Продолжение (см. часть 1)
...Итак, первые дни после взрыва реактора четвёртого энергоблока Чернобыльской АЭС – точнее, первые десять дней, "активная стадия аварии". Именно тогда что-то происходило в образовавшемся на месте реактора "развале", откуда шёл выброс радиоактивных загрязнений в воздух.
По оценкам на 1990 год, в первые сутки, 26 апреля, было выброшено 6-18 мегакюри активности (1 кюри = 3,7 x 10 в степени 10 распадов в секунду). К 1 мая выброс снизился до 1-3 мегакюри. Затем начался рост – к 6 мая до 4-12 мегакюри.
На минуту представьте себе работавших тогда в Припяти людей – средмашевских специалистов. Что для них должен был означать это неожиданный рост выброса? Ясно: идёт какой-то процесс. Развал "живёт" своей непонятной жизнью. И в этих условиях неопределённости нужно принимать какие-то решения. Эта ситуация в корне отличается от условий работы персонала энергоблока до аварии: там как раз нужно было действовать в строго указанных рамках, двигаться в "коридоре", где все параметры были хорошо определены и исследованы. А выход эксплуатационного персонала из этого "коридора" и привёл к катастрофе. Теперь, после разрушения реактора, не было почти никаких представлений о том, где же мы находимся. Ясно было лишь, чего следует попытаться избежать. Переоблучения населения, конечно, – а для этого необходима эвакуация и, поелику возможно, снижение выброса активности в окружающую среду.
Но прежде всего следовало избежать возобновления цепной реакции деления, или новой "вспышки мощности". СЦР (самопроизвольная цепная реакция) – кошмар для любого специалиста из "отрасли". И для "человека с улицы" – тоже. Первые попытки воздействия на развал были как раз связаны с предотвращением такой возможности.
...Наверное, в своей предыдущей статье я "сглазил". Воздав должное прошедшему по НТВ в понедельник, 24 апреля, фильму "Атомные люди" Алексея Поборцева, я недобрым словом помянул шедшую когда-то по Ren-TV паранаучную халтуру. И тут же и получил по первое число по первому же каналу.
Вечером 26 апреля, в годовщину аварии, на ОРТ, в программе "Тайны века", ведущий Сергей Медведев показал фильм "Ликвидатор" – "страшную правду" о двух событиях: о Чернобыле и о трагическом уходе из жизни 27 апреля 1988 года, спустя два года и день после катастрофы, одного из ключевых для Чернобыля людей – Валерия Алексеевича Легасова.
Чем "страшная правда" отличается от "правды" просто? Первая живёт в таблоидах, в романах с простыми названиями на ярких обложках и в такого вот рода "документалистике", в изобилии расплодившейся на отечественном экране. Там даются интересные и, главное, доступные широким читательским и зрительским массам объяснения.
"Правда" просто – она, как правило, очень по-другому выглядит. Там всё либо сложнее (что с техникой, что с психологией), либо намного проще. И то, и другое, как правило, очень неудобно и неуютно. Если сложно – то голову надо напрягать. А если просто – открывается такое знание об окружающем, что порою лучше и не жить.
Так вот, если поверить в медведевские "тайны века", то реактор взорвался от искусственного землетрясения под ним. Было-де два толчка – сначала землетрясение, потом странная вибрация, наконец, взрыв... Трясение же было вызвано секретными испытаниями геофизического оружия, которые проводили военные из соседней секретной войсковой части. А Валерий Легасов – тот ушёл из жизни не добровольно. Его убили двое "людей в чёрном", а узел на петле был завязан слишком хорошо. Горбачёв к нему плохо относился, за Чернобыль обиделся, славе завидовал, орденом обделил. А Легасов тут ещё мемуары надиктовывал, сказать и написать мог лишнее. А, может, довели до самоубийства. Затравила "мафия" из Курчатовского института. Ведь он критиковал директора Анатолия Александрова, имевшего отношение к разработке "чернобыльских" реакторов РБМК, порочных от рождения (кстати, если реактор взорвало "искусственное землетрясение", то какие могут быть претензии к его конструкции? ну да ладно...) - вот тот Легасова и "прокатил" на выборах в научный совет. Там, в этих "тайнах", ещё много такого-эдакого...
Насчёт искусственных землетрясений (мол, Москва нас тут задолбала) – помню, высказывался пятнадцать лет назад Звиад Гамсахурдиа, нездешнего таланта деятель. О том же – мол, если что, всех тряхнём – говорил и Владимир Жириновский, того же ряда персонаж. После "Катрины" в Штатах нашёлся духовно им близкий "учёный". Эта ересь интересна трём категориям людей. Читателям таблоидов и писателям в таблоиды – это во-первых и во-вторых. А в-третьих, знахарям и колдунам от геофизики. Нет, у них у всех есть хорошие вывески и натуральные учёные степени (правда, диссертации такие лучше упрятать под гриф "секретно", чтобы не засмеяли остатки научного сообщества), но ведь надо ещё как-то кормиться! И вот они выползают на страницы и экраны после каждого очередного обрушения зданий и сооружений и говорят: "Всё дело в грунтах, разломах, аномальных и геопатогенных зонах". То есть, если что, мы можем проверить ваши постройки... А если надо – дадим справочку: рухнуло по естественным причинам. Для разного рода начальства, принимающего решения, это всё понятней, ближе, а главное – реальнее, чем качественное проектирование и строительство. А в случае чего – на "модель живой Земли", на "потоки энергии, которые циркулируют в недрах и выходят на поверхность", в условиях общероссийского одичания можно списать любое чрезвычайное происшествие.
Такого не могли себе позволить работавшие в Чернобыле специалисты и первый из них – прибывший на место в 20:20 26 апреля в составе правительственной комиссии Валерий Легасов. Только подъезжая на место и увидев зарево в полнеба, они поняли масштаб аварии. Масштаб – и только: состояние реактора было неизвестно. Но даже не зная, что делается в развалинах четвёртого блока, можно было поставить три очевидные задачи. Как специалист по безопасности такого рода объектов, Легасов понимал, что надо обеспечить эвакуацию людей. Как "атомщик", среди прочего проработавший три года на Сибирском химкомбинате, – что надо прекратить (или предотвратить) цепную реакцию деления. Как химик – что нужно перекрыть выход из реактора активности – газов и аэрозолей.
Легасов настоял на эвакуации пятидесяти тысяч жителей Припяти, городка атомщиков, хотя на тот момент, по действовавшим нормативам, этого не требовалось: ветер пока нёс радиоактивные выбросы от города. Пока... Людей успели вывезти до того, как во второй половине дня 27 апреля направление ветра сменилось и жилые кварталы Припяти "накрыло".
Многие, кстати, возмущались: а почему эвакуация города не была объявлена сразу после аварии? Если бы ночью 26 апреля люди двинулись из Припяти, то, согласно действовавшим планам гражданской обороны, они пошли бы через "рыжий лес". Через лес, на который пришёлся первый выброс радиации. Через лес, который погиб сразу и стоял, пропитанный радиоактивной пылью. Так что нерасторопность гражданской обороны спасла в тот момент многие тысячи жизней.
Что же до второй и третьей задач, то решено было забрасывать реактор поглощающими материалами: бором (ловит нейтроны), свинцом (задерживает гамма-излучение), доломитом (сорбирует активность).
Что же произошло и продолжало происходить там, в реакторе, ещё только предстояло выяснить.
Продолжается ли цепная реакция деления? Измерив спектр гамма-излучения привезённых из района станции образцов, определили, что короткоживущие продукты деления в них отсутствуют. Значит, реактор заглушен. Вообще-то реактор просто перестал существовать в момент взрыва, превратившись в пористую груду обломков, в которой "гулял ветер". Воздух проходил туда через образовавшиеся при взрыве проёмы, нагревался, фильтруясь через "развал", и уходил вверх, унося тепло, радиоактивные газы и аэрозоли. Тепло выделяли при радиоактивном распаде продукты деления ядер, накопившиеся в реакторе за три года работы. В "развале" горел графит.
Но какова была температура при взрыве?
Это установили, исследуя "горячие частицы" – радиоактивные пылинки. Их поместили в печь и, нагревая, стали определять выход активности. Дело в том, что значительная часть радиоактивных продуктов деления – благородные газы, галогены, щелочные металлы – "сидят" в зерне двуокиси урана в дефектах кристаллической решётки. Эти дефекты имеют разную энергию активации – то есть, грубо говоря, структура кристалла восстанавливается там при разных температурах. Освободившись из такой "ловушки", атом диффундирует, дрейфует по кристаллу и с какой-то вероятностью выходит наружу. Ясно, что если до исследования кристалл уже нагревали до некоторой температуры, то в нём отожжены и восстановлены дефекты с энергиями активации ниже характерной, а сидевшие в них продукты деления уже вышли. Но как только при исследовании мы нагреваем кристалл до более высокой температуры, начинается выход оттуда продуктов деления. Этот скачок выброса активности мы и регистрируем.
Вот так, по пылинкам, удалось установить температуру при взрыве. Плавления топлива при этом, как выяснилось, не было. И основная часть активности по-прежнему сидела в топливе, внутри зёрен двуокиси урана.
Но теперь ровно по той же схеме шёл отжиг всего топлива, оставшегося в шахте реактора. И главное было – чтобы оно не нагрелось до температуры существенно большей, чем была при взрыве. Фильтрующийся сквозь развал воздух охлаждал его – но он же и выносил наружу радиоактивные газы и аэрозоли.
Сброшенные в развал в первые дни материалы перекрывали тягу в этой "печке". Охлаждение затруднялось, топливо нагревалось. Шёл отжиг топлива, 2 мая подскочил и продолжал расти выход оттуда активности. А потом развал "задышал" – начались непонятные движения. Плавился песок, доломит, бетон. Расплав ещё более перекрывал путь воздуху. Так продолжалось до 6 мая по нарастающей, когда образовавшаяся лава – топливосодержащие массы – ушла в подреакторные помещения. После этого выброс активности в окружающую среду снизился на два порядка, до 50-150 килокюри в сутки. "Активная стадия аварии" закончилась.
Легасова потом упрекали в том, что лишь малая часть из сброшенных материалов попала в шахту реактора. На самом деле, хватило того, что попало. Хватило, чтобы обеспечить этот разогрев и второй выброс активности – и выходили при этом более опасные, долгоживущие изотопы.
Только можно ли теперь упрекать Валерия Легасова за эти решения? Вряд ли. Я, во всяком случае, не рискну. Он действовал на основании неполной информации. Его решения были логичны.
Но он в полной мере осознавал свою роль в случившемся. Не в этом ли ключ к тайне второго события – трагического ухода ученого?
Восемнадцать лет назад, 27 апреля 1988 года, он покончил с собой.
Член Президиума Академии наук СССР, замдиректора Курчатовского института, возглавлявший там Отделение молекулярной физики, а в МГУ – объединенную кафедру радиохимии и химической технологии... Для пятидесяти с небольшим лет в позднесоветские времена это была карьера не просто блестящая – небывалая. Так почему?..
После 26 апреля 1986 г. он принимал на месте другие важнейшие решения, а потом – готовил доклад об аварии, представленный на конференции МАГАТЭ в Вене. Для учёного Легасова эти два года были заполнены напряжённой и осмысленной работой.
Так почему же?
Писатель и эколог Сергей Залыгин даёт такое объяснение: "Он переживал ужас, – не мог Легасов согласиться с тем, что до сих пор строим АЭС и только через пятнадцать-двадцать лет убедимся в их бесперспективности. Академик Легасов Валерий Алексеевич эти пятнадцать-двадцать лет принять не мог... "
Его судьбе был посвящён фильм куда более документальный, чем пресловутые "тайны века". В декабре 2004 года по каналу РТР прошла лента "Самоубийство после Чернобыля. Академик Легасов". Там предлагается другой ответ: "...накануне смерти академик надиктовал пять магнитофонных кассет, где он упоминает тех, кто на самом деле виноват в аварии на Чернобыльской АЭС, не пощадив при этом и себя. Лишь однажды академик Легасов переступил через себя и солгал, пытаясь скрыть истинные размеры катастрофы от всего мира на международной сессии МАГАТЭ. Легасов втоптал свою честь, чтобы сохранить достоинство своей страны, но она этого не оценила. Выброшенный из жизни, тяжело больной Легасов покончил с собой через два года после взрыва на ЧАЭС".
Тем, кто общался с Валерием Алексеевичам в те два года, ясна абсурдность обеих этих версий. Доклад, представленный МАГАТЭ, был беспрецедентно смелым в своей объективности. Как вспоминал Николай Рыжков, "кое-кто требовал авторов этого 700-страничного доклада привлечь к уголовной ответственности".
Да и про "перспективы разных видов энергетики", про их относительную безопасность Легасов говорил и писал совсем другое: например, что при нормальной работе атомная станция выбрасывает в окружающую среду в сорок раз меньше радиации, чем угольная той же мощности.
Вообще, учёный Легасов отличался смелостью мысли, широтой охвата материала и системным подходом.
Смелость мысли – это про его научные работы 60-х гг. Со школы известно: благородные газы, они же инертные, восьмая группа таблицы Менделеева, – просто по определению в химические реакции не вступают и соединений не образуют. Первым связать ксенон смог Бартлетт, но в синтезе соединений благородных газов традиционным финалом эксперимента была груда искорёженного и оплавленного металла. В 1963 г. коллега показал Валерию статью об этих проблемах: "...К счастью, над Валерием никогда не довлели устоявшиеся взгляды. Взял сосуд, напустил ксенон и четырехфтористый уран, подогрел и получил тетрафторид ксенона. Это было чудо, открытие!" Но Легасов смог превратить это чудо сначала в инструмент для дальнейших исследований, а потом и применить в новых технологиях. Валерий Алексеевич возглавил Отделение молекулярной физики, и на общем фоне "курчатника" оно выглядело очень динамичным и каким-то "западным".
Широта охвата и системный подход Легасова проявились, когда он озаботился проблемами безопасности сложных технологических систем – в ядерной энергетике, в химических производствах и в других отраслях. Созданный им в начале 80-х гг. учебный курс "Безопасность химических производств для человека и окружающей среды" был изумительно красив. После Чернобыля его идеи нашли применение: в декабре 1987 г. Валерий Алексеевич возглавил Рабочую группу при президиуме Академии по оценке риска и проблемам безопасности, в феврале 1988 г. – Научно-техническую комиссию по промышленной безопасности при Госкомитете по науке и технике. Автору довелось тогда слышать доклад Легасова, где он сравнивал Чернобыль с катастрофой на химкомбинате в индийском Бхопале; это было... изящно.
Повторю: его уход из жизни, на первый взгляд, был просто необъясним.
Легасов был одним из наиболее успешных в своём поколении выпускников "Менделеевки". Встречаясь, они о нём говорили. Но странные то были разговоры: да, блестящий учёный, педагог, организатор – но… И странное это было "но". Признавая талант Валерия Алексеевича, его не считали за "своего". Когда-то в институте они целыми курсами ездили на целину, и Валера Легасов был комсомольским вожаком, получил тогда медаль "За освоение целинных земель" – как все. Они вроде как были равны. Но потом некоторые оказались "равнее других".
Сразу после защиты диплома академик Исаак Кикоин предложил Легасову остаться в аспирантуре в Курчатовском институте. Но, как написано в одной из биографий, "еще ранее Валерий Алексеевич дал слово товарищам по МХТИ им. Менделеева уехать работать на Сибирский химический комбинат. Слово сдержал... Возвратился в Москву в конце 1962 года, поступил в аспирантуру..." Другой мемуарист, доктор химических наук Огородников, говорит немного иначе: "...после защиты диплома по его инициативе вся группа уехала в Томск-7 на Сибирский химический комбинат..." Согласитесь, в таком изложении всё выглядит иначе: человек, "застолбивший" за собою место в московской аспирантуре, ведёт за собою других, и те оказываются в "почтовом ящике", в городе Заколючинск, откуда им вырваться весьма сложно. Потом в разговорах среди своих, "по гамбургскому счёту", Легасову это всегда припоминали – не отрицая, впрочем, его талант и блестящие работы. Припоминали ему также и одну из причин карьерного взлёта – "папу из ЦК", опять-таки признавая все те же достоинства. Но до поры до времени эти мнения профессиональной корпорации было лишь разговорами "на кухне".
Таковы были правила игры – за внешним советским равенством скрывалась номенклатурная кастовость. "Каждый выбирает для себя": преимуществами касты можно было воспользоваться – а можно было и обойтись. Кто какую "масть" выбрал, было хорошо видно в коллективе.
Возглавляемое Легасовым Отделение действительно было эффективно работающей лабораторией, похожей на западные... так же, как заводы петровского времени с крепостными рабочими были похожи на европейские. Те же правила игры: система – потогонная, а начальник – "равнее других". Но и это мнение, мнение коллектива, было лишь разговорами "в курилке". Там, в курилках, тоже судили "по гамбургскому счёту".
А в конце 80-х правила вдруг изменились. Было такое поветрие: выборы руководителей предприятий, советов трудовых коллективов, научных советов и так далее... И на таких вот выборах научного совета в Курчатовском институте Валерия Алексеевича "прокатили" – около сотни белых шаров и больше ста двадцати чёрных. В медведевских "тайнах" это голосование списывают на интриги, явно не понимая атмосферу того места и времени: невозможно тогда было манипулировать людьми, как при нынешней "управляемой демократии". И вот "кухня" и "курилка" высказали наконец своё мнение.
Легасов воспринял это тяжело, слишком тяжело для "начальника". Он-то ведь совершенно искренне жил по правилам, предлагаемым эпохой (или же дьяволом?). Он всего лишь жил в одном с нами времени (или в одном безвременьи?), по его законам и заповедям (или – по их отсутствию?). Казалось: позволено если не всё, то многое. Так писал классик – и, похоже, ошибся.
"Время разбрасывать камни" прошло, пришло "время собирать камни". "Веселись, юноша, во дни юности твоей, и ходи путями сердца твоего, но только знай, что за всё это Господь призовёт тебя на суд". И лишь по случайности это время пришло уже после того, как вострубил третий ангел, и с неба упала звезда, имя которой – Полынь. А он – он услышал тот призыв.
А тут ещё навалились проблемы в семье...
И в первый раз он попытался расстаться с жизнью в августе 1987 г.
Казалось бы – какая беда, ведь Валерий Алексеевич оставался академиком, директором, завкафедрой, в общем – начальником. Но важен для него оказался именно этот неожиданно открывшийся "гамбургский счёт". Похоже, "на кухнях" не зря спорили о нём. Валера Легасов думал, что его считают товарищем и "вожаком". Хотел этого...
Церковь осуждает добровольный уход из жизни, но он, не веря в высшие силы, сам совершил суд и привёл приговор в исполнение. И этим доказал, что был лучше многих из нас – оставшихся. Не только потому, что был талантлив, – просто не каждый имеет смелость услышать такой призыв. Сегодня вряд ли кто бросит камень ему вслед – и не потому, что время разбрасывать камни прошло.