Мы продолжаем публикацию материалов проекта «Азбука истории от А(вена) до Я (сина)», подготовленного совместно с порталом «Твоя история». В рамках проекта ведущие российские ученые, предприниматели и общественные деятели попытались дать свое личное определение основным терминам и понятиям, в которых Россия осознает себя в последние четверть века.
Каждую неделю по понедельникам, средам и пятницам мы будем представлять вашему вниманию по одной из таких интерпретаций.
Ирина Дежина, доктор экономических наук, руководитель группы по научной и промышленной политике Сколтеха делится с читателями «Полит.ру» и участниками проекта «Твоя история» своим видением того, что в его системе координат означает понятие «реформы науки».
«В науке реформы 90-х это, на самом деле, два достаточно неравных этапа: где-то до середины 90-х годов, и конец там был совсем другой. Значит, когда распался Советский Союз, то в отношении науки было понятно, что надо решать три достаточно автономные задачи. Первое – это сохранить что-то такое хорошее, что было в науке в советской. А денег было очень мало, все сыпалось, поэтому задача сохранения была важной. Второе – это строить новые институты. И третье – это реформировать то, что, уже было понятно, не годится для нынешних условий. И логически, я бы сказала, что вот первый этап реформ, он завершился в 1996-м году принятием закона о науке, где уже были зафиксированы все новые отношения, новые правила, и вот такие вещи.
При этом, на мой взгляд, интересный уже исторический опыт страны в том, что такая идея, если начать строить что-то новое, старое само по себе отживет, это оказалось неверным. При этом разные исследования показывают, что в каких-то странах это работает (так называемое, параллельное строительство институтов), и старое само собой взяло и умерло, и все заполнилось новым. У нас так не происходило, у нас местами происходило, наоборот, подчинение нового старому, и в этом большая проблема. Например, несмотря на то, что разные новые организации, институты стали формироваться в начале 90-х, Академия Наук продержалась не реформированной двадцать два года. Фактически, все случилось только в 2013-м году. Интересный эпизод с Академией в 1991-м году, фактически, уже речь шла о том, чтобы превратить ее уже в совершенно другую Академию. И там боролось четыре точки зрения, которые, можно сказать: радикальная (и она, в результате, вот в эти дни победила). Были решительные еще реформаторы, умеренные реформаторы, и консерваторы. И когда вместо советской Академии Наук была создана Российская Академия Наук, победило, в итоге, что-то среднее между умеренно-консервативной и консервативной точкой зрения. Когда все изменилось, сводилось только к тому, что теперь на общих собраниях РАН будут участвовать представители институтов, а не только академики и член-корры. И, в дальнейшем, это все как-то тоже тихонечко модифицировалось, и, в общем-то, к реформе Академия подошла непрогрессивной структурой. Вот это направление чисто научное.
Какой еще важный момент я бы отметила: в 90-х это создание новых фондов. Вот все наши фонды, которыми мы сейчас гордимся, о которых говорим и ругаем, в том числе, - это Фонд фундаментальных исследований, Гуманитарный научный фонд, Фонд содействия развития малым предприятиям в научно-технической сфере, это Фонд Бортника. Это все было создано с 1992-го по 1994-й год, и, надо сказать, что тут была очень успешная адаптация зарубежного опыта, - то, что раньше и позже не получалось. Это опыт Национального фонда США, это опыт Института Макса Планка, программа американской СБИР; все это было адаптировано успешно, имплементировано в стране. И, на мой взгляд, одна из причин вот этой успешности в том, что тогда еще не было никаких жестких организационных структур и институциональных взаимодействий. Ну, например, ну, не было бюджетного кодекса еще в то время. То есть, создавать что-то новое было намного проще, чем сейчас, потому что сейчас это уже встраиваться должно в достаточно жестко регулируемую среду. И вот эти фонды, это безусловное такое завоевание тех лет, которое держится до сих пор.
Если смотреть дальше практические приложения науки, то тоже именно в этот период, а именно в 1996-1997-м впервые заговорили о том, что нужна инфраструктура для того, чтобы была коммерциализация результатов науки, чтобы наука не была сама по себе, не оторвана от промышленности. И тогда стали создавать инновационно-технологические центры именно в те годы. Причем очень успешно при этом объединили усилия четыре разных ведомства и фонда, чтобы эту программу реализовывать. Но тогда, конечно, еще было понимание такое, ну, можно сказать, с нынешних времен поверхностное, потому что предполагалось, что, вот, будут построены все эти объекты, и все это как-то заработает. То есть, было узкое понимание, что инновационные системы это совокупность разных видов инфраструктур. Это не сработало в дальнейшем. Ну, тогда еще не было речи о таких вещах как центры трансфера технологий, которые должны быть в институтах; другие посреднические структуры. То есть, это такие были самые первые шаги, но о них стоит вспоминать, потому что они были принципиально важные, они были заявлены именно тогда, а, в дальнейшем, это развивалось.
Если суммировать, то период 90-х начинается довольно активными радикальными реформами, а где-то с 1997-го года начинает сходить на «нет», и где-то к 2001-му году, вот этот период с 1997-го по 2001-й, уже это становится очень консервативным периодом маленьких тактических незавершенных шагов. Потому что в это время постоянно менялись еще руководители науки, министерства, их названия. И вот эта недолгая смена приводила к тому, что каждый новый руководитель просто не имел времени решить свои задачи, с которыми он приходил. И, в результате, это как, скажем, мы ткань берем: мы шьем-порем, шьем-порем, и дальше у нас она уже какая-то слегка ветхая. Поэтому, собственно, начало 2000-х, это начало, как заново, заново попытки что-то снова построить в науке. Но это другая история».
