Рождение парламента
Новый российский парламент возник в 1990 году не на возделанном поле и даже не на залежной земле. Почва, на которой взошли первые ростки российского парламентаризма в начале XX века, была срыта бульдозером коммунистической диктатуры, залита асфальтом, укатана тяжелым катком. Историческая традиция была прервана, имена и дела первых русских конституционалистов-парламентариев забыты.
Появлению нового российского парламента предшествовал, как известно, парламент союзный, избранный за год до него. Если продолжить целинно-асфальтовую метафору, то именно Съезду народных депутатов СССР суждено было провести первые борозды (как выяснилось вскоре, криво, неглубоко и нередко там, где не могли пробиться культурные всходы). Хотя уже I Съезд народных депутатов СССР в мае-июне 1989 года оказался исторически грандиозным - он невиданно политизировал всю страну.
Созванный через год I Съезд народных депутатов (СНД) России сначала мог показаться вторичным, локальным политическим образованием, уменьшенной и подчиненной моделью собрания, где решались основные вопросы. На деле российский парламент вскоре перехватил инициативу и стал главным двигателем исторических преобразований. Волна вынесла наверх плеяду ярких политиков, не до конца понимавших, что они творят, и массу случайных людей, голосовавших под влиянием эмоций. На съезде было допущено множество ошибок, и даже сегодня, спустя годы, мы вряд ли сможем дать объективную оценку его работе.
Съезд был избран по новым, по сравнению с союзными выборами, правилам: отменены окружные собрания, фильтрующие кандидатов, и прямое представительство общественных организаций. Значительно меньше стало округов, где избирателям был предложен лишь один кандидат. На союзный съезд в 1989 году от территориальных и национально-территориальных округов безальтернативно были избраны 147 депутатов (около 23%). В первом туре выборов 1990 года в РСФСР лишь в 33 округах (З,1%) предстояло голосовать за единственного кандидата [Назимова, Шейнис, 1990]. В результате российский парламент отличался от союзного как по социально-профессиональному составу, так и особенно - по политической ориентации. На момент открытия съезда около 87% его депутатов были членами КПСС [Список... 1990], но к 1990 году принадлежность к КПСС перестала быть классифицирующим политическим признаком.
В отличие от 1989 года демократы шли на выборы, организационно оформившись в избирательный блок «Демократическая Россия» (ДР), который выдвинул свою программу и выступал как сила, поддерживающая Межрегиональную депутатскую группу (МДГ) союзного парламента.
Кандидаты от ДР еще до открытия съезда провели ряд совещаний, приступили к разработке проектов документов и предъявили их уже в ходе работы подготовительной комиссии съезда.
Аналогичную работу «сверху» вел ЦК КПСС, созывая собрания депутатов - членов партии, но не всех, а по выверенному списку. Активисты ДР, состоявшие в КПСС, разумеется, в него не попали. Так была сформирована фракция «Коммунисты России» (КР), опиравшаяся на разветвленные службы аппаратов ЦК КПСС, разрабатывавшего стратегию и тактику ее поведения на съезде, готовившего документацию, обеспечивавшего информационную поддержку в «Правде», «Советской России», в местной партийной печати.
В первые же дни работы съезда были сформированы два-три десятка депутатских объединений с пересекающимся и текучим составом, но основное размежевание прошло по линии ДР (которая вскоре стала коалицией нескольких выделившихся из нее демократических фракций) - КР (которых поддерживали аграрии, большая часть депутатов от автономий и др.). На основе анализа поименных голосований группа экспертов, возглавляемая А. Собяниным, пришла к заключению, что на I Съезде преимущественно с позиций ДР голосовали 465 депутатов, КР - 417, а 176 депутатов попеременно поддерживали прямо противоположные политические решения.
Таким образом, ДР не имела большинства даже в лучшие для нее времена, не было большинства и у коммунистов. Исход голосований зависел от позиции колеблющихся: до необходимого для принятия решения минимума в 531 голос демократам не хватало 66 голосов, коммунистам - 114 (фактически и тем и другим больше, так как дисциплины посещения заседаний и голосований не было).
Но в целом ситуацию на российском съезде, в отличие от союзного, где преобладало «болото», манипулируемое М. Горбачевым и А. Лукьяновым, определяло противостояние двух многочисленных и более или менее равновесных групп, вынужденных самостоятельно изыскивать какой-то modus vivendi. ЦК КПСС, претендовавший на роль «режиссера» по союзному образцу в начале работы съезда, с ней не справился. Борьбу за «болото» вели фланги. Поэтому тактика обеих противостоящих сил в переломные моменты включала «разогревание» зала острыми выступлениями с трибуны и от микрофонов, разного рода патетикой и следующими за ними требованиями немедленного проведения голосования. Нередко это давало желаемый результат, хотя для конституционных изменений, где требовалось квалифицированное большинство (707 голосов), необходим был консенсус противостоящих сил, а потому на I СНД РСФСР вторжения в конституцию были минимальными.
Так выглядела расстановка сил на съезде, которому суждено было принять политические решения, может быть, самые важные для страны за предшествующие 40-50 или более лет. Вокруг этих решений разгорелась борьба, исход которой в каждом случае был непредсказуем. Ход съезда мне видится как прохождение нескольких критических точек, движение от которых могло быть направлено в разные стороны. Альтернативность исторического процесса проявилась здесь с хрестоматийной наглядностью.
Развилка первая: выбор лидера
Главной, оказавшей решающее влияние на последующий ход событий развилкой были выборы Председателя Верховного Совета (ВС) РСФСР. Предстояло избрать • не просто спикера, организующего работу и ВС, и съезда, а лидера, наделенного полномочиями, приближающимися к президентским. Такая его роль была зафиксирована в обновленных в 1988 и 1989 годах Конституциях СССР и РСФСР. Вопрос о том, кто станет хозяином главного российского государственного кабинета, приобрел ключевое значение [Ельцин, 1994, с. 33]. Последующее введение поста президента несколько расширило полномочия первого лица и сделало его менее уязвимым перед лицом парламента, но не изменило суть дела. Неудивительно, что за тремя турами выборов, продолжавшихся шесть дней, как за футбольным матчем, пристально следила вся страна. Воспроизведем острую динамику тех дней.
Первый тур. 24-25 мая - выдвижение и представление кандидатов, голосование. 26 мая - объявление результатов ночного подсчета голосов: Б. Ельцин -497, И. Полозков (лидер краснодарских коммунистов, возглавивший через месяц Российскую коммунистическую партию) - 473, самовыдвиженец В. Морокин - 32, против всех - 30.
Второй тур. 28 мая - голосование по двум лидерам списка. Ельцин - 503(+6), Полозков - 458(-15), против всех - 99(+69). Несмотря на положительную динамику у Ельцина и отрицательную у Полозкова, возникла патовая ситуация. Ею попытались воспользоваться антиельцинисты. Представители фракции КР в согласительной комиссии, в которой от ДР я участвовал с С. Филатовым и Л. Пономаревым, заявили, что оба претендента неизбираемы, надо договариваться о новых лицах. Мы, естественно, воспротивились этому [Филатов, 2000, с. 51-52].
Третий тур. 28 мая после крайне жарких дебатов, едва не вылившихся в рукопашную, большинством с перевесом лишь в семь голосов принимается решение о праве ранее баллотировавшихся кандидатов выдвигаться вновь. 29 мая - новое выдвижение и программные речи, голосование. Итоги: Ельцин - 535(+32), A. Власов - 467 (на 6 меньше Полозкова в первом туре), В. Цой (аутсайдер) - 11 (треть от результата Морокина), против всех v 27 (-72). Переход депутатов из последней группы, видимо, и решил исход выборов.
Очевидно, избрание Ельцина с третьей попытки с перевесом всего в 4 голоса было не случайным, но и не заведомо предопределенным. Во-первых, Ельцин был знаковой фигурой, вызывавшей не только симпатии, но и сильные отторжения, в том числе и у некоторых приверженцев ДР. Во-вторых, установка "преградить путь Ельцину" исходила из союзных партийно-государственных структур, ранее не знавших поражений в решающих поединках. Тот факт, что в этом вопросе Горбачев сомкнулся с завзятыми "антиперестройщиками", не мог не повлиять на конформистских по психологическому складу и политической ориентации колеблющихся депутатов. Горбачев не только на закрытых совещаниях в ЦК, но и в своем выступлении перед депутатами в перерыве заседаний съезда 23 мая открыто высказался против избрания Ельцина, не выдвигая при этом серьезной альтернативы. Позднее, объясняя свою позицию, он писал, что предвидел - с приходом Ельцина «станет нарастать конфронтация между союзным центром и Россией. Знал уже, что человек этот по характеру "разрушитель", "тиран"...» [Горбачев, 1995, с. 523].
Такое объяснение не кажется, во всяком случае, исчерпывающим. К весне 1990 года нельзя было не видеть, на какой волне, тоже несущей изрядный заряд сепаратизма, поднимается Полозков и не отдавать себе отчет в том, какие гибельные последствия - в том числе и для Союза ССР - могло бы иметь его избрание. Неслучайно Горбачев с трудом находил слова, положительно характеризующие человека, симпатии к которому он не мог испытывать. Возможно, помимо рассказанного задним числом хитроумного плана: свести в первом туре двух "радикалов", сбросить их и тем самым открыть дорогу "умеренному" и управляемому выдвиженцу, присутствовали еще два мотива. С одной стороны, в Ельцине, в отличие от Полозкова, он увидел "попытку отлучить Россию от социализма", о чем он прямо сказал депутатам, с другой - за позицией Горбачева стояла вся история его личных отношений с российским лидером.
В-третьих, вплоть до 29 мая противники Ельцина имели, как шахматисты, играющие белыми, тактическое преимущество: председательствующий на съезде глава Центризбиркома В. Казаков упорно и довольно бесцеремонно проводил линию, порученную ему его партией. И у многих политически неангажированных депутатов это вызывало раздражение и естественную протестную реакцию.
Почему избрание Ельцина все же состоялось? По-видимому, сказалось действие и глубинных процессов, и ситуативных моментов. Прежде всего, демократы на СНД России действовали гораздо активнее, консолидированнее и организованнее, чем союзные межрегионалы. Они переиграли партаппаратчиков тактически, добившись коренного изменения подготовленной в Президиуме прежнего ВС РСФСР повестки дня, подтолкнули съезд к размежеванию на фракционной основе, что еще год назад . казалось кощунственным отходом от "ленинских принципов" многим делегатам союзного съезда. Две недели происходило "раскачивание" съезда; энергичные и четкие выступления Ельцина, педалированная им открытость к разным позициям и людям, его способность утихомирить разбушевавшуюся аудиторию выгодно контрастировали с блеклыми докладами Власова и В. Воротникова, с изобиловавшей раздражающими штампами речью Полозкова, с твердокаменным упрямством и неуклюжими виражами Казакова.
Кроме того, колеблющиеся депутаты не могли не видеть господствовавших общественных настроений. Все эпизоды инспирируемой Кремлем (и, видимо, лично Горбачевым) антиельцинской кампании оборачивались в пользу гонимого. Неопределившиеся депутаты, каждый день проходившие из гостиницы "Россия" в Кремль сквозь строй пикетчиков, большинство которых требовало поддержки Ельцина, не говоря уж о шедших в их адрес письмах и телеграммах из избирательных округов, находились под сильным психологическим прессингом, которому номенклатура ничего не сумела противопоставить.
Наконец, сказалась неспособность аппаратных сил вести политическую борьбу в новых условиях. Противники Ельцина демонстрировали растерянность и непрофессионализм. Непостижимо, почему они своевременно не внедрили в депутатский корпус фигуру, приемлемую и для съездовского "болота", а делали ставку то на Полозкова, вызывавшего отторжение у большинства депутатов своей оголтелостью, то на бесцветного Власова.
Избрание Ельцина демократы праздновали как свою выдающуюся победу. На деле это была победа коалиции, в которой ДР представляла лишь одно из слагаемых. Более того, в этой коалиции не она, поставившая основную массу голосующих, и не те колеблющиеся депутаты, которые поддержали Ельцина еще в первом и втором турах, сыграли определяющую роль. Из приведенных выше данных следует, что к концу второго тура обозначился тупик: даже голоса Морокина, заявившего о своей демократической ориентации, к Ельцину не перешли, а число отвергающих обоих претендентов выросло более чем втрое. В третьем туре Ельцин завоевал три с лишним десятка недостающих голосов, которые самотеком прийти не могли.
В ходе трех туров голосования одна за другой группы бюрократии и их клиентура откалывались от прокоммунистического массива. За кулисами, как мы теперь узнали, по всем правилам аппаратной техники шла обработка потенциальных перебежчиков с выдачей обещаний и постов. К сожалению, никто из мемуаристов не рассказал, с кем в эти дни велись секретные переговоры и какие были обещаны вознаграждения. Можно лишь очертить ту политическую страту, из которой были извлечены особо ценные голоса, присоединившиеся в третьем туре и сыгравшие роль гирьки, перетянувшей весы. Это, как можно предположить, представители партийной, советской, военной бюрократии (и, возможно, ее интеллигентская обслуга), вступившие в сделку перед решающим голосованием. Вслед за ним и за стенами съезда на Ельцина переориентировалась часть прежней советской бюрократии, спешившая к разделу "союзного" пирога.
Не сразу пришло понимание, что место у штурвала занял человек, вовсе не считавший себя лидером межрегионалов или ДР, исполненный решимости соблюдать дистанцию по отношению к выдвинувшим его силам.
Правда, к чести российских демократов, среди них были люди, настороженно относившиеся к своему избраннику. Одни искали альтернативную проходимую фигуру и не смогли ее найти. Другие пытались ограничить самостоятельность Ельцина, поставить его в зависимость от демократических фракций. Так, депутат Л. Волков предлагал связать выдвиженца демократов формально зафиксированными условиями. Сегодня очевидно: даже если бы до этого дело и дошло, едва ли Борис Николаевич согласился с такими условиями.
В целом сказались, видимо, и разнородность демократической составляющей возникшего большинства, и известная идеализация народного любимца того времени, и переоценка собственных сил и возможностей, и главное - устойчивое представление о борьбе с союзным центром. Как бы то ни было, демократы, создавшие тогда ДР, переоценили свою роль и влияние на дальнейший ход событий, поставили все на одну карту. Ельцин же имел (и быстро расширил) иную политическую и кадровую опору.
Но и для победившей коалиции в целом избрание Ельцина Председателем ВС РСФСР весной 1990 года не означало овладения ключевыми рычагами власти ни в Союзе, ни в России. Силовые структуры, собственность союзных предприятий на российской территории, государственные СМИ - все это находилось вне пределов его компетенции. Довольно грубо это было тут же продемонстрировано снятием подготовленного к эфиру интервью Ельцина на союзном телевидении. Лишь со временем выявилось, что в те майские дни был завоеван решающий плацдарм для продвижения к этим рычагам, к формированию более широкого и устойчивого, хотя и не долговременного, большинства на съезде, к президентству и победе над путчистами.
Здесь хотелось бы прервать изложение хода событий, чтобы поставить более общий и, может быть, главный вопрос: насколько своевременным стал прорыв демократов к власти (именно прорыв, ибо взять власть так и не удалось)? Убедившись, что возможности МДГ на уровне союзного парламента крайне ограничены, пишет Г. Попов, "от тактики оппозиции, на которую мы предполагали пойти летом 1989 года, мы перешли к тактике борьбы за власть на ее нижних этажах. Было ли это решение правильным? Сегодня я уже не так уверен", - утверждает он и перечисляет ряд обстоятельств, которые ограничивали возможности демократов при власти, пожалуй, еще больше, чем в оппозиции. Заключение ведущего теоретика МДГ выглядит следующим образом: "Что было бы, если бы мы не поставили задачу взять власть в республиках и на местах, а остались бы такой же оппозицией, какой были на союзном уровне? Как пошло бы развитие страны? Не знаю, сложный вопрос. Но ясно другое - уважение масс в случае нашего отказа брать власть мы потеряли бы" [Попов, 1994]. К 2000 году позиция Попова стала более определенной: "Сегодня я считаю, что демократам надо было остаться в оппозиции - чтобы сохранить себе доброе имя". Самой грубой ошибкой демократических сил Попов считает то, "что Ельцина поддержали без всяких условий" [Общая... 2000].
Участники тех событий позднее, на одном из "круглых столов" (в 1997 году) давали разные ответы на этот вопрос. В моем же изложении ситуация выглядела так: «Если бы Ельцин не опирался на поддержку и помощь демократов, то он остался бы опальным секретарем обкома. Если бы демократы не имели в лице Ельцина лидера, народного вождя, то они остались бы интеллигентской тусовкой, в лучшем случае широкой политической тусовкой. Однако мы недооценили сложности проблем перехода. Если бы власть осталась в руках умеренных реформаторских сил, которые делили бы эту власть с другими силами... тогда ответственность за тяготы переход ного периода падала на "них", а "мы" были бы оппозицией. И не произошла бы самая страшная вещь - дискредитация понятия "демократ"» [Русская... 1997].
Зададим вовсе не запретный для историка сослагательный вопрос: что было бы, если бы тогда Председателем ВС России избрали другого политика? Представлю несколько вариантов развития событий, в разной степени вероятных.
Вариант реванша; самая реальная альтернатива произошедшему - избрание По-лозкова или ему подобного, чем серьезно рисковал Горбачев, сопротивляясь избранию Ельцина. Политическое руководство России стало бы верным союзником набиравшей силу реакционной антигорбачевской оппозиции. То, что вылилось в безумную и бездарную попытку путча в августе 1991 года, вероятно, осуществилось бы квазилегальным способом. Горбачев, продвигавший неприемлемый для этих сил проект нового Союзного договора, лишился бы власти еще до декабря или, оставшись на своем посту, был бы подмят своими же ставленниками.
При таком раскладе сил российская государственная власть не смогла бы стать, как это произошло в августе 1991 года, центром эффективного сопротивления ползучему перевороту. Очаги сопротивления оказались бы, скорее всего, слабыми и разрозненными. Демократические фракции СНД России оказались бы изолированными и в конечном счете разбитыми. Тот или иной сценарий роспуска российского съезда (если бы не получилось "приручения") мог быть осуществлен иными силами, но на год-два раньше.
Прибалтика и закавказские республики все равно ушли бы из Союза, но "развод", возможно, произошел бы по югославскому сценарию. Резко обострились бы отношения с Западом. Развитие в азиатских республиках во многом определялось бы позицией казахстанского руководства, но если бы СССР в усеченном виде и сохранился, роль феодально-байского элемента, ныне расцветшего в суверенных среднеазиатских государствах, в Союзе возросла.
Вариант отсрочки: избрание Власова или ему подобного - не решение, а отказ от какого-либо решения. В данной связи уместно воспроизвести очень точную мысль авторов первого доклада Римского клуба: в кризисных ситуациях (а деструктивные процессы в экономике, социальных и национальных отношениях стремительно разворачивались) отсутствие решения может оказаться самым сильным и опасным решением1. В относительно близкой перспективе развитие в России и в Союзе скатывалось бы к одному из крайних вариантов, но при отсутствии самостоятельного и авторитетного центра государственной власти в России.
Теоретически можно представить еще один сценарий. Председателем ВС избирается более или менее самостоятельный, прогрессистский, ориентированный на горбачевскую группу лидер, поддержкой которого демократы российского съезда не связаны и потому организуются как оппозиционная сила. Поскольку объективные условия и неизбежный рост социально-политических напряжений подталкивали бы к продолжению реформ, начатых в 1985 году, к ним вновь обратилось бы союзное руководство, не отягощенное борьбой за выживание с российским центром власти и потому смелее дистанцирующееся от фундаменталистов в КПСС. Обвал производства, рубля, социальных систем жизнеобеспечения все равно произошел бы, но ответственность за это демократы бы не несли и через некоторое время, вырастив новых лидеров, возобновили бы борьбу за власть в более благоприятных для себя условиях. Такой сценарий, по-видимому, был наименее вероятным, ибо для его осуществления необходимы три условия: способность горбачевского руководства продолжать реформы, изоляция реваншистов, консолидированность и организованность демократов. Как показали последующие события, на такие условия рассчитывать было трудно. Не говоря уж о том, что среди более чем тысячи российских депутатов такая фигура с лидерскими данными не просматривалась.
Стало уже общим местом утверждение, что с избранием Ельцина начался переход власти в руки второго эшелона бюрократии. И все же при всей противоречивости личности Ельцина, его взглядов и привычек, он, как показали последующие события, усвоил и сохранил приверженность некоторым демократическим ценностям. Ничуть не идеализируя ни Ельцина, для которого "межрегионалы" и "демороссы" были лишь группой поддержки, поставлявшей голоса и экспертов, ни пришедших с ним представителей новой страты, немедленно занявшихся переделом власти и собственности (включая и часть политиков, поднявшихся на демократической волне), надо констатировать, что именно таким путем произошло освобождение страны из-под власти старых бурбонов ГКЧПистского и полозковского образца, которые (чуть перефразируя известное изречение Ш.-М. Талейрана) были абсолютно неспособны чему-либо научиться и обладали удивительно избирательным устройством памяти: забывали то, что следовало бы неукоснительно помнить, и твердо помнили то, что лучше было бы позабыть. Для резкого разрыва с этой публикой Горбачев оказался слишком осторожен и податлив.
Развилка вторая: каким быть Верховному Совету?
Ограниченность влияния ДР проявилась сразу же при выборах заместителей Председателя В С. Правда, Ельцин выдвинул ее представителей на посты двух из четырех замов, но ни один из них не был избран. Провал демократических кандидатов на выборах руководителей ВС стал прелюдией к поражению демократов при формировании и самого этого органа. Коммунистическое крыло съезда продемонстрировало, что оно вовсе не деморализовано своей неудачей на выборах Председателя ВС. Один из кураторов КР на встрече этой фракции с Горбачевым в последний день работы I Съезда заверил: "Не волнуйтесь, Михаил Сергеевич, мы Бориса Николаевича спеленаем со всех сторон" [Филатов, 2000, с. 62].
Двухступенчатая конструкция высшего государственного органа восходила к конституционному устройству первых лет советской власти, от которого ушла сталинско-бухаринская Конституция 1936 года: созываемый на несколько дней многолюдный съезд - для говорения, для митинга и постоянно функционирующий ВЦИК -для законодательной работы. К этой конструкции вернулись в СССР в 1989 и в РСФСР - в 1990 году. СНД РСФСР состоял из 900 депутатов, избранных по территориальным, более или менее равным по численности избирателей округам, и 168 депутатов, избранных в национально-территориальных округах. Эти округа были скроены по специальным квотам, в соответствии с ".оторыми половину (84 депутата) избирали автономные образования лишь с 14% населения РСФСР, Москве же было отведено два таких округа, Ленинграду - один и т.д. Из этих двух категорий депутатов предстояло сформировать две палаты ВС - Совет Республики и Совет Национальностей (по 126 членов каждую).
Демократы, добившиеся при определении повестки дня СНД переформулирования соответствующего пункта (вместо "Избрание ВС" - "О порядке формирования ВС. Избрание ВС"), попытались изменить Конституцию (что было в компетенции съезда) с тем, чтобы либо превратить весь съезд в ВС, либо максимально увеличить численность палат2. Их цель заключалась в том, чтобы ввести наибольшее число активных и профессионально подготовленных людей в постоянно работающий и принимающий большинство законов орган. Сила демократов как раз и заключалась в наличии таких кадров.
Но это же отлично понимали их противники. "Недостаточно того, чтобы нас было много, надо еще, чтобы вас было поменьше", - откровенно сказал мне в кулуарах один из них. Публично эта позиция обставлялась, конечно, более пристойно. Вообще на сей раз тактика коммунистов была более искусной, чем при выборах Председателя ВС. С трибуны на все лады говорилось об осторожности обращения с Конституцией, о необходимости численного равенства палат и т.п. На авансцену были выдвинуты консервативные лидеры автономий, толковавшие о том, что предложения демократов будто бы ущемляют права национальных образований. Интенсивная работа проводилась и "под ковром". В итоге демократы потерпели двойное поражение. Во-первых, голосов для изменения Конституции не хватило. Во-вторых, выборы сделали В С несколько более консервативным, чем съезд, а наиболее "засветившимся деморо-ссам" путь в ВС был прегражден. В сложившейся ситуации и сами демократы оказались не на высоте, не умев консолидироваться. Некоторые из них, преследуя личные интересы, включились в инициированный их противниками процесс выдвижения альтернативных кандидатов, раздробили голоса и в конечном счете уступили давлению. Победа консерваторов была закреплена избранием председателей палат ВС: Совета Национальностей - Р. Абдулатипова, переговорщика от "Коммунистов России" в согласительной комиссии по выборам Председателя ВС; Совета Республики ? В. Исакова, ранее входившего в свердловскую команду Ельцина, но впоследствии ставшего одним из лидеров так называемого Фронта национального спасения.
Какое значение имело это поражение демократов? Р. Пименов, депутат от Сыктывкара, известный диссидент, расценил его как "катастрофу" [Пименов, 1990], примерно так это восприняло и большинство "демороссов". Однако, глядя на происшедшее с исторической дистанции, следует признать, что на последующее развитие событий оно не оказало решающего влияния. (Во всяком случае, существенно меньшее, чем избрание заместителей Председателя ВС, - им, в особенности Р. Хасбулатову, предстояло сыграть важную роль.)
Во-первых, потому, что основные политические и законодательные решения стали приниматься не ВС, а съездом, а на заседаниях палат, в комитетах и комиссиях ВС активно работали (в том числе и на постоянной основе) не члены ВС. Во-вторых,
политическая эволюция съезда и ВС шла по сближающимся траекториям. Сначала,
в условиях нараставшей радикализации, ВС не поддержал "шестерку" руководителей съезда и ВС, выступивших в марте 1991 года с антиельцинским демаршем, а в августе встал в жесткую оппозицию к путчистам. Затем не только в ВС, но и на Съезде произошло размывание неустойчивого проельцинского большинства. В свете всего этого представляется не очень существенным вопрос: мог ли ВС быть избран в ином составе? Циничное замечание Исакова: "Если бы... представители московской, ленинградской групп, которые так часто выходили к микрофонам, этого не делали, а просто сидели и молчали, они добились бы большего" [Исаков, 1996, с. 138], - возможно, и справедливо с прагматической точки зрения. В условиях же открытой политической борьбы отчетливая демонстрация "засветившимися депутатами" общественной позиции, транслировавшаяся на всю страну, представляется делом значительно более важным, чем утраты, понесенные демократами при формировании ВС.
Развилка третья: Конституционная комиссия
Каждый раз, когда депутаты упирались в тупик при решении того или иного сложного вопроса, звучало, как заклинание: вопрос этот будет решаться в новой Конституции. В том, что действующая Конституция малопригодна, согласны были все. Но какой должна стать новая Конституция, большинство депутатов представляло довольно смутно.
Консервативное крыло съезда, не имевшее ни подготовленных проектов, ни даже сколько-нибудь внятной концепции Основного закона, тем не менее хорошо помнило сталинский тезис: "кадры решают все" и настойчиво заполняло Конституционную комиссию своими выдвиженцами, большинство из которых к ее работе не были готовы профессионально. На съезде был "продавлен" порядок формирования Конституционной комиссии, уже принесший успех консерваторам на выборах ВС, - на основе представительства не политических сил, а регионов. Попытки демократов обеспечить равномерное представительство разных политических течений и научных подходов были отметены. 12 июня съезд проголосовал за список из 86 человек (плюс Ельцин и Хасбулатов по положению), сформированный на основе представительства регионов. Избранная таким образом Конституционная комиссия имела три существенных дефекта: она оказалась слишком многочисленной, чтобы быть работоспособной, недостаточно профессиональной и чрезмерно консервативной. Как мы тогда говорили (и объясняли Ельцину), получилась комиссия с преобладанием "вандейцев" - тормоз на пути будущих преобразований. В ней было 24 юриста, но зато 44 руководящих работника, в том числе несколько выходцев из КГБ.
И тогда Ельцину была рекомендована "двухходовка", которая помогла в известной мере изменить положение. Логика нашего предложения была такова: Конституцию 1977 года готовил аппарат и привлеченные эксперты, теперь же этим должны заняться депутаты, а для этого комиссию следует пополнить сверх региональных квот профессионалами. Примерно с такой мотивацией Председатель ВС сначала внес на рассмотрение съезда дополнительный список из 14 человек ? специалистов демократической ориентации - юристов, историков, экономистов, чей профессиональный опыт, как было подчеркнуто, весьма важен для разработки Конституции, отвечающей новым требованиям. На этот раз съезд согласился с председателем: 601 голосом против 225 список был утвержден. Это сделало состав комиссии несколько более равновесным: по данным А. Собянина, в начале работы комиссии в ней было 48 демократов, 46 консерваторов и 8 колеблющихся.
Затем в последний день съезда распоряжением Председателя ВС и Конституционной комиссии в составе комиссии была образована рабочая группа (31 депутат), собственно работающее ядро которой составили 14 новопришельцев вместе с некоторыми первоначально избранными депутатами. Формальным и неформальным лидером рабочей группы стал ее ответственный секретарь О. Румянцев - в то время один из заметных демократических политиков.
Таким образом, реальный процесс разработки Конституции, во всяком случае, на начальном этапе осуществлялся немногочисленной группой демократически настроенных политиков и ученых. Члены комиссии и рабочей группы, стоявшие на иных политических и идейных позициях, от участия в ее работе практически устранились.
Трудно сказать, почему номенклатурно-аппаратная часть съезда не стала вести борьбу за Конституционную комиссию с тем же остервенением, с каким она топила демократических кандидатов на посты заместителей Председателя и в Верховный Совет, а когда процесс подготовки новой Конституции был запущен, ограничилась вялым его торможением. Скорее всего этому просто не придали должного значения. Может быть, из-за традиционного для коммунистов отношения к Конституции как к формальному документу: их опыт показывал, что любой руководящий пост открывает больше реальных возможностей, чем формула закона.
Проект, подготовленный рабочей группой Конституционной комиссии, так и не стал новой российской Конституцией. Многократно прогнанный сквозь строй поправок в ВС, все более приспосабливаемый его авторами к тому уровню, на котором его мог бы, как они надеялись, утвердить съезд, проект к 1993 году утратил немало привлекательных черт первоначального варианта, появившегося уже осенью 1990 года. Но свою роль этот проект все же сыграл. В 1993 году, когда разработкой новой Конституции занялось учрежденное президентом Конституционное совещание, проект Конституционной комиссии был положен в основу его работы вместе с другим проектом, написанным группой известных юристов и представленным президентом от своего имени. Совмещение двух альтернативных проектов избавило принятую в конечном счете Конституцию от некоторых дефектов и перекосов каждого из них. В итоге страна получила пусть не безупречную, но в основе своей современную демократическую Конституцию.
Развилка четвертая: Декларация о суверенитете
Принятая 12 июня 1990 года Декларация о суверенитете - главный документ I СНД России. Весь ход съезда и важнейшие его решения, в том числе избрание Ельцина, были предопределены, когда демократам удалось поставить вопрос о государственном суверенитете РСФСР на центральное место. Добившись его включения в повестку дня (и притом в собственной формулировке), они сделали проблему суверенитета камертоном всей политической дискуссии. Правда, с докладом на эту тему в стилистике партийных документов прежней эпохи выступил Председатель бывшего Президиума ВС В. Воротников. Его дистиллированные штампы, уводившие от S существа дела, оказались весьма выгодным фоном для Ельцина, который в качестве рядового депутата выступал сразу вслед за Воротниковым от имени ряда делегаций. В редакционную комиссию съезда были внесены четыре проекта Декларации. Ельцин представил проект, подготовленный Волковым, Румянцевым и другими депутатами от ДР. Содержание этого документа, который и лег в основу принятой съездом Декларации, было шире названия. В нем были заявлены основы нового конституционного строя, которые еще предстояло заложить: не только отношения с союзным центром, иными республиками и иностранными государствами, но и суверенитет народа, разделение властей, гарантии прав и свобод граждан, наций и народностей, демократическое и правовое устройство государства, равноправие всех партий и общественных организаций (в противовес еще не ликвидированной тогда монополии КПСС) и т.д. Сама же речь Ельцина с четкой постановкой проблемы, конкретными пунктами предложений, искусно расставленными акцентами стала одним из главных контрапунктов съезда. Она не раз прерывалась аплодисментами и явно импонировала не только демократам. Ельцин заявил о себе как самый влиятельный протагонист российского суверенитета, под знаменем которого объединились достаточно разнородные силы.
Позиция консервативных депутатов, тоже проголосовавших за Декларацию, "на
выходе" совпала с позицией демократов, но вдохновлялась совершенно иными моти
вами. Демократы стремились радикализировать политический процесс и как можно
скорее демонтировать "партию-государство". Консерваторы же, как раз в эти дни
съезда завершившие создание собственного политического центра в лице российской компартии, рассчитывали с ее помощью отгородиться от либеральных реформаторов в руководстве КПСС и заполучить контрольный пакет в распоряжение_союзной собственностью на территорий РСФСР. Сдвиг в политических позициях консерваторов нашел выражение как в отходе значительной части депутатов фракции КР от жестко унитаристских позиций, так и в появлении фракции "Россия" - парламентской организации так называемых национально-патриотических сил. Их голосование за Декларацию о суверенитете было первым звонком, извещавшим о выходе этих сил на политическую арену.
И демократы, и консерваторы заостряли тему "эксплуатации" РСФСР в первом случае - партийно-государственными структурами центра, во втором - национальными союзными республиками, куда как будто бы направлялся безвозмездный переток ресурсов. В ходе дискуссии по Декларации на съезде выявились два главных пункта разногласий: отношения России с Союзом и Российской Федерации с автономиями.
Самым революционным положением Декларации была содержавшаяся в п. 5 формулировка, по которой на всей территории РСФСР устанавливается верховенство ее Конституции и законов, а действие актов СССР, вступающих в противоречие с "суверенными правами РСФСР", приостанавливается. Этот пункт был принят за основу в наиболее радикальном варианте 544 голосами (т.е. перевесом лишь в 13 голосов сверх необходимого минимума). Тем не менее лишь немногие ораторы решились сказать, какие последствия отсюда вытекают, например, угроза Союзу или выход за рамки существующей Конституции. Большинство же говорили о том, что Декларация - средство укрепления обновленного Союза. Понимали ли депутаты, за что голосовали? Или же это было тактическим приемом? Вероятно, было и непонимание всех последствий исключительно острого документа, и настойчивое стремление разных депутатов реализовать свои непосредственные цели. Суверенитет стал императивом, перед которым отступали все иные соображения, изменяла политическая осторожность. Наверное, многие разделяли убеждение А. Головина, лидера промежуточной группы "Смена": "Приоритет республиканского законодательства для нас сейчас - единственный выход" [Бюллетень » 36... 1990, с. 7].
Острый конфликт разделил депутатов при обсуждении п. 9 Декларации. В первоначальном варианте проекта, разработанного группой демократических депутатов, были зафиксированы полнота власти автономий на своей территории (за исключением полномочий, переданных СССР и РСФСР) и необходимость перехода на конституционно-договорную основу во взаимоотношениях РСФСР со всеми входящими в ее состав автономиями, включая автономные округа. Это была не только уступка давлению осознавшей свою силу номенклатуры автономий. В демократической среде тогда было популярно представление о безусловном праве всех этнических групп на территориально-государственное устройство по своему выбору.
Группа "Суверенитет и равенство" настойчиво требовала симметрии: раз законы РСФСР получают приоритет над законами СССР, то тот же принцип надо распространить и на законы автономий. В ходе дискуссии "автономы" потребовали прямой записи о верховенстве своих законов над российскими и о суверенитете - вплоть до выхода из Российской Федерации [Бюллетень » 30... 1990, с. 18; » 40, с. 12]. В процесс растаскивания власти включились и некоторые представители областей. Теперь ясно, какой беды избежал съезд, отклонив подобные требования и остановившись в конечном счете на значительно более осторожной формуле (расширение прав автономий, равно как краев и областей, которое впоследствии надлежит реализовать в законодательстве России).
Все вопросы были окончательно решены, когда 12 июня за Декларацию в целом проголосовали 907 депутатов, против - 13 при 9 воздержавшихся (хотя при постатейном голосовании столь выразительного единодушия не было).
В развитие Декларации о суверенитете в последний день работы съезда был принят документ, за который депутаты проголосовали после недолгого обсуждения. По свидетельству Исакова, документ был написан Ельциным от руки накануне ночью и вручен ему утром 22 июня [Исаков, 1996, с. 128]. Так родилось постановление съезда "О разграничении функций управления организациями на территории РСФСР