Первые известные нам стихотворения Дмитрия Александровича Пригова датируются 1963 годом. С тех пор он пишет десятки стихотворений в день, и число их, по разным подсчетам, достигает от двадцати до тридцати тысяч. Я уж не говорю о прозе, критических, публицистических и научно-теоретических текстах, художественных проектах.
Дмитрий Александрович Пригов v это жанровый универсализм и синкретизм, это говорение и письмо на границе высоколобой и популярной культур, это вавилонская башня всевозможных кодов и голосов, это кульминационная фигура русского поэтического процесса последней трети XX века - сравнение его с Александром Сергеевичем Пушкиным стало банальностью.
Мы, выпускники филфака МГУ 1992 года, впервые слышали Дмитрия Александровича и удивлялись ему в середине восьмидесятых. Тогда перестройка вывела это поколение поэтов на сцену ДК имени Зуева, в подвальчик клуба «Поэзия», в аудитории гуманитарных вузов, в «жареные» телепередачи, в «Московские новости» и «Огонёк».
Но в это время Дмитрий Александрович Пригов ещё считался чем-то вроде «литературного хулигана». Он вызывал иронию не только у писателей толстожурнального мэйнстрима, но и у части «социально близкого» ему университетско-академического сообщества: «Зачем нам Виктор Ерофеев, Пригов, Сорокин, когда у нас есть Шнитке, Окуджава и Пастернак». А мы, молодые «салаги» в среде поэтов и филологов, еще не успевшие проникнуться общепринятыми идеями, смутно предчувствовали в ближайшем будущем значительную переоценку ценностей.
Конечно, и мы не могли предвидеть, например, того, что именно Шнитке напишет оперу на «Жизнь с идиотом», а Дмитрий Александрович Пригов будет читать лекции в Историко-Архивном институте, который превратится в РГГУ. Но девяностые годы это дали, и молодые неононконформисты (да! неононкон! так!) в поэзии и Интернете, уже ругают Пригова за то, что он мэйнстрим и истеблишмент. Сам же Дмитрий Александрович в передаче Виктора Ерофеева «Апокриф» на канале «Культура» стилизованно-академически журит Полину Дашкову за производство «массовой культуры».
Впрочем, существует достаточно много полей соприкосновения Дмитрия Александровича с самыми современными поэтическими, художественными и музыкальными процессами и проектами. Можно вспомнить «Ночь Баха», где мы с ним оказались «соседями». Или экскурсию по «литературному Беляево», проводимую Приговым в рамках интереснейшей альтернативно-краеведческой серии «культурологических прогулок» Сергея Никитина.
Лично мне приходилось с Приговым общаться дважды, и оба раза он напутствовал меня замечательными, в сущности, словами: «Живите не по лжи!» И как-то не хотелось считать это самоиронией «фюрера московского концептуализма» по поводу своего имиджа и функций литературного «мэтра» в эпоху «безмэтрия». Хотелось просто принимать этот совет как что-то равное себе. И жить не по лжи.
Идеологическим контекстом расцвета Дмитрия Александровича Пригова и его влияния на русскую литературу были, как принято считать, постструктурализм и деконструкция, критика фаллологоцентризма и тотального дискурса, обнаружение «произвольности» любого языка. Но и в азбуках, и в бестиариях, и в текстах, нарисованных на газете «Правда», и даже в крике «кикиморой» есть признак или призрак, какого-то реального экзистенциального беспокойства.
В «Банальном рассуждении на тему свободы», «маленькой балеринке», «двух мужских кошках» или в «отвсюду видном» Милицанере, интонация Пригова v вне «измов». И это даже не «новая искренность», а неконвенциональная, неконцептуальная «настоящесть» Поэта.
Надеюсь не слишком исказить мысль, услышанную как-то от В. М. Живова: новому поколению авторов надо было прожить эти восьмидесятые годы с Приговым, чтобы сквозь весь этот видимый миру стёб, расслышать невидимые ему пафос и катарсис. И получить свободу, позволяющую «после постмодернизма» писать стихи, выходить на настоящие смыслы, на предельный интерес и глубину существования - «Жить не по лжи».
Как сказал Дмитрий Александрович Пригов.
***
КНИГА ВОЗМОЖНОСТЕЙ
К ВОПРОСУ О МОДЕЛИРУЕМОСТИ ДИНАМИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ В ИСТОРИИ.
Посвящается Дмитрию Александровичу Пригову.
1.
Стреляет в Ленского Евгений
И попадает точно в цель,
А ведь могла бы, без сомнений,
Иначе кончиться дуэль.
Чуть чётче выстрели поэт v
И, вмиг поверженный, Онегин,
Упал, окрасив кровью снеги,
И умер бы во цвете лет
2.
Антисемит убил еврея,
И это, право, ерунда.
Он мог бы выдумать хитрея:
Так спровоцировать жида,
Чтоб самому убиту быти,
И люди русские потом
Жалели б об антисемите
И возмущалися жидом
3.
Козак на Запорожской Сечи
Прикончил сына своего.
А если б сын убил его,
Тогда бы не было и речи
Ни об Украйне никакой,
Ни о коне и чистом поле,
И отслужили бы в костёле
Католики за упокой
4.
Театр уж полон до отказа,
Но вот в ответственный момент
Упал от пули педораза
Американский президент.
А если б люди повернули
В руке убийцы пистолет,
То президент бы жил сто лет,
А сам убийца пал от пули
5.
Раскольников убил старуху,
И это, в общем, ничего.
Её он застрелил, как муху,
А и она могла б его
Убить, ограбить, испохабить,
А тело после расчленить,
Сложить в мешок и спозаранку
Пойти в Фонтанку утопить
6.
Герасим утопил Муму.
А и она могла б ему
--------.
--------.
--------.
--------.
--------.
--------.
7.
Зевс Кроноса уничтожает v
Эдипов комплекс одолел.
А если б раньше v кто их знает? v
Его бы Кронос так же съел,
Как тех детей своих, повеса, v
Иные вышли бы дела:
На всё б не воля уж Зевеса,
А воля Кроноса была
