26 мая 2010 г. в Пушкиногорье состоялась церемония награждения победителей грантового конкурса «Меняющийся музей в меняющемся мире», который ежегодно, уже в 7-ой раз, проводится Благотворительным фондом В. Потанина.
Экспертиза у конкурса – достаточно строгая. В этом году на конкурс было подано 473 проектные заявки, представленные 345 музеями из 71 региона России. Победителями 2010 г. стали только 22 проекта из 19 регионов (список победителей, краткие содержания проектов-победителей). Обращает на себя внимание то, что конкурс включает в себя не только проверку и отсев заявок, но и обучающие семинары, на которых финалисты-авторы лучших проектов, доводят их «до ума». Затем победители конкурса собираются на семинар, на котором им рассказывают о технических сторонах реализации проектов: тонкостях музейного проектирования, бухгалтерии и пр.
Далее за тем, как проекты-победители претворяются в жизнь, наблюдают эксперты фонда, готовые помочь авторам советом и консультацией. Такая забота Фонда о обучении музейных работников, непрерывное сопровождение лучших проектов с начального уровня до завершения не может не радовать и, возможно, заинтересует специалистов в других областях науки и образования.
«Полит.ру» обратилось к Алексею Валентиновичу Лебедеву, доктору искусствоведения, заведующему Лабораторией музейного проектирования Российского института культурологии с просьбой рассказать о том, как организована экспертиза конкурса, проблемах российских музеев и музейного проектирования. Беседовала Наталия Демина.
Какова процедура приема, оценки и выбора лучших заявок?
Конкурс проходит в два тура. Естественно, все начинается с того, что участники присылают проектные заявки, которые читают эксперты. Так как приходит до 500 заявок, ни один эксперт не может прочесть их все. Поэтому эксперты читают проекты по номинациям, каждому достается приблизительно 100 заявок. Но конечно, делают это не по одному. Каждую номинацию оценивают два-три эксперта и отбирают лучшие заявки для жюри. Это приблизительно 20 процентов от общего числа заявок. Таким образом, в жюри попадает около 100 проектов, из которых оно отбирает половину.
Их авторы выходят во второй тур, который начинается с трехдневного проектного семинара. После семинара заявки дорабатываются авторами и присылаются во второй раз. Дальше все идет по схеме первого тура: чтение экспертами – решение жюри. В победители выходят около половины участников второго тура (в этом году – 22 из 45-ти).
Но на этом второй тур не заканчивается. После церемонии награждения победителей для них проводился однодневный тренинг, связанный с техническими сторонами реализации проекта – бухгалтерией, отчетностью, типовыми ошибками и пр.
Дальше начинается реализация проекта. Каждый автор проекта ведет дневник проекта в Интернете. Если в ходе реализации что-то вызывает у организаторов конкурса беспокойство, то на мониторинг проекта отправляют экспертов, посмотреть, что делается. Если все в порядке, то эксперты приезжают на завершение проекта - посмотреть, что получилось, и эта итоговая проверка – обязательна.
Сколько времени дается на реализацию?
Тут есть только верхнее ограничение – не более года. А насколько меньше никто не оговаривает. Это уж как автор проекта в своей заявке написал, так и будет.
Бывает ли такое, что человек получает грант Фонда, а у него проект не получается?
Бывает. И это риск, на который Фонд Потанина идет вполне сознательно.
В жизни любого, самого передового учреждения львиную долю составляют функционирование и воспроизводство. Их обеспечивает известная управленческая технология, именуемая планированием. Ведь по определению планирование – это управление операциями. А проектирование – это управление инновациями. Его и не должно быть много, ибо слой развития всегда тонок. В нем сосредоточены многие риски. Грамотно составленный план обязательно будет реализован. А проект – даже самый яркий и продуманный – имеет лишь шансы на успех. И все же идти на эти риски необходимо. Ибо если мы перестанем думать о будущем, его у нас и не будет. Конкурс «Меняющийся музей в меняющемся мире» – это инвестиция в будущее.
Не сочтите мои слова за парадокс, но ошибки, возникшие при реализации проектов, тоже приносят пользу. Так отрабатывается технология создания новшеств. Поэтому Фонд Потанина не просто констатирует ошибки грантополучателей. Он пытается разобраться в их причинах. Ведь есть ошибки и ошибки. Одно дело ошибка содержательного плана – пытались сделать одно, а получилось другое, но тоже по-своему хорошее. Хотели сделать музей, а получился фестиваль. Или ошибка анализа ситуации: рассчитывали на софинансирование, а партнер обманул, денег не дал. В этом случае Фонд пытается помочь. Иногда ситуацию удается откорректировать, но бывают, конечно, и случаи, когда «медицина бессильна».
Впрочем, все это – предполагаемые потери. Другое дело, если будет обнаружено нецелевое использование грантовых средств. Пока такого не случалось, и, слава богу, что не случалось. Потому что за подобное Фонд по головке не погладит. Тут последуют санкции…
Вы – член жюри?
Я председатель экспертного совета и поэтому автоматически являюсь и членом жюри. Но я –исключение. Во всех остальных случаях члены жюри и эксперты – разные люди. И отбираются они по разным критериям.
Эксперты – это профессионалы в узкой предметной области, все они специалисты в сфере музейного и социокультурного проектирования. В жюри же входят крупные деятели культуры – директора больших музеев, а зачастую и люди, далекие от музейного дела (художники, архитекторы, искусствоведы, журналисты). Таким образом, на каждый проект существуют два взгляда: «изнутри» (узко профессиональный) и «снаружи» (социально-общественный).
Какие проекты VII конкурса Вам лично понравились?
Авторский проект Марины Рупасовой «Музеи региона: новая волна» Национального музея Удмуртии. Кроме того, очень интересный по замыслу проект «Синий кобальт уходит в музей» из Великого Новгорода. Надеюсь, что последний удастся реализовать. А по проекту из Удмуртии ни секунды не сомневаюсь в успехе: М.Б. Рупасова – автор многих известных музейных проектов.
Насколько реалистичен сам девиз конкурса «Меняющийся музей в меняющемся мире»? Все-таки, музеи воспринимаются в России как статичные элементы, рассказывающие об истории, о прошлом…
Не только о прошлом. Случается, что и о будущем. Помните, раньше был такой Музей истории и реконструкции Москвы. Проекты реконструкции города – это явно про будущее. Вообще музеи проектов – не такая уж редкость. Но прошлое и будущее – не более как предметные области. А интересен музей ровно настолько, насколько он рассказывает о настоящем, о том, что волнует людей сегодня, о том самом «меняющемся мире», в котором живут наши современники. Понятно, что слово «настоящее» я употребляю в значении «актуальное», а не «сиюминутное».
Но даже если человек посетил музей с пользой и удовольствием, музейный работник не может почивать на лаврах. На повестке дня уже стоит следующий вопрос: как превратить разового посетителя в постоянного? – Приходя в музей во второй и в третий раз, человек должен видеть там что-то новое. Поэтому музей должен быть «меняющимся».
Конечно, выражение «Меняющийся музей в меняющемся мире» – это не констатация факта, а, именно девиз конкурса. То идеальное состояние, к которому мы должны стремиться…
Как бы оценили уровень музейного дела в России, насколько мы отстали, догоняем или опережаем в каких-то вещах музеи мира?
Если смотреть на Россию в европейском контексте, то картина получается неравномерной. Уровень развития музейного дела в странах Европе разный. Есть явные лидеры (Великобритания, Германия, Австрия, Голландия) и очевидные аутсайдеры. Россия – увы – ближе ко вторым, чем к первым. Трудно и медленно, но позитивные сдвиги все же происходят. Начинает сказываться наша интегрированность в европейские процессы. Люди начали ездить, видеть, читать зарубежную литературу, эту литературу стали переводить. «Влиятельные музеи» Кеннета Хадсона – настольная книга любого музейного проектировщика, вышла в 1987 году, а в русском переводе – в 2001-м. Разрыв в 14 лет. Это приблизительно и есть срок отставания нашего музейного дела от мировых процессов.
В чем на сегодняшний день главная проблема музейного дела в России?
Если судить по высшим достижениям, все не так уж плохо: есть у нас несколько музеев, которые не уступают лучшим западным образцам. А вот средний уровень пока очень слабый. И главная проблема не в том, что у нас мало музеев экстра-класса – их везде мало. Проблема в том, что у нас мало профессионально сделанных музеев среднего уровня. Космическую ракету не хуже американской мы соорудить можем, а вот сконструировать пристойный легковой автомобиль пока не получается…
А какие российские музеи Вы считаете лучшими?
Только давайте уточним: по уровню коллекции или по уровню музейного проектирования? – Если первое, то, несомненно, Эрмитаж, если второе, то Музей компании «Татнефть» в Алметьевске, Музей «Человек и Чукотка» в Анадыре, Музей в колокольне Ивана Великого.
Боюсь, что большая часть этих музеев большинству россиян неизвестна...
Про Анадырь и Альметьевск согласен. Но эти два музея и не рассчитаны на высокую посещаемость: первый сделан для местных жителей, а второй – для сотрудников и гостей компании «Татнефть». Что же касается Ивана Великого, то Музеи Московского Кремля посещает до 1,5 млн. человек в год. И если кто-то из этих полутора миллионов, находясь в Кремле, не поднялся на колокольню, то это не его беда, а его вина. Билеты продаются в кассе…
И все же качественных музеев очень мало. В чем проблема? Не готовят специалистов? Нет денег на создание музеев? Или всё сразу?
Тут целый букет проблем. Но если попытаться вычленить ключевую, я бы сказал так: российские власти (практически на всех уровней) не понимают, что такое музей. Например, в начале этого года состоялась рабочая встреча премьер-министра В.В.Путина и Министра культуры А.А.Авдеева. Начало стенограммы встречи выложено на сайте премьера (http://premier.gov.ru/events/news/9140/).
Министр докладывает премьеру, что скоро у нас будет новый музей в Элисте, что в Туле практически готов Музей оружия и т.д. Я все это читаю и вдруг с ужасом осознаю, что оба высоких руководителя под словом «музей» понимают что-то свое. Совсем не то, что подразумеваю под этим словом я. Они искренне убеждены, что музей – это такое здание. И, кажется, даже не догадываются, что музей – это не здание, а то, что внутри здания. Они смотрят в отчетные документы и говорят друг другу: «Такой-то музей готов на 90 процентов, а такой-то на 95». Но на самом-то деле это не музей готов, а бетонная коробка. А музей еще и делать никто не начинал.
Это было бы совсем не страшно и даже забавно, если бы не одно «но». У нас плановое хозяйство. А потому деньги кончаются в тот день, когда завершается строительство. После чего в здании, построенном по последнему слову отечественной строительной техники, начинают «местными силами» из подручных средств лепить музей…
Могу предположить, что Бараку Обаме тоже об этом не известно...
Очень может быть. Но это не существенно. В США негосударственная модель развития культуры. Там даже министерства культуры нет. У них президент и правительство музейным строительством не занимаются. Для нас куда интереснее пример Франции, где государство руководит культурой по полной программе. И судя по тому, как выглядят Центр Помпиду, Музей Орсэ или Музей Бранли, высшие французские чиновники очень даже в курсе.
На иллюстрации: А.В. Лебедев, победители конкурса 7-го музейного конкурса Фонда Потанина на церемории награждения, логотип конкурса.
