Еще недавно космология, основанная на теории Большого взрыва, не могла объяснить существующую крупномасштабную структуру Вселенной. Двадцать пять лет назад началось бурное развитие модели инфляционной Вселенной, которая с высокой степенью точности дала ответ на вопрос, почему так быстро из однородной плазмы и газа образовались те галактики, которые мы наблюдаем сегодня. Рассказать о том, как менялись представления ученых о первых мгновениях зарождения Вселенной, мы попросили одного из тех, кто стоял у истоков теории инфляционной эволюции Вселенной - доктора физико-математических наук, заведующего кафедрой космологии Мюнхенского университета Вячеслава Федоровича Муханова. Интервью взяла Ольга Орлова.
Вы работаете на Западе – в Швейцарии и Германии - уже пятнадцать лет. Что вы можете сказать о западных школах космологии?
До недавнего времени непосредственно космологических школ ни в Швейцарии, ни в Германии не было. Но сейчас космология становится все более популярной во всем мире и, в частности, в Германии - где в этой области было создано несколько профессорских позиций. Надо заметить, что еще двадцать пять лет назад исследования на стыке физики частиц и космологии в Европе были не особо популярными - за исключением Англии, пожалуй. Например, во Франции инфляционной космологией начали заниматься только в начале 90-х годов. Все это произошло с большим опозданием и отставанием от реальных лидеров - России, Америки и Англии. Уже позже к исследованиям в области физики ранней Вселенной присоединились Германия, Италия Франция и Испания. Например, в Италии был осуществлен блестящий эксперимент "Bооmerang". Теперь в Европе создана коллаборация для реализации эксперимента"Plank", который должен улучшить результаты американского эксперимента WMAP.
В прежние времена, пожалуй, самая сильная школа была в России. В частности физикой ранней Вселенной занимались члены научных групп Зельдовича, Гинзбурга, Маркова. Сильные космологические школы были и в Америке - например, Пиблса и Вилкинсона.
Когда заходит речь об истории науки, Германию обязательно приводят в пример - и как удачный, и как неудачный. Вы бы упомянули Германию в качестве положительного или отрицательного примера?
Я могу говорить только на примере теоретической физики. До войны эта область была в Германии одной из самых сильных в мире. Достаточно назвать имена Планка, Зоммерфельда, Гейзенберга, Эйнштейна, Шредингера и многих других. После Второй мировой войны восстановить настоящий научный потенциал Германии в этой области, к сожалению, пока не удалось.
А как вы относитесь к германской борьбе с консерватизмом научных школ: когда профессора нельзя повысить в должности, назначив заведовать кафедрой внутри одного и того же университета, или не рекомендуется отличного аспиранта оставить на преподавательской работе в родном университете и т.д. ?
И я как-то выразил удивление по этому поводу своему коллеге. На что мне было сказано: «Если ты подвинешь один камень в этой конструкции, рухнет все здание». Тем не менее, все меняется, и сейчас возможности "задержать" квалифицированного специалиста в одном учебном заведении уже появляются.
Как идет реформирование немецкой науки в целом?
Ее пытаются «улучшить» через систему образования, для этого иногда пробуют слишком сильно сблизить немецкую систему с американской. Мне кажется, что это не всегда работает в правильном направлении - хотят как лучше, а получается как всегда.
Казалось бы, это в большей степени российское свойство...
Нет, здесь тоже совершается довольно много необдуманных действий. Например, в один год из бюджета нашего факультета забрали существенную часть денег, а на следующий год вдруг выделили деньги в большом количестве, но их надо было довольно срочно распределить - согласно новой концепции «excellence».
Что это за концепция?
Раньше в немецком образовании главенствовал принцип ориентации на средней уровень учеников. Но если тянуться к среднему уровню, то он постепенно и становится лучшим, а низший - средним и т.д. Т.е происходил постепенный спуск планки, по которой мерили качество. Сейчас, наоборот, решили больше равняться на лучших учеников, а для этого выявлять и выделять лучших преподавателей и лучшие учебные заведения. В частности, и наш университет попал в список элитных университетов Германии. Тенденция сама по себе хорошая, но осуществлялось это нововведение в сильной спешке (возможно потому, что сама концепция была не очень продумана), и выделенные деньги можно было бы использовать с большей эффективностью.
Знакомая тенденция. А как немецкую систему сближают с американской?
Например, в Германии решили ввести бакалавриат - аналогичный американскому. Но я не уверен, что это будет здесь также функционировать так же как в Америке. Нельзя брать одну - пусть, даже хорошую - черту из другой системы и механически ее пересаживать на чужую почву, не глядя на то, какие будут последствия в целом. Я думаю, что универсальных рекомендаций, применимых во всех странах здесь вообще быть не может.
Известно, что в Германии пенсионеры тоже имеют право учиться в высшей школе. Вы лично сталкивались с престарелыми студентами?
Да, иногда приходят два-три человека, которые отработали всю жизнь на «Siemens» и теперь заинтересовались общей теорией относительности. Обычно это очень скромные слушатели, которые не осложняют мою преподавательскую деятельность. Если люди интересуются какими-то глубокими вещами, я могу это только приветствовать - независимо от того, в каком возрасте они это делают.
Что бы вы отметили в качестве положительной стороны немецкой научной жизни?
В немецком обществе до сих пор сохранилось уважение к научной деятельности – такое, какого никогда не было в Америке, и которое утрачено в России. Быть ученым в Германии - престижно.
В России как раз развернулась дискуссия о том, как реабилитировать статус ученого.
Понятно почему, но очень трудно поднимать статус, опустив его практически до нуля. Дело даже не в том, сколько будут платить российскому ученому. Если увеличить в два раза его зарплату, то от этого автоматически в два раза уважение к нему в обществе не возрастет. В России умудрилась скопировать некоторые худшие стороны организации американской научной жизни и при этом оставить самые плохие черты от советского прошлого. Так, в частности, мне кажется не совсем правильным «пересадить» систему финансирования науки в России на гранты - следуя американскому принципу - и к тому же оставить распределение грантов в руках административного руководства. В СССР деньги на науку распределялись государством, но им же и выделялись. В США наука финансируется через университеты и частные фонды. Кто дает деньги, тот и решает. А выиграли ли ученые в России от этого «гибрида» в последние годы, сомневаюсь…
А что вы думаете об оптимизации российской науки в свете ее реформирования?
В Советском Союзе было очень много ученых, а настоящая наука делалась в нескольких центрах и отдельными людьми где-то в провинции. Ощущалось явное перепроизводство ученых. Сейчас, как я понимаю, аналогичная ситуация. Но когда речь идет об оптимизации научных кадров в любой стране, проблема заключается в том, что невозможно всех «ненужных» уволить, а нужных оставить. Например, в теоретической физике даже в странах Западной Европы и в Америке из общих 100% ученых, я думаю, не более 5% производят нечто действительно ценное. Но это не значит, что остальные 95 % можно уволить. Даже сказал бы: ни в коем случае нельзя.
Почему?
Потому что научное сообщество ничем не отличается по своему устройству от остальных сообществ. И обычно те, кто занимается делом (в данном случае – наукой), часто не занимаются интригами и поддержанием своего статуса. И когда начнутся увольнения, то те продуктивные 5 % могут первыми попасть «под нож»: не успеют вовремя подстраховаться, договориться с руководством, к сроку прислать отчет по гранту и т.д. Сокращать, ориентируясь на количество, нельзя.
Но есть совокупность некоторых формальных критериев, по которым можно понять, кто должен попасть в эти сокращаемые проценты.
Да, но формальные критерии - в виде количества публикаций, индекса цитируемости и т.д. – весьма часто оказываются не эффективными. Я могу привести множество примеров, когда люди публикуют бесполезные, дублирующие статьи, а потом набирают на себя массу ссылок, используя разные, не имеющие отношения к науке методы. К формальным критериям я отношусь с большим опасением, видя, как это превратилось в определенную индустрию. Скажем, индекс цитируемости иногда опасно использовать. Если слишком много или мало цитат – это настораживает. Если количество цитат в нормальной середине, этот критерий можно забыть и смотреть, что человек реально сделал. Например, в нашей области среди десяти наиболее цитируемых ученых в мировом рейтинге, есть персоны, которые производят откровенную научную макулатуру. Поэтому формальные критерии не стоит ни подчеркивать, ни переоценивать. Если человек написал 50 статей в год, то понятно, что ничего хорошего мы в них не найдем. Если за три года не написал ни одной – тоже подозрительно. В таком случае ученый всегда может сослаться на то, что он думал над глобальной проблемой, и иногда – очень редко - это оказывается правдой. Тогда нужно исходить из конкретной ситуации и рассматривать каждого научного сотрудника персонально. По этому поводу я вспоминаю, как в Российской академии наук однажды «завалили» какого-то директора института, баллотирующегося в академики: коллеги выяснили, что у него 180 публикаций за год. То есть каждые два дня он ставил свою подпись под любой статьей, выходившей в его институте.
Какие меры, на ваш взгляд, могли бы помочь поддержать связи российской науки с вышедшей из бывшего СССР научной диаспорой, чтобы в потенциале можно было бы вернуть ученых в Россию?
Я не думаю, что разумно предпринимать специальные шаги для возврата ученых в Россию. Скорее было бы целесообразно создать структуру возрождения российских научных традиций применительно к новым экономическим условиям. Для развития науки важно не возвращение «классиков», а своевременное привлечение молодежи. И потому надо поддерживать кадры, которые могут эту молодежь подготовить. Они, я знаю, еще в России остались, вот к ним и надо обратиться в первую очередь. Если наука в России будет бурно развиваться, люди сами начнут возвращаться. А кто-то в силу личных обстоятельств не вернется никогда, но он и не определяет развитие российской науки в целом.
Вы, как я понимаю, поддерживаете профессиональные связи с российскими коллегами. Кого бы из них вы могли назвать в качестве кандидатов на получение Государственной премии в вашей области?
Да, без сомнения такие люди есть. В моей области это, прежде всего, Алексей Александрович Старобинский и Валерий Анатольевич Рубаков. Они очень плодотворно работают в России, и их деятельность весьма ценится в мировом научном сообществе.
Вы начинали свою научную деятельность как астрофизик. Как вы пришли в космологию?
Я учился в московском Физтехе. Моим первым руководителем был настоящий астрофизик - Леонид Моисеевич Озерной. Вскоре он покинул СССР, и моим научным руководителем стал Виталий Лазаревич Гинзбург. На его же кафедре в ФИАНе я закончил аспирантуру и затем получил распределение в Институт ядерных исследований в Красной Пахре.
Сам Гинзбург непосредственно космологией не занимался, но у него был замечательный принцип: не мешать своим ученикам делать хорошие работы. Тогда же у меня появился соавтор Геннадий Васильевич Чибисов, который однажды подошел ко мне с вопросом: «Давай посмотрим, нельзя ли объяснить структуру Вселенной с точки зрения квантовых флуктуаций?» Так в 80-м году мы начали свою работу.
Именно тогда зарождалась новая концепция истории Вселенной?
Да, в то время мы с Геннадием Чибисовым поняли, что для объяснения возникновения структур (галактик, скопления галактик) во Вселенной, нужна была бы стадия ускоренного расширения Вселенной. Используя другую, более "метафизическую" мотивацию (а именно: объяснение изотропности и однородности Вселенной), через год к аналогичному выводу о необходимости ввести стадию ускоренного расширения Вселенной, пришел и наш коллега из США Аллан Гус, который и назвал эту стадию ускоренного расширения - инфляционной.
Примерно в то же время Андрей Дмитриевич Линде тоже подключился к этому процессу и стал выяснять, как можно обосновать стадию ускоренного расширения с точки зрения физики элементарных частиц. В частности он стал одним из мировых лидеров в этой области и предложил различные модели для реализации стадии инфляционного расширения Вселенной.
К счастью, теоретические предсказания теории инфляционной Вселенной не очень сильно зависят от ее реализации в конкретных моделях. Поэтому-то мы и можем сравнивать предсказание теории с тем, что мы наблюдаем. Будущие эксперименты позволят нам с уверенностью убедиться в том, что Вселенная прошла через стадию ускоренного расширения. Пока все идет замечательно, и наблюдаемые данные находятся в полном соответствии с предсказаниями теории.
(Подробнее об модели инфляционной Вселенной читайте во второй части)
