Издательство «Самокат» представляет книгу Саши Станишича «Волк» (перевод Ольги Теремковой).
Детский лагерь в лесной глуши. Отдых на природе, походы, картошка на костре, докучливые комары... На несколько дней подростки оторваны от цивилизации, гаджетов и социума.
Два одноклассника — изгой Йорг и одиночка Кеми — становятся соседями по домику. Йорга, замкнутого и тихого парня, несколько одноклассников подвергают насмешкам, унижениям и всяческим издевкам. Его сосед просто молча наблюдает за травлей, опасаясь сам стать жертвой. Когда ситуация обостряется, из ниоткуда появляется волк. Может, это кошмарный сон? Или же призыв противостоять кошмару в реальности и проявить смелость — ради себя и других? «Волк» — это мастерски написанный подростковый роман о том, насколько тонка грань между тем, чтобы отличаться от других и быть изгоем. Книга поднимает важную тему буллинга и показывает, как его видит наблюдатель.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Йорг
Из-за моего ворчания никто не хочет спать со мной в одной комнате. А поскольку и с Йоргом в одной комнате никто спать не хочет, нас с Йоргом селят вместе.
Это называется демократия.
Раз уж речь опять о Йорге, ты наверняка догадываешься, что эта история и о нем. Мы с Йоргом осматриваемся в спальне, и, пока я размышляю о нем, дожидаясь ответа на вопрос, на нижнем или верхнем ярусе кровати он хочет спать, расскажу о нем кое-что еще.
С Йоргом почти никто не хочет иметь дела. Йорг проводит перемены наедине с бутербродами. С Йоргом никто не договаривается встретиться после уроков. А когда мы работаем в группах, учителя предусмотрительно распределяют Йорга в одну группу с теми, кто не станет его доставать.
Просто Йорг — как бы лучше выразиться… Не такой, как все. Только, пожалуйста, не пойми меня неправильно! Разумеется, все мы разные, бла-бла. Даже те, кто старается походить на других, одинаково одевается, слушает такую же музыку, занимается дурацкими командными видами спорта и все в таком духе, — даже они отличаются друг от друга.
Йорг тоже особенный, не такой, как все, но окружающие делают его еще нетаковее, понимаешь? Прости, мне приходят в голову только вымышленные слова.
Будь ты хоть полным тупицей или семи пядей во лбу — да каким угодно, — это никого не должно интересовать. Но всегда найдутся те, кому до всего есть дело. Не из любопытства, а от желания докопаться. Твои родители бедняки? Ты жертва. Олигархи, унаследовавшие обувную фабрику? Жертва. (Хотя беднякам, честно говоря, не везет чаще.) Все бы ничего, пока кто-нибудь не раздует из этого проблему. Не выставит тебя плохим. Не пожелает тебе зла.
Иногда хватает ничтожного повода. Ляпнул что-то не то в неподходящем месте — и прощай, счастливая школьная пора. А потом глотаешь обиду, терпишь, ревешь дома и от страха все меньше говоришь и делаешь — только бы не наделать еще больше «ошибок», с тобой беседует психолог, ты кое-как перебиваешься, а потом начинаешь новую жизнь в другой школе или другом городе — жизнь, где тебя больше не делают нетаковее всех, где вокруг люди, которые не выискивают в тебе недостатки, то есть настоящие друзья; со временем, возможно, обзаводишься семьей и двумя дочерьми, называешь их Лизой и Леной или еще каким-нибудь двусложным именем на «Л», селишься в доме на окраине крупного немецкого города, в пятьдесят пять досрочно выходишь на пенсию и эмигрируешь в Испанию сажать киви, доживаешь до ста и помираешь в кругу родных, облизывая мороженое.
Йорг наконец определился насчет двухъярусной кровати и говорит, чтобы я решал, кто где спит. Перед этим он без преувеличения две минуты таращился на кровать и произнес это таким тоном, будто это — важнейшее решение в его жизни.
Конечно, такое поведение может показаться тебе странным. К чему вся эта канитель? Я вовсе не хочу сказать, что мы с Йоргом лучшие друзья. Я его не до конца понимаю. Почему у него такой вид, будто его жизнь зависит от двухъярусной кровати?
— Мне и вверху, и внизу одинаково нравится, — говорю я, и Йорг, с облегчением улыбнувшись, бросает рюкзак на нижнюю кровать.
Он тут же начинает разбирать вещи. Одежда в рюкзаке образцово сложена — я даже позавидовал, сколько всего туда уместилось. Йорг бережно убирает все в шкаф, расправляя футболки, чтобы сложить их еще аккуратнее. Суперсосредоточенно.
— Я так и не успел толком рассказать, чему я рад, — говорит он, обращаясь скорее к рюкзаку, чем ко мне.
Он пытался выступить последним, но Марко и его дружки не дали ему и слова сказать. «Мне надо в туалет!» — перебил Йорга Марко. «Можно уже разбирать вещи?» — спросил Дрешке-1. «А ужин когда?» — поинтересовался Дрешке-2. Лишь бы заглушить Йорга, чтобы никто не услышал, чему он рад.
Тогда и другие разорались, а кое-кто счел выкрики сигналом расходиться по хижинам. Началась суматоха, а вожатые лишь для виду призывали всех успокоиться — вот никто и не успокаивался.
И тут вдруг с краю поляны донеслось: «А ну-ка подождите!» Там, прислонившись к тоненькой березке, стоял кто-то громадный. Лицо в тени, шмотки черные, голос хриплый: эффектное выступление.
— Да, правильно. Слово дадут всем. — Питрич, запоздалый педагог, прочистил горло.
Под «всеми» он подразумевал одного Йорга.
Но на него теперь нетерпеливо пялились. Любой ответ был бы неправильным.
Поэтому Йорг, опустив голову, сказал:
— Да ладно, неважно.
— Ну? И чему ты радуешься? — спрашиваю я его в нашей хижине, шаря в своем кое-как собранном рюкзаке. Мама мне никогда не помогает: она считает, что неправильный сбор вещей способствует взрослению.
— Много чему, особенно походам — это мое большое хобби… — Йорг убирает носки — шесть одинаковых разноцветных пар, а потом шесть одинаковых разноцветных трусов. Глядя на бардак в моем рюкзаке и на то, как я запихиваю скомканные шмотки в шкаф, он улыбается.
— Можно? — спрашивает он и хочет сложить мою футболку.
Мегастранно, да? Я отмахиваюсь, будто отгоняя муху, и тяну футболку к себе. Слишком резко — я тут же об этом жалею. Но это ведь вообще ни в какие ворота — складывать вещи одноклассника?
Йорг прячет руки в карманы, будто вдруг замерз.
— Пойду осмотрюсь снаружи, — говорит он и выходит из хижины.
Я вижу из окна, как он бродит по территории. Он всегда идет туда, где больше никого нет. Сначала к опушке, потом к колодцу. Перегнувшись через край колодца, кричит: «Эхо!» И тут же озирается, будто совершил что-то запретное.
Йорг опускает в колодец ведро.
Йорг вытаскивает ведро. И пьет прямо из него — пьет и пьет, закрыв глаза.
Йорг наслаждается.
А закончив пить, снова оглядывается по сторонам.
Йорг начеку.
В школе точно так же: Йорг один. Йорг сосредоточен. Йорг осторожен. В движении. Нигде подолгу не останавливается, держится с краю. Может, он предпочитает одиночество. Может, ему никто не нужен, чтобы радоваться. Смаковать воду из колодца. Самого себя ему незачем остерегаться, следить, что он говорит или делает.
Может, именно это провоцирует Марко и его дружков. Сами они всегда ходят компанией. Они не могут допустить, чтобы кому-то было хорошо в одиночестве. Пусть он будет один, но при этом страдает. Поэтому они нарушают его уединение и не дают ему радоваться жизни. Один из близнецов Дрешке направляется к колодцу.
Есть и еще один предмет насмешек, хотя в этом Йорг уж точно не виноват: его уши. Да, в двадцать первом веке некоторые так и не осознали, что все тела разные… А уши Йорга и правда большая разница.
Даже не знаю, как их описать.
Может быть, так: у Йорга самые гордые уши во Вселенной.
Заметив Дрешке, он уходит. Напускает на себя беззаботный вид. Прыгает с ноги на ногу, будто радостный малыш. Вдруг опомнившись, оглядывается по сторонам и остаток пути идет нормально. Нормально, но быстро.
Дрешке сворачивает в другую сторону.
Я ничего не имею против Йорга. Йорг никогда не задается, не соревнуется в спорте, не пользуется вонючим спреем для волос, и вообще в нем нет ничего асоциального. Прежде чем откусить от яблока, он долго его разглядывает, играет черенком, нюхает кожуру, насвистывает какую-то мелодию. И только потом откусывает. В этом есть что-то суперское. Но я ему этого, конечно, не говорил. И не заступался за него, когда его при мне обижали.
Остановившись в дверях, Йорг восклицает:
— У нас самая лучшая хижина! — А потом объясняет почему: — Близко к лесу, красивый вид из окна, а как чудесно скрипят половицы! — Он полон энтузиазма, как те маклеры, когда мы с мамой искали новую квартиру. Пока мама не сказала, что воспитывает меня одна. Тогда энтузиазма у них поубавилось.
Пока Йорг расхваливает хижину, я пялюсь на его левое ухо. За левым ухом Йорга почти не видно леса, и мне это очень нравится.
