Полит.ру знакомит читателей с книгами, вошедшими в число претендентов на премию «ПолитПросвет» — специальную награду премии «Просветитель». В нынешнем году на нее претендует двенадцать книг, написанных на русском языке, о текущем общественно-политическом процессе. Финалистов группы премий «Просветитель» объявят до 30 сентября.
В тель-авивском издательстве «Бабель» вышла книга поэтессы, художницы и активистки Дарьи Серенко* «Я желаю пепла своему дому». Книга была частично написана в московском спецприемнике, где Дарья провела 15 суток в 2022 году.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ СЕРЕНКО ДАРЬЕЙ АНДРЕЕВНОЙ, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА СЕРЕНКО ДАРЬИ АНДРЕЕВНЫ.
Пока я читаю биографию Зонтаг, меня наполняет какая-то романтизированная тоска по иному времени, времени, в воздухе которого можно уловить утопический импульс. Я понимаю, что политическое время неоднородно. Подъем 60-х разбился о вьетнамскую войну, а сексуальная революция обернулась вспышкой сексуализированного насилия, но всё равно так хочется ощутить свою принадлежность к моменту, внутри которого происходит что-то прекрасное, — и более или менее все это чувствуют. Хоть я и не доверяю прекрасному.
Ночью я не могла уснуть, атакуемая вопросами. Я пыталась понять, что действительно меня волнует, и пыталась осознать, предпринимаю ли я попытки отвечать на эти вопросы (и возможно ли это).
1. Существует ли такая свобода, которая не вызывает своим появлением несвободы в другом месте
2. Когда я читаю книгу/текст, важно ли мне знать, что за человек ее/его автор
3. Может ли искусство действительно приносить свободу
4. Возможно ли равенство
5. Исчезнет ли гендер
6. Есть ли у человечества будущее
7. Возможно ли преодолеть капитализм
8. Возможно ли покончить с войнами, тиранией и диктатурой
9. Когда наступит конец политики
10. Почему фашизм возможен до сих пор
11. Как перестать быть человеком, оставшись при этом в живых
12. Возможна ли деколонизация без негативных эффектов национализма
На многие из этих вопросов у меня в голове уже были готовые ответы, но этого слишком мало, чтобы приблизиться к ним по-настоящему. Это вопросы, требующие всей жизни. Каждый вопрос похож на луковицу: ты снимаешь слой за слоем и плачешь, чтобы в итоге убедиться в том, что никакой сердцевины, которой нужно было достичь, нет.
***
Включив перед звонком выданный на 15 минут телефон, я заметила, что процент зарядки на нем вырос. Это меня встревожило. Кто-то включает и заряжает мой телефон без меня.
Господи, какая же я глупая. Я сдала спецприемнику свой реальный телефон со всеми доступами. Гаджет придется выкинуть, иначе, где бы я ни была после освобождения, он приведет ко мне. Я была зла на себя и свою неопытность.
Периодически я чувствовала резкую волну, прокатывающуюся по всему телу. После этой волны хотелось бить себя по лицу и ногам, хотелось увидеть собственную кровь, выступающую на поверхности кожи. Я попыталась перенаправить саморазрушительные порывы куда-то вовне и прыгала на месте до тех пор, пока над губой не выступила маленькая капелька пота. Потом я попросила у Оли сигарету. Я не курю, поэтому никотин меня обессилил и обездвижил, ярость исчезла, ей на смену пришли усталость и сонливость.
К вечеру я пришла в состояние, когда писать уже просто нечего. Внутри и снаружи всё настолько гладко и пусто, что лучше просто попытаться уснуть. Даже Оля сегодня не разговаривала, а просто смотрела несколько часов подряд в одну точку. Я всё это время дочитывала огромную биографию Зонтаг, так что в каком-то смысле тоже смотрела в одну точку часов шесть.
Ночью нам с Олей не спалось и мы начали обсуждать еду.
— Ой, Дашенька, а какую долму мы заворачивали…
— И, в общем, обмазываешь его чесноком и кладешь запекаться с веточкой розмарина…
— Трешь цедру лимона и провариваешь с сахаром…
— Мы курей покупаем только домашних и потом маринуем их…
— Очень хочется жареной рыбьей икры…
Я почувствовала во рту мощный приток слюны. Как же хочется есть нам всё это время.
***
Когда ты вырастешь, ты будешь вспоминать, как я пела тебе колыбельную, которую сочинила во время нашей тяжелой дороги. Это колыбельная о вырванном с корнем деревце, которое выхватили из горящей земли, чтобы спасти. Нас вырвали с корнем — и нам было так больно и пусто, ты всё время болела и плакала, а я обнимала тебя руками, как ветками, и качала тебя ветками, как руками.
Нас вело сквозь огонь и снег, ты была в жару и бредила, мы останавливались в пещерах, оврагах и норах и настороженно спали. За нами гнались люди в форме, и животные в форме, и деревья в форме, но это были другие люди, животные и деревья, непохожие на нас. Мне важно это противопоставление: они уже не были похожи на нас. Когда ты вырастешь, кем бы ты ни стала — человеком, животным или деревом, — ты не будешь похожа на них. Нас вырвало с корнем, чтобы спасти, мы сами вырвали себя ветками, как руками, из горящей земли, чувствуя жар и холод каждым оголенным корнем.
Я держала тебя на руках всю дорогу. Я прижимала тебя к груди, когда раздавался любой незнакомый звук. Я обещала, что никогда тебя не покину. Я пела тебе, что каждому дереву найдется такое место, где оно сможет укорениться — окрепшее, сильное, выжившее. Нас вырвало с корнем из нашей родной земли, но посмотри — теперь чужие хрупкие птицы вьют гнезда в наших раскрытых ладонях.
Я сама смутно припоминаю слова. Я повторяла их снова и снова, чтобы ты всегда могла слышать мой голос. Я повторяла их снова и снова, пока они не стерлись из моей памяти. Пока я пела тебе колыбельную, я бодрствовала. Эта песня не давала мне уснуть, чтобы я могла защищать тебя. Эту песню мы передавали от одного мигрирующего дерева к другому, пока она не растворилась и не стала шумом всего нашего летучего леса.
Когда ты вырастешь, ты выберешь землю, равную себе, сама. Ты простишь землю, которая отвергла тебя, которую мы отвергли не по своей воле, — или не простишь. Ты будешь сильнее всех, кто когда-либо гнался за нами. Сильнее той, что обнимала тебя руками, как ветками, и той, что качала тебя ветками, как руками.
Колыбельная
спите, — и кем бы вы ни были, сон вас найдет
беззаботно спите, будто завтра прибудут еда и вода
стоит вам только проснуться
бодрствуйте, словно не помните, куда держите путь
засыпайте так, будто пригрелись на дне медленной лодки
и пытаетесь вспомнить
когда уйдет последний человек, который знает тебя с рождения
когда останутся те, кто будет знать тебя до самой смерти
когда вернется тот, кто уже никогда не покинет
и покинет тот, кто никогда не вернется,
спи беззаботно, ибо во сне
будет время попрощаться с каждым
и поприветствовать каждого
***
Впервые за почти две недели пребывания в спецприемнике я проспала весь день. Уснула после обеда, а проснулась уже после ужина. Тело пытается ускорить время, как может, и приблизить срок освобождения. После долгого дневного сна моя голова напоминает камень и тянет обратно на дно кровати. Но спать мне уже не хочется. В камере все предметы прикручены к полу: кровати, скамьи, стол. Такое ощущение, что меня постепенно тоже прикручивает к одной точке. Я становлюсь менее подвижной, хоть и делаю на автомате зарядку и выхожу гулять. Сегодня утром меня порадовало солнечное пятно на стене над моей кроватью. Но даже оно было размечено решетчатой тенью окон. Хорошо, что солнечные блики они не в силах посадить на шурупы.
Мое пребывание тут пока ничуть не приблизило меня к пониманию того, что такое свобода. Я делаю свои поверхностные наблюдения, но не чувствую в них особого смысла.
Зато Оля из-за моей скуки узнала про Шиес и про то, кто такие иноагенты. И про дело Доксы. И про дело Юлии Цветковой. На каждый мой рассказ она охала и прижимала кулак ко рту, а потом шла курить в окно. Не уверена, что вся эта информация сделает ее счастливее.
***
Ощущение поезда вернулось. Сегодня, пока я читала свою утреннюю книгу, меня начало покачивать от слабости из стороны в сторону, будто бы в такт невидимым ударам. Последние два дня я почти ничего не ела, от всего воротило.
Мой поезд постепенно прибывает на конечную остановку: послезавтра, если ничего нового не случится, я должна оказаться дома. Сегодня 21 февраля. Очень хочется при встрече с мужем и друзьями у ворот спецприемника выглядеть хорошо и бодро, они, я думаю, переживали все эти дни сильнее меня. И заслуживают видеть, что их забота действительно отразилась на мне.
За две недели я похудела. Скачки веса замечала дважды — после первого суда и после апелляции. Вещей за это время скопилось так много, что я уже со вчерашнего вечера думаю, как бы мне уложиться в одну сумку. Хочется именно в одну, чтобы при выходе свободной рукой обнимать людей и чтобы быть более мобильной.
На руках у меня 14 книг, огромная косметичка, подушка, плед, матрас, свое постельное белье. Матрас, к сожалению, придется оставить, он огромный, я его не донесу.
Я мало говорю последние дни. Но для языка это, может быть, и хорошо. Чувство обнуления языка не самая удачная исходная точка для письма, но зато ревизия происходит и тут: я теряю как свои, так и чужие поэтики, и пытаюсь вспомнить, как я говорю с минимальным количеством метафор. Кажется, с трудом.
Ранее в рубрике «Медленное чтение» были представлены следующие книги из длинного списка премии «ПолитПросвет».
Александр Баунов. Конец режима: Как закончились три европейские диктатуры. М.: Альпина Паблишер, 2023.
Яков Гилинский. Онтологический трагизм бытия. Сборник статей. — СПб.: Алетейя, 2023.
Дмитрий Громов. АУЕ**: криминализация молодежи и моральная паника. М.: Новое литературное обозрение, 2022.
Михаил Давыдов. Цена утопии: История российской модернизации. М.: Новое литературное обозрение, 2022.
* Дарья Серенко была включена Министерством юстиции в реестр «иностранных агентов».
** Движение АУЕ признано экстремистским и запрещено в России.
