICKSON J.SovietHigh Command:A Military-Political History. L., 1961. P. 292–295). Анализ взглядов Шапошникова на Генеральный Штаб в сопоставлении с мнениями Лебедева, Свечина и Тухачевского см.: SCHNEIDER J. J.The Structure of Strategic Revolution: Total War and the Roots of the SovietWarfare State. Novato (Ca.): Presidio, 1994. P. 249–257.
[63]ЛЕВИЧЕВ В. «Генштаб» и Военная АкадемияРККА // Война и революция. 1928. № 7. С. 75–76. Вероятно, в этом сдвигесказалось и давление белорусско-толмачевской оппозиции, протестовавшейпротив умаления роли комиссаров и политических органов (cводку ранееопубликованных материалов см.: M AIN S. J. The Red Army and the Soviet Military and Political Leadership in the Late 20s: The Case of the ‘Inner-Army Opposition of 1928’ // Europe-Asia Studies. 1995. Vol.47. Issue 2. P. 337–356).
[64]Протокол заседания партийной части РВС СССР 9.04.1929 («запись нестенографическая») // РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 1413. Л. 3–3 об. (первоерассуждение принадлежит М. Н. Тухачевскому, второе — А. С. Бубнову). См. также:КОРОТКОВ И. К истории утверждения и победымарксистско-ленинской методологии в советской военной науке // ВИЖ. 1972. № 5.С. 6.
[65] См.: STONE D. R.Hammer and Rifle. P. 26–32, 38–39; Доклад Начальника ВПУ ВСНХ Аванесова кзаседанию Комиссии Рыкова, не позднее 5.07.1926 // Советскоевоенно-промышленное производство (1918–1926 гг.): Сборник документов / Сост. Т.В. Сорокина и др. М., 2005. С. 577–582.
[66]Понятийное разграничение между «преторианцами» и «патрициями» применительно кроссийской военной элите имеет долгую предысторию и было уточнено НорманомСтоуном, отметившим также, что раскол между ними сохранился и после 1917 г. (STONE N.The Eastern Front, 1914–1917. L., etc., 1975. P. 21–28).Исследования С. Т. Минакова показывают применимость этих понятий к советскимвоенной верхушке, хотя сам автор их не использует (МИНАКОВ С. Т. За отворотом маршальской шинели. Орел, 1999; ОН ЖЕ. Советская военная элита 20-х годов(состав, эволюция, социокультурные особенности и политическая роль). Орел,2000). Для традиционной дворянской элиты Тухачевский был всего лишь гладиатором; «ему нетничего дорогого из того, что нам дорого», «ему бы арену да солнце и публику» (ТОЛСТОЙ С. Н. Осужденные жить: Автобиографическаяповесть. М., 1998. С. 177 (цит. по: КАНТОР Ю.З.Война и мир Михаила Тухачевского. М., 2005. С. 50)).
[67]В середине 30-х гг. Тухачевский использовал партийный псевдоним Фрунзе(Михайлов) в качестве своего литературного псевдонима.
[68]Доклад Командующего войсками Западного фронта Тухачевского в ЦК РКП(б) Сталину,23.01.1924 // РГА СПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 446. Л. 2–3. Этот краткий доклад былсоставлен Тухачевским в Москве, куда он прибыл для прощания с умершим двумяднями ранее Лениным. Направляя свои соображения секретарю ЦК, Тухачевский,таким образом, своевременно отмежевался от Троцкого и дал понять Сталину, чтопризнает его высшим руководителем страны, главным наследником Ленина. Вместе стем Тухачевский продолжал отмечать незаменимый вклад председателя РВСР в борьбусо «схоластикой старого военного мира» (ТУХАЧЕВСКИЙМ. К съезду Военно-научного общества // Военная мысль и революция, 1924.Сент. — окт. Кн. 6. С. 204–205).
[69]С образованием в 1918 г. Реввоенсовета Республики, поглотившего права коллегииНаркомата по военным делам, ведомственный аппарат слился с органами РВСР. Послереорганизации 1923 г. Реввоенсовет СССР действовал на правах коллегии НКВМ,члены которой назначались Совнаркомом.
[70]См.: СУВЕНИРОВ О. Ф. Коммунистическаяпартия — организатор политического воспитания Красной Армии и Флота, 1921–1928.М., 1976. С. 64.
[71] MENNING B.W. Bayonets Before Bullets: The ImperialRussian Army, 1861–1914. Bloomington and Indianapolis, 1992. P. 97.
[72]Давние предположения о причастности Сталина к смерти Фрунзе основаны не толькона обстоятельствах медицинской операции, но и на тогдашних догадках, что вруководстве НКВМ тандем Троцкого—Склянского сменила властная личность,сосредоточившая в своих руках военные дела и претендующая на соответствующееполитическое влияние. «Фрунзе был слишком независим на военном посту, слишкомотождествлял себя с командным составом партии и армии…» — вспоминал егопредшественник (ТРОЦКИЙ Л. Сталин. М.,1990. Т. 2. С. 60). См. в этой связи: БАСИК И.И. Военная реформа 1920-х годов в СССР // Россия в ХХ веке: Реформы иреволюции: В 2 т. / Под общ. ред. Г. Н. Севостьянова. Т. 2. М., 2002. С. 463.
[73]См: КЕН О. Н., РУПАСОВ А. И. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западнымисоседними государствами: Проблемы — Документы — Опыт комментария. Часть 1:1928–1934. СПб., 2000. С. 534–543.
[74]Первоначальный анализ проблем, порожденных монополией правящей партии, см.: ОССОВСКИЙ Я. Партия к XIV съезду // Большевик.1926. № 14. С. 59–80. По верному замечанию А. Слепкова, «Оссовский дошел допрограммы буржуазной демократии» (Там же. С. 101).
[75]См.: МИНАКОВ С. Т. Советская военная элита20-х годов (состав, эволюция, социокультурные особенности и политическая роль).Орел, 2000.
[76]Главное управление РККА (до января 1925 г. — Управление РККА) было образовано вмарте 1924 г. за счет передачи из ведения Штаба функций административногоруководства текущей деятельностью вооруженных сил (боевой подготовкой,войсковой мобилизацией, комплектованием и т. д.).
[77]Личное письмо Тухачевского Члену Политбюро ЦК ВКП(б) Ворошилову, 20.02.1927 //РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 155. Л.10 (копия архивного дела: Library of Congress. Manuscript Division. The Volkogonov Collection. Cont.21. F. 168). Письмо было написано «в партийном порядке».
[78]До 1924 г., когда Фрунзе возглавил Штаб РККА в качестве единоначальника,существовала отдельная должность комиссара Штаба, которую занимал заместительпредседателя ОГПУ И. С. Уншлихт.
[79]Доклад Начальника Штаба РККА Тухачевского Председателю РВС СССР Ворошилову,31.01.1926 // Там же. Л. 2–4.
[80]Организационно-мобилизационное управление было образовано в ноябре 1924 г.слиянием Организационного и Мобилизационного управлений Штаба РККА. Новый органпоначалу возглавлял начальник и военком бывшего Оргуправления С. И. Венцов,затем (в 1925–1928 гг.) Н. А. Ефимов. В июле 1926 г.Организационно-мобилизационное управление было реорганизовано во II УправлениеШтаба РККА.
[81]ЦВЕТКОВ И. Ф.Организационно-мобилизационные органы и организационные структурыВоенно-Морского Флота России (1695–1945). СПб., 2000. С. 732.
[82]Доклад Начальника ГУ РККА Левичева Председателю РВС СССР Ворошилову омобилизационной готовности РККА, 28.07.1926 // Реформа в Красной Армии,1923–1928 гг.: Сборник документов и материалов.
[83]О том, что такое сосредоточение функций летом 1926 г. якобы состоялось, пишетИ. Ф. Цветков (Указ. соч. С. 262).
[84]Личное письмо Ворошилова Тухачевскому (проект), [январь ?] 1931 (с пометой «непосылалось») // РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 155. Л. 168 (копия: Library of Congress. Manuscript Division. TheVolkogonov Collection. Cont. 21. F. 168).
[85]САМУЭЛЬСОН Л. Красный колосс: Становлениевоенно-промышленного комплекса СССР, 1921–1941. М., 2001. С. 33. Наиболее полное изложение и анализ исследования «Будущая война» см.: LEONARD R. Secret Soldiers of theRevolution: Soviet Military Intelligence, 1918–1933. Westport (CT), 1999. P.171–180; SAMUELSON L.Soviet Defence Industry Planning: Tukhachevskii and Military-IndustrialMobilisation, 1926–1937. Stockholm, 1996. P. 46–52. Проницательные суждения об этой работе как воплощении утопического (вмангеймовском смысле) видения Тухачевского см.: SCHNEIDER J. J. The Structure of StrategicRevolution: Total War and the Roots of the Soviet Warfare State. Novato (Ca.),1994. Р. 217–226.
[86]Доклад-справка Начальника Штаба РККА Тухачевского Председателю РВС СССРВорошилову, 10.02.1926 // Реформа в Красной Армии, 1923–1928 гг.: Сборникдокументов и материалов.
[87]Доклад Начальника Штаба РККА Тухачевского Председателю Революционного военногосовета, 9.12.1925 (c положительной резолюцией Уншлихта (фотокопия)) // CАW.1775/89/968/142–145. Аутентичность этого документа не является несомненной. Егоосновное содержание тем не менее вполне согласуется с документами середины 20-хгг. и более позднего времени (в частности, с запиской Тухачевского от 25февраля 1935 г.; см. ниже, гл. 4).
[88]См., вчастности, экзальтированное обращение Дзержинского к Сталину, в которомпредседатель ОГПУ ссылался на «целый ряд данных» о подготовке Польши «квоенному нападению на нас» и о получении Румынией «огромных масс вооружения» изИталии. Он предлагал «проверить состояние РККА: ее настроение, снабжение и нашумобилизационную и эвакуационную готовность к войне» (Письмо ДзержинскогоСталину, 11.07.1926 // Лубянка: Сталин и ВЧК–ГПУ–ОГПУ–НКВД: Архив Сталина:Документы высших органов партийной и государственной власти, Янв. 1922 — дек.1936 / Сост. В. Н. Хаустов и др. М., 2003. С. 118).
Ещераньше, в апреле-мае 1926 г., Дзержинский направил трестам и заведениям ВСНХ,имевшим оборонное значение, циркуляр, «в котором, в частности, сообщалось, чтоанглийским генеральным штабом (sic) разработан план в ближайшем будущем начатьс помощью генеральных штабов Польши и лимитрофных государств работу поразрушению, взрывам и поджогам наших важнейших хозяйственных предприятий искладов» (ЛИТВИНОВ М. Ю., СЕДУНОВ А. В. Шпионы и диверсанты: Борьба сприбалтийским шпионажем и националистическими бандформированиями наСеверо-Западе России. Псков, 2005. С. 150).
[89]Доклад Начальника Штаба РККА в РВС СССР об уточнении плана строительства армиина 1924/25 год, 16.07.1924 // Реформа в Красной Армии, 1923–1928 гг.: Сборникдокументов и материалов. Из упомянутых 107 дивизий (без учета трех закавказскихнациональных формирований) 90 предназначались для развертывания на западе.
ПредложенныйФрунзе вариант (легший, вероятно, в основу «5-зе»), таким образом, предполагалпримерное равенство пехотных сил, развертываемых на западе РККА (около 75–80дивизий) и объединенных сил западных соседей (около 65–75 дивизий).
[90] STONE D. Hammerand Rifle. P. 22.
[91]Ibid. Доклад Начальника Штаба РККА в СТО СССР, август 1926 г. // РГВА. Ф.33988. Оп. 2. Д. 671. Л. 141 (цит. по: Справка РГВА № 478/и от 5.10.1998).
[92] SCHNEIDER J. J. The Structure of StrategicRevolution: Total War and the Roots of the Soviet Warfare State. Novato (Ca.),1994. P. 220.
[93]МИНАКОВ С. Т. Сталин и его маршалы. М.,2004. С. 374. Основные соединения РККА мирного времени составляли: 70стрелковых дивизий (13 кадровых дивизий усиленного состава, 22 кадровые дивизиисокращенного состава и 35 территориальных дивизий), 11 кавалерийских дивизий и8 кавалерийских бригад (Там же; ср.: SIMONOV N. S. The ‘War Scare’ of 1927 and the Birth of the Defence-Industry Complex. P. 35–36). Долявоеннослужащих в общей численности населения была в СССР одной из самых низкихв Европе — 0,38% (Х лет Красной Армии: Альбом диаграмм. М., 1928. С. 5).
[94]См.:Доклад Заместителя Начальника штаба РККА Триандафиллова Председателю РВС СССРВорошилову «О состоянии разработки и материального обеспечения мобрасписания №8», 4.02.1929 // РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 929. Л. 1. В докладе Штаба августа 1926г. фигурировала иная цифра — 3170 тыс. человек (STONE D. Op. cit. P. 22).
Предшествующиечетыре варианта мобразвертывания, составленные Штабом РККА в 1922–1925 гг., пооценке И. Ф. Цветкова (вероятно, повторяющего мнение руководящего сотрудникаШтаба РККА конца 20-х гг.), «носили сугубо теоретический характер» (ЦВЕТКОВ И. Ф. Указ. соч. С. 325).
[95] См.: STONE D. Op. cit.P. 22–24, 217. С учетом неоднократных пересмотров бюджета НКВМ реальныеассигнования в 1925/26 г. составили 693 млн руб. — больше, чем запрашивалФрунзе в марте 1925 г. (656 млн руб.). «В 1924 г. троцкисты, находившиеся ваппарате Наркомфина (вероятно, нарком Сокольников. — О. К.), предложили сократить численностьКрасной Армии до 450 тыс. человек» (БЕРХИН И.Б. Указ. соч. С. 172).
[96] См.: Там же.С. 449–450.
[97]Руководитель Штаба мог бы добавить, что, согласно ноябрьскому докладу А. И.Егорова (тогдашнего представителя армии в ВПУ ВСНХ), для переводапромышленности на военное производство требовалось свыше года (о чем ВСНХпредпочитал умалчивать) (STONE D. Hammerand Rifle. P. 40–41).
[98]СИМОНОВ Н. С. Военно-промышленный комплексСССР в 20–50-е годы: темпы экономического роста, структура, организацияпроизводства и управление. М., 1996. С. 65.
[99]Протокол № 78 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 13.01.1927 // РГА СПИ.Ф. 17. Оп. 162. Д. 4. Л. 42. Неделей раньше, 6 января 1927 г., Политбюро поручилоВПУ ВСНХ и РВСС доложить «о состоянии военной промышленности с точки зрения еесоответствия обороне» (см.: Протокол № 91 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от17.03.1927 // Там же. Л. 80).
Одновременновоенное руководство приняло решение восстановить расформированные в 1926 г.Мобилизационно-плановое управление НКВМ и мобилизационные отделы приуправлениях начальников снабжения военных округов (Постановление РВС СССР подокладу Начальника Снабжения РККА, 16.01.1927 (копия) // РГА ВМФ. Ф. Р-1483.Оп. 1. Д. 32. Л. 191).
[100]«Зима 1926–1927 гг. принесла обманчивое перемирие в партийной борьбе», —констатировал Э. Карр (CARR E. H. Foundations of a Planned Economy, 1926–1929. Vol. 2. L. and Basingstoke, 1971. P.22).
[101]XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (б), 26 октября — 3 ноября1926 г.: Стенографический отчет. М.; Л., 1927. С. 55, 91–92.
[102] XV конференцияВсесоюзной Коммунистической партии (б). С. 92.
[103]Причудливое сочетание надежд на китайскую революцию и опасений по поводуреакции англичан отразилось в одном из сталинских писем Молотову. Сталин корилКарахана за непонимание того, что «Ханькоу скоро станет китайской Москвой», иодновременно тревожился, что «мы излишне дразним и Генсовет, и консерваторов»(Письмо Сталина Молотову, 20.09.1926 // Письма И. В. Сталина В. М. Молотову,1925–1936: Сборник документов / Сост. Л. П. Кошелева и др. М., 1995. С. 94–95).
[104] GORODETSKY G. The Рrecarious Тruce: Anglo-Soviet Relations, 1924–1927.Cambridge, 1977. P. 214.
[105]Набросок о задачах нашей внешней политики перед лицом ухудшения международногоположения СССР [январь 1927] («Cовершенно секретно. Только в трех экземплярах»)// Архив Троцкого: Коммунистическая оппозиция в СССР, 1923–1927. Т. 3. М.,1990. С. 156–158.
[106]См.: Протокол № 38 заседания комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по спецзаказам,12.05.1926 // ДЬЯКОВ Ю. Л., БУШУЕВА Т. С. Фашистский меч ковался в СССР: КраснаяАрмия и рейхсвер: тайное сотрудничество, 1922–1933: Неизвестные документы. М.,1992. С. 206–207; Протокол № 37 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б),1.07.1926 // Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) и Европа: Решения «особой папки»,1923–1939 / Под ред. Г. М. Адибекова и др. М., 2001. С. 129.
[107]Подробнее см.: ГОРЛОВ С. А. Совершенносекретно: Альянс Москва–Берлин, 1920–1933: (Военно-политические отношенияСССР–Германия). М., 2001. С. 186–194.
[108]Письмо Заместителя Наркома иностранных дел Литвинова полпреду СССР в ГерманииКрестинскому, 26.01.1927 // Дух Рапалло: Советско-германские отношения,1922–1933. Екатеринбург; М., 1997. C. 68.
[109]Письмо Заместителя Председателя РВС СССР Уншлихта полпреду СССР вГерманииКрестинскому, 01.02.1927 // Там же. С.69. См. также: АХТАМЗЯН А. А. Военное сотрудничество СССР и Германии в 1920–1933гг. (по новым документам) // ННИ. 1990. № 1. С. 14–15.
[110] Протокол №78 заседания Политбюро ЦК ВКП(б), 13.01.1927 // Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) иЕвропа: Решения «особой папки», 1923–1939. С. 132–133. Cм. также: ПисьмоЗаместителя Председателя РВС СССР Уншлихта полпреду СССР в ГерманииКрестинскому, 1.02.1927 // Дух Рапалло: Советско-германские отношения,1922–1933. С. 69; Письмо Уншлихта Сталину, 4.02.1927 // ДЬЯКОВ Ю. Л., БУШУЕВАТ. С. Указ. соч. С.215.
[111] SONTAG J. P. The Soviet War Scare of 1926–1927 //Russian Review. 1975. Vol. 34. № 1. P. 69.
[112]«Я считаю необходимым отметить, — утверждал, в частности, Ворошилов, — чтовопросам подготовки государства к обороне мы стали придавать актуальноезначение только с весны текущего (1927. — О.К.) года, именно — когда активная политика империалистов, Англии впервую очередь, стала явно угрожать СССР, когда СССР должен был усилить военнуюподготовку для защиты своей политики мира» (Выступление К. Е. Ворошилова:(Вопросы обороны и пятилетка) // XV съезд ВКП(б): Стенографический отчет. М.;Л., 1928. С. 874).
[113] STONE D. Hammerand Rifle. P. 48–49.
[114] ДокладПредседателя Комитета Военных Заказов Богданова Председателю РВС СССР Троцкому«Задачи руководящего органа по подготовке страны к войне и принципы егопостроения», 17.05.1924 // Советское военно-промышленное производство(1918–1926 гг.): Сборник документов / Сост. Т. В. Сорокина и др. М., 2005. С.358.
[115]IVСъезд Советов: Стенографический отчет. М., 1927. С. 555–556.
[116] Онамеченном на февраль специальном заседании Политбюро сведения отсутствуют; повсей вероятности, оно было отменено. Л. Самуэльсон полагает, что такоезаседание Политбюро состоялось 24 февраля 1927 г. (и относит к этой датерешение о создании Комиссии обороны). Приводимые им детали показывают, что вдействительности речь идет о заседании Политбюро 17 марта (см. ниже). (САМУЭЛЬСОН Л. Красный колосс: Становлениевоенно-промышленного комплекса СССР, 1921–1941. М., 2001. С. 52–53). Труднотакже согласиться с интерпретацией письма Тухачевского Ворошилову от 20 февраля1927 г., предложенной шведским исследователем (Там же. С. 50). Содержаниеписьма находится вне прямой связи с реформой высших органов обороны СССР ипобуждает полагать, что начальнику Штаба было неизвестно о принятом неделейранее решении образовать Комиссию обороны (см.: Личное письмо ТухачевскогоЧлену Политбюро ЦК ВКП(б) Ворошилову, 20.02.1927 // РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д.155. Л. 8–15).
[117]САМУЭЛЬСОН Л. Указ. соч.С. 53.
[118]Протокол № 91 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 17.03.1927 // РГА СПИ. Ф. 17.Оп. 162. Д. 4. Л. 80.
[119]Весной 1927 г. Политбюро переживало новый приступ конспирации: поводом кразрыву англо-советских отношений послужили документы, найденные в апреле-мае всоветских учреждениях в Пекине и отчасти в Лондоне. Режим секретности былусилен. Как объяснял Рыков, «в военном деле у нас есть целый ряд настолькоконспиративных вопросов и вещей, что мы избегаем рассылать записки даже членамПолитбюро и ознакомливаем их в некоторых случаях по одному-единственномуэкземпляру» (Объединенный Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), 29 июля — 9 августа 1927 г.:Стенографический отчет. Вып. 1 // РГА СПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 317. Л. 106).Отчасти по этой причине о дискуссиях по оборонным проблемам в доступныхисточниках сохранились лишь глухие упоминания (например, об «ответственнейшемдокладе» Ворошилова и содокладе руководителя Военно-морской инспекции РКИ Н. И.Муралова на заседании Политбюро // Там же. Л. 135).
Наброскидоклада Ворошилова, датированного апрелем 1927 г., обнаружены Л. Самуэльсоном.Он также приводит свидетельство Уншлихта о том, что по докладу Ворошилова обоборонном плане Политбюро в мае 1927 г. приняло «исчерпывающую резолюцию».Предлагаемую реконструкцию этого документа см.: SAMUELSON L. Op. cit. P. 63–64; САМУЭЛЬСОН Л. Указ. соч.С. 53–56.
[120]Частьоборонных решений была непосредственно подготовлена комиссией Политбюро,созданной по этому постановлению (см.: Протокол №112 (особый № 90) заседанияПолитбюро ЦК ВКП(б) от 25.05.1927 // РГА СПИ, Ф. 17. Оп. 162. Д. 5. Л. 13;Протокол № 113 (особый № 91) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 24.06.1927 // Тамже. Л. 52–53).
Несколькоранее, 29 апреля 1927 г., СТО утвердил «Положение о зонах, угрожаемыхнеприятелем, и сроках их разгрузки и эвакуации» (МЕЛИЯА. A. Мобилизационная подготовка народного хозяйства СССР. М., 2004. С. 70).
[121] STONE D. Op. cit. P. 42.
[122] САМУЭЛЬСОН Л. Указ. соч.С. 60–61.
[123] СИМОНОВ Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в20–50-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства иуправление. М., 1996. С. 61; SIMONOV N. S. Op. cit. P. 1360.
[124]См.:300 лет военной истории Санкт-Петербурга / Институт военной истории МО РФ. СПб., 2003. С. 253.
