Совместима ли гипотеза Бога и наука? Применим ли инструмент показателей результативности научной деятельности к малым академиям, в частности Академии медицинских наук? Как шла работа Вениамина Каверина над «Открытой книгой»? Об этом - вторая часть беседы с доктором медицинских наук, профессором, академиком РАМН, заведующим лабораторией физиологии вирусов НИИ вирусологии им. Д.И. Ивановского Николаем Вениаминовичем Кавериным. Наш собеседник – сын известного российского писателя, автора «Открытой книги», «Двух капитанов» и других книг Вениамина Каверина, а также племянник выдающегося российского вирусолога Льва Зильбера. Интервью взяла Наталия Демина.
См также первую часть
Коллеги говорят, что вокруг вас сложилась целая научная школа, научная среда, вы – один из людей, поддерживающих научную среду, не дающих ей распасться.
Мне кажется, что в нашей лаборатории сложилась очень хорошая атмосфера: рабочая и творческая. Говоря же о более широком окружении… За эти годы у меня было много аспирантов и просто работавших у меня сотрудников, они сейчас занимаются исследованиями в самых разных странах мира. Довольно многие из тех, кто был у меня в лаборатории, теперь работают в США. Были аспиранты из разных мест, в том числе из Минска. Сейчас кто-то продолжает работу в Минске, а некоторые тоже в США. Были и из других мест, кто-то уехал, а кто-то остался здесь.
Как вы относитесь к проблеме «утечки мозгов»? Есть ли вообще такая проблема?
Вы знаете, это непростая и очень серьезная тема. У моего друга, известного российского математика Анатолия Моисеевича Вершика, есть серьезная статья на эту тему, и даже не одна. Правда, в биологии сложилась несколько другая ситуация, чем в математике. Известно, что многие талантливые ученые уезжают на Запад, и дело здесь не только в материальном положении. Конечно, если у человека нет других источников дохода, кроме зарплаты, то заниматься наукой в России очень трудно. Тем лабораториям, которые имеют конкурсную тематику, гранты, тем, конечно, легче. Но я думаю, что для сильных исследователей, способных людей, это, может быть, не главное. Кроме денег, ученым предоставляются там гораздо большие возможности. У нас, в России, нет такого оборудования, такого снабжения реактивами, как там. Тем не менее, что-то можно делать и у нас. Мы все время публикуемся в международных журналах, в т.ч. американских и европейских.
Какие гранты получает ваша лаборатория?
У нас сейчас два гранта РФФИ.
Вас как-то задели недавние изменения? Пришлось ли вам сокращать сотрудников за последние несколько лет?
Да нет, у нас сокращений не было.
Приходит ли к вам молодежь?
Было время, когда очень мало приходило, а сейчас у нас в институте молодежь есть. В моей лаборатории молодых ученых немного, один аспирант осенью защитился, другой – аспирант первого года.
Юноши или девушки?
Эти двое, о которых я рассказал, это юноши, а до них была девушка, она уже третий год очень успешно работает в США.
А что вы можете сказать о реформе науки, которая то ли завершилась, то ли продолжается. Какое у вас отношение к тем пертурбациям, которые были последние несколько лет?
Вы знаете, реформа науки в стране давно уже назрела, потому что в СССР наука была организована совсем по другим принципам. В Советском Союзе иначе строилось финансирование науки, иначе сама система науки. Наука была приспособлена к другой системе, поэтому реформы, конечно, нужны. У нас многое тащится из того времени, и давно бы надо было всё это переменить.
Беда в том, что когда у нас начинаются реформы, то не знаю, чего при этом бывает больше: улучшений или ухудшений. Часто бывает, что то, что действительно нужно заменить, отменяют, устраняют, а ничего нового на смену этому не подготовлено.
Кроме того, у нас реформы, в том числе и науки, идут директивным порядком сверху, без особенного обсуждения, поэтому я ничего хорошего он них не жду. Широкого обсуждения необходимых изменений и преобразований никак не возникает, и действительно его очень трудно провести. Потому что там замешаны личные или рабочие интересы многих влиятельных в науке людей и, в общем, это очень тяжелая проблема. Но все равно нужно её обсуждать. На мой взгляд, проблемы реформы науки надо обсуждать более широко и интенсивно, чем это делается сейчас.
Вас как-то затронуло нововведение – показатели результативности научной деятельности (ПРНД)? Вы уже в этом году рассчитывали показатели своей научной деятельности?
Пока нет. Это в большой академии (РАН) к этому уже «подъехали», а в нашей медицинской (РАМН) пока еще нет.
Насколько инструмент ПРНД применим к РАМН?
В Медицинской академии наук существуют три отделения: клинической медицины, медико-биологических наук и профилактической медицины. Мы относимся к отделению профилактической медицины, потому что занимаемся инфекциями. А самое большое отделение – клинической медицины – находится на грани науки и практики, и там чисто научные критерии могут быть не первостепенными. Например, какой-нибудь блестящий хирург, даже единственный в мире, может не любить писать статьи, и в его деле это, на самом деле, не так важно. А там, где дело касается вирусов, например, как у нас в Институте вирусологии, эти критерии применимы, но тоже с некоторыми оттенками по сравнению с Большой академией.
А какими оттенками?
У нас есть разные лаборатории. Для моей лаборатории все показатели могут быть применены в полной мере. Я был бы очень рад, если бы это у нас было введено. Но есть и такие, которые ориентированы на сугубо практические разработки. У них на выходе – не публикации, а какие-нибудь инструкции и здесь трудно выработать какие-то общие критерии научной эффективности.
Ваше отношение к идее сокращения академических институтов? Есть ли на ваш взгляд бесполезные институты и бесполезные лаборатории?
Наверняка есть. Во всяком случае, есть институты, которые должны были бы давать какую-то большую научную продукцию, но она у них очень скромная. Однако здесь не следует судить с плеча, потому что наши академические институты очень пестрые. Бывает, что институт слабый, а одна-две лаборатории там – блестящие и ликвидировать институт с маху было бы легко, но это может нанести науке большой ущерб.
Работаете ли вы в редколлегиях российских журналов?
Я член редколлегий двух журналов: «Вопросы вирусологии» и «Молекулярная генетика, микробиология и вирусология».
Что вы можете сказать об уровне российских научных журналов, можно ли сделать так, чтобы они больше интегрировались в мировое научное сообщество, повысился их импакт-фактор, их уровень? Или нужно их закрывать и публиковать статьи только в западных журналах?
Тяжелый вопрос. Импакт-фактор у наших журналов, к сожалению, очень низкий. Он неизбежно будет низким, потому что есть не так уж много стран, в которых вообще существуют научные журналы на своих национальных языках. В основном, сейчас вся научная литература англоязычная. В Германии издаются журналы на немецком, во Франции – на французском, в Китае – на китайском, а в Японии – на японском. Однако все ученые, работающие в этих странах, стремятся свои наиболее важные результаты опубликовать в каком-то англоязычном журнале, чтобы они стали достоянием более широкого круга людей. Естественно, что англоязычные журналы имеют более высокий импакт-фактор, потому что их гораздо больше читают. Ясно, что японский ученый прочтет статью, опубликованную в американском журнале, а опубликованную в российском – нет, потому что мало кто знает русский язык.
Не знаю, можно ли что-то сделать, чтобы русский язык стал таким же языком науки как английский. В XIX веке языком науки был немецкий, а английский сменил его уже в XX. Кто знает, что будет дальше, может быть, русский получит такой же статус?.. Пока этого нет, думать о каком-то высоком импакт-факторе российских научных журналов, наверное, нереалистично. Однако журналы на национальных языках нужны, не зря же они есть у французов и у немцев.
Как бы вы оценили уровень статей, которые приходят к вам на рецензию как члену редколлегии двух журналов?
Статьи на рецензию мне присылают не только из этих журналов. Качество статей – разное, и дело даже не в этом. Как я вам уже сказал, все самое лучшее все-таки стремятся опубликовать за рубежом. У нас разные подходы: например, в американском научном журнале «Journal of Virology» печатают только каждую пятую работу, которая приходит на рецензирование, а у нас в «Вопросах вирусологии» отвергают, наверное, только каждую десятую. Так что это совсем другая степень требовательности.
Вам кажется, что хороший ученый должен владеть пером?
Во всяком случае, это полезно для ученого, если он хорошо пишет. Это очень полезно, потому что если человек что-то делает в науке интересное, а изложить это хорошо не умеет, то ему труднее опубликовать статью. Бывает, что из-за плохо написанной статьи рецензент не очень разберется о чем идет речь и что-то упустит в статье. Умение хорошо и интересно писать – важное умение, но оно, конечно, не главное.
Вы сами пишете свои статьи на иностранных языках или отдаете переводчику?
Если статья для англоязычного журнала, то я пишу ее сразу по-английски. Немецкого я не знаю. Я жил год в Германии, и начал немного говорить по-немецки. В течение месяца, ежедневно, я ходил на курсы немецкого и его освоил так, чтобы было можно спросить, куда пройти и пр., но не более того. Когда-то я хорошо знал французский, но в последние годы его, к сожалению, забыл, потому что он относительно редко бывает нужен для работы.
Сложно ли dам было достигнуть такого уровня English writing?
Когда-то еще молодым человеком, учась в аспирантуре, я очень хотел хорошо знать английский. Я три года занимался с преподавателем, у меня была очень хорошая преподавательница. С тех пор я свободно говорю и читаю по-английски. Чтение художественной литературы хорошо поддерживает форму. Гораздо хуже поддерживается устная речь. Когда я попадаю в США, мне нужно несколько дней, чтобы восстановить способность свободно говорить, а главное – понимать. С пониманием вообще бывают трудности, потому что английский очень вариабельный в разговоре. Я хорошо понимаю литературный английский язык, а вот на американском Юге говорят на таком английском, что не все понятно. Особенно сложно бывает понять афроамериканцев, порой кажется, что у них свой вариант английского языка.
Что вы можете сказать о Высшей аттестационной комиссии (ВАК)? Одни ученые говорят, что ее надо ликвидировать, другие, что ей надо помогать.
Нет, я думаю, что ликвидировать не надо. К ВАКу есть масса всяких претензий, но если его ликвидировать, то ситуация в научной аттестации будет совсем бесконтрольной. Действительно, ВАКа в США нет, и они без него обходятся. Однако у нас упразднение ВАКа было бы, мне кажется, преждевременным шагом.
А вам не кажется, что университетам и институтам надо передать право самим назначать ученые степени?
Это мне тоже кажется преждевременным шагом. Это нужно будет сделать, когда уровень этих институтов будет достаточно высоким. А сейчас, к сожалению, есть много институтов, которые институты только по названию. Ученые степени хотят иметь многие люди, и потеря контроля со стороны государства еще больше бы девальвировало ценность этих степеней.
Как вам кажется, изменились ли этические принципы в науке по сравнению с наукой 1970-80 гг.?
Я не замечаю, чтобы что-то изменилось.
Не отметили ли вы, работая в США и Германии какой-то разницы в этических принципах и с Россией?
Если говорить в целом, то этические принципы в науке повсюду одинаковы. Безусловно, какая-то разница есть, но это скорее оттенки в манере и организации работы, отчасти и в отношении к работе. Эти оттенки имеют, на мой взгляд, второстепенное значение. Наука есть наука, она интернациональна. Наши ученые, которые занимаются исследованиями в других странах, работают успешно, им не мешают эти оттенки, они к ним быстро привыкают.
Уровень диссертаций нынешнего времени по сравнению с советским временем упал, остался прежним или вырос?
Бытует мнение, что этот уровень упал, что защищается много всякой липы, но в нашем институте этого нет. У нас Ученый совет как относился серьезно к защитам, так он и относится. Безусловно, какой-то диапазон между хорошими и средними диссертациями был всегда. Изредка были блестящие защиты, было много хороших, были и те, что еле-еле проходили. Правда, чтобы завалилась кандидатская диссертация, надо чтобы и сам диссертант, и его научный руководитель очень сильно «постарались». В нашем институте я помню только один случай провала кандидатской, а с докторскими это бывает намного чаще.
Нужна ли в вашей работе гипотеза Бога?
Еще Лаплас сказал Наполеону, что он не нуждается в этой гипотезе.
А вы?
Я тоже не нуждаюсь.
Т.е. вы в своих исследованиях не сталкивались с фактами, которые можно было бы трактовать как руку Бога?
Вы знаете, если принять гипотезу, что какое-то явление может иметь сверхъестественное объяснение, то не нужно заниматься наукой.
На ваш взгляд, вера в Бога и наука несовместимы?
Конечно, на практике они совместимы. Многие ученые принадлежат той или иной религиозной конфессии, а среди американских экспериментаторов это даже хороший тон – ходить в церковь. Но я думаю, что ни один верующий ученый не должен полагаться на бога в своей профессиональной деятельности. Я думаю, что все полагаются на себя.
Сейчас проходит дискуссия о необходимости или наоборот ненужности введения религиозных предметов и специальностей в образование и науку, ученые пишут письма, кто за, кто против… Почему такое столкновение религии и науки происходит именно сейчас?
Религии часто находятся в конфронтации с наукой. Я не берусь судить, такова ли их природа или так складываются обстоятельства, но часто так бывает, что когда ученые сталкиваются с какими-то трудными задачами, то церковь указывает: видите, наука не всё может объяснить. Потом наука раскрывает причину какого-то ранее неизвестного явления, тогда церковь указывает на что-то другое, что еще неизвестно. Знание расширяется, и каждый раз церковь указывает на то, что мы еще не знаем, как на пример того, что и вовсе узнать нельзя. На самом деле, можно.
Религию, если к ней относиться, не аллегорически, а понимать её совершенно буквально, действительно трудно совместить с наукой. Как совместить с наукой историю о том, что Иисус Навин остановил солнце и луну? Это впрямую наукой никак не допускается, а Библия об этом пишет. Эти небесные объекты остановить нельзя: при такой остановке всё живое на Земле бы погибло.
Другое дело, если воспринимать это аллегорически. Я как раз очень легко могу понять, как могло появиться это сказание. Я многие годы занимался байдарочным спортивным туризмом, и вы знаете, когда идешь по порогам с утра до вечера, порогом за порогом: один порог прошел, встал на страховку, посмотрел на второй порог – глаза на лбу. Кажется, что идешь уже дни, недели, а солнце все там же стоит, никуда не сдвинулось. И это всего-навсего туристический поход. А если это была рукопашная битва при палящем солнце? Наверное, героям этой библейской истории показалось, что шел такой долгий жестокий бой, а солнце всё не двигалось. А потом они о происшедшем рассказали своим родным, детям, и кому же приписать это «чудо», как не полководцу?
Если же верить буквально тому, что рассказано об Иисусе Навине, то астрономией заниматься не надо.
Верил ли ваш отец в Бога или может быть провидение или же был атеистом?
Отец в бога не верил.
Радовался ли ваш отец тому, что вы стали ученым?
Во всяком случае, он не возражал. Я думаю, что он был рад, что я этим занялся. Моя сестра, которая на 9 лет меня старше, тоже стала медиком, она – фармаколог.
А он вам в детстве давал какие-то советы по тому, что дальше делать в жизни? Поощрял, способствовал к тому, чтобы вы стали учеными?
Такой выбор человек делает не один раз в жизни. Когда я заканчивал школу, то сначала хотел поступить на Биофак МГУ. В то время этого у меня не получилось, были всякие преходящие моменты. Я поступил в 1-й Медицинский институт, но, тем не менее, хотел заниматься наукой.
Как вам кажется, ваш отец никогда не жалел о том, что не стал исследователем?
Я думаю, что нет. Он был очень увлечен литературой и мне кажется, что никакой другой судьбы для себя не хотел.
Он же был арабистом, изучал арабский язык. Пригодился ли ему арабский в дальнейшем?
Отец окончил Институт живых восточных языков (1923) и историко-филологический факультет Ленинградского государственного университета (1924). В 1929 году он защитил диссертацию «Барон Брамбеус. История Осипа Сенковского». Он действительно изучал арабский, но довольно быстро его забыл, потому что никакого употребления его знания не получили. Когда он учился на филфаке, то у него были мысли, не стать ли дипломатом или путешественником, поэтому он поступил на восточный факультет. Но после того, как он стал писать, а начал это он очень рано, в 1922 году, когда ему было 20 лет, то ни о чем другом даже, по-моему, и не думал.
Не могли бы вы рассказать, как шла работа вашего отца надо романом «Открытая книга», если, конечно, помните?
Я прекрасно это помню. Он начал писать «Открытую книгу» в послевоенные годы и её первая часть была опубликована в «Новом мире» (1949, №№9 - 10) К. Симонова, в его первый период редакторства (в 1950 г. его сменил М. Твардовский, в 1954-1958 гг. журналом опять руководил Симонов, а потом опять Твардовский с 1958 по 1970 гг.). Первая часть была опубликована и подверглась страшному критическому разгрому.
А кто громил?
Было много критиков. И литературные и всякие. Вера Смирнова и другие – известные и неизвестные критики. Словом, разгром был чудовищный. Поэтому первый раз «Открытая книга» вышла отдельным изданием в очень изуродованном виде, потому что её в первоначальном виде не хотели печатать. Каверину пришлось её сильно отредактировать. В последующие годы он восстановил первый вариант и вносил еще какие-то небольшие изменения.
Роман начинается с рассказа о дуэли, и дуэль почему-то вызвала страшную ярость у критиков. А потом он писал 2-ую и 3-ю часть (вторая часть вышла в журнале "Юность", №2 -4 за 1952 год; третья часть во втором сборнике «Литературная Москва», в 1956 году) и, конечно, они получились слабее, потому что этот разгром как-то сдерживал его перо.
А в чем слабее? Что бы он добавил, если бы не было такой реакции критики?
Первая часть написана, мне кажется, ярче. А вторая и третья какие-то менее яркие. Я помню, как Софья Григорьевна Караганова, тогда работавшая в «Новом мире» и редактировавшая вторую часть, уговаривала Каверина внести какие-то изменения и добавления, чтобы и вторую часть не разгромили.
Одной из тем «Открытой книги» завуалировано стала тема лысенковщины. Как вам кажется, возможна ли неолысенковщина в российской науке?
Надеюсь, что нет. Почему возникла лысенковщина? Потому что все зависело от решения одного человека. Лысенко сумел уговорить Сталина, так и началась вся лысенковщина. Сейчас же ситуация не совсем такая.
Какая из книг отца, посвященных науке, в том числе драматической судьбе биологической науки, вам более всего дорога? Роман «Открытая книга», роман «Двойной портрет» (1966), одним из прототипов которого стал биолог и диссидент Жорес Медведев, или роман «Исполнение желаний» о расшифровке фрагментов 10-ой главы «Евгения Онегина» (1936)?
Трудно выбрать одну книгу отца о науке. Какая более дорога – не знаю. О биологической науке, кроме «Открытой книги» и «Двойного портрета» – есть еще «Двухчасовая прогулка». А о филологической – «Исполнение желаний» и «Скандалист, или вечера на Васильевском острове». Вообще-то и «Два капитана» – это тоже отчасти о науке географии. Ведь открытие Северной земли, приписанное в «Двух капитанах» капитану Татаринову, – это научное открытие!
Ваш отец ходил с записными книжками или все запоминал?
Он записывал. Не то, чтобы он всюду ходил с записной книжкой, но записывал. Использовал ли он что-то из разговоров и жизненных ситуаций? Он всегда использовал какие-то детали. Отдельные вещи у него всегда шли в дело, и даже теперь я обнаруживаю, что он использовал то, о чем я раньше не подозревал.
В только вышедшей книге воспоминаний о Каверине «Каждая книга – поступок» (М.: Б.С.Г. Пресс, 2007) есть очень хороший очерк псковского краеведа, Натана Левина, о семье Зильберов в начале века. В нем я наткнулся на фамилию местного аптекаря, с удивлением обнаружив, что эта фамилия появляется в ранней повести отца о бандитах – «Конец Хазы» (1925). Самый страшный бандит как раз получил фамилию скромного аптекаря. Раньше я этого не знал.
В книге воспоминаний о В. Каверине приводятся его ответы на анкету 1988 года. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов из нее: достоинство, которое вы больше всего цените в людях, ваша отличительная черта, недостаток, который вы, скорее всего, склонны извинить, и т.д.
Отвечать на вопросы этой анкеты мне не хочется. Это – анкета для другого поколения. Даже и не поколения В.А. Каверина. На нее отвечал еще Карл Маркс. Они могли отвечать кратко, и им казалось, что их ответы – исчерпывающие. А мне пришлось бы отвечать на каждый вопрос целой диссертацией.
Интервью проводилось в рамках проекта "Этос науки академического сообщества России в эпоху реформ" (РГНФ, №07-03-00187а).
1. Вениамин Александрович Каверин (Зильбер) (1902–1989) русский советский писатель. Один из членов легендарной группы "Серапионовы братья". Начинал с гофманианских новелл, "бытовой" повести "Конец хазы", биографического романа об О.И. Сенковском, экспериментального романа "Скандалист, или Вечера на Васильевском острове". Его роман «Исполнение желаний» (2 кн., 1935–1936) и роман-трилогия «Открытая книга» (1953–1956) тематически связаны с наукой. Наибольшую известность приобрел его роман «Два капитана» (2 кн., 1940–1945, Сталинская премия, 1946). Автор нескольких книг мемуарной прозы ("Освещенные окна", "Письменный стол", "Литератор", "Эпилог" и др.). Классическим трудом о В.А. Каверине является книга В. и О. Новиковых "Вниамин Каверин" (1986).
2. Каверин Н. Несколько случаев из жизни Вениамина Каверина // Вопросы литературы. 2002. №5.
3. Каверин Н. Но пока мы там тонули… // Вестник. 2004. №20 (357). «Руководство СССР почему-то выбирало для крупного международного переполоха именно такой момент, когда мы были в походе. Мы ходили в походы на байдарках много лет, с 1959 года...»
4. Каверин Н. Истории из жизни Вениамина Каверина // Вестник. 2002. №7 (292).
5. Каверин Н. Свободу не подарят // Вестник. 2002. №4 (289).
6. Каверин Н. Кто они по национальности, нерусские в России? // Здравый смысл. 2007. № 2 (43).
7. Каверин Н. Искусственный отбор, качество меха и Россия в XX веке // Здравый смысл. 2006. № 2 (39).
8. Из биографической энциклопедии:
КАВЕРИН Николай Вениаминович, академик РАМН, доктор медицинских наук, профессор.
Родился 11 октября 1933 года в г. Ленинграде. Отец – Каверин Вениамин Александрович (1902-1989). Мать – Тынянова Лидия Николаевна (1902-1984). Супруга – Заболоцкая Наталья Николаевна (1937 г. рождения). Дочери – Екатерина Николаевна, Ирина Николаевна и Анастасия Николаевна Каверины.
В 1957 г. окончил лечебный факультет 1-го Московского ордена Ленина медицинского института и поступил в аспирантуру в Институте вирусологии им. Д.И. Ивановского АМН СССР. В 1960 г. защитил кандидатскую диссертацию (научный руководитель – профессор А.К. Шубладзе). С 1960 г. Н.В. Каверин работает в Институте вирусологии им. Д.И. Ивановского. С 1970 по 1987 г. – зав. лабораторией субвирусных структур, с 1987 г. по настоящее время – зав. лабораторией физиологии вирусов. В 1967 г. защитил докторскую диссертацию, с 1981 г. – профессор. В 1988 г. избран членом корреспондентом АМН СССР (с 1992 г. – РАМН), в 2005 г. – академиком по отделению профилактической медицины.
Н.В. Каверин является одним из ведущих исследователей в области молекулярных основ репродукции вирусов (главным образом, в сфере функциональной характеристики вирусного генома и взаимодействия вирус-специфических макромолекул), а также в области молекулярно-генетических основ эволюции вирусов.
В 1970-х годах Н.В. Кавериным и сотрудниками был выполнен цикл работ по исследованию синтеза РНК у парамиксовирусов, причем впервые был обнаружен феномен пропуска терминирующего сигнала при транскрипции. Эти работы, наряду с проведенными в тот же период Н.В. Кавериным исследованиями транскрипции генома поксвирусов, внесли существенный вклад в развитие представлений о транскрипции вирусных геномов.
На протяжении последних 25 лет Н.В. Каверин работает преимущественно в области молекулярной биологии и молекулярной генетики вируса гриппа. Им была описана зависимость эффективности распознавания при сборке нуклеокапсидов и при сборке тримеров гемагглютинина в условиях смешанной инфекции от степени сходства последовательности аминокислот.
С 1989 г. по настоящее время член-корреспондент РАМН Н.В. Каверин совместно с сотрудниками ведет работу в области молекулярных основ эволюции вируса гриппа. Основным направлением работы является изучение антигенной и молекулярной структуры вирусных белков, а также роли взаимодействия вирусных генов в эволюции вируса. Показана в модельной системе селекция мутантов в результате функционального взаимодействия генов гемагглютинина и нейраминидазы.
Проведено картирование антигенных участков в трехмерной структуре молекулы гемагглютинина вирусов гриппа птиц подтипов Н5 и Н9, которые рассматриваются как вероятные предшественники будущих пандемических вирусов. Полученные результаты позволили существенно расширить и уточнить представления о вирусах гриппа птиц и млекопитающих как о резервуаре генов для пандемических штаммов вируса гриппа А, опасных для человека.
В 1992-1993 гг. Н.В. Каверин работал в США в рамках научного сотрудничества в Отделе молекулярной биологии и вирусологии Детской клиники Сент-Джуд в г. Мемфис (Теннеси). В 1993 1994 гг. Н.В. Каверин работал в Германии в Институте вирусологии Университета Филиппа (Марбург) по премиальной стипендии фонда им. Александра Фон-Гумбольдта. Основным направлением исследовательской деятельности Н.В. Каверина за рубежом был анализ генетических факторов, обеспечивающих высокоэффективную многоцикловую репродукцию вируса гриппа в клеточных культурах. По результатам исследований Н.В. Кавериным опубликован цикл работ в соавторстве с ведущими зарубежными специалистами (Р.Г. Вебстером и Г.Д. Кленком). Н.В. Каверин является членом Американского общества вирусологов и входит в состав группы «Ортомиксовирусы» Международного комитета по классификации и таксономии вирусов.
Н.В. Каверин является автором более 200 научных работ, из них – 152 статьи в российских и зарубежных научных журналах. Им подготовлены 19 кандидатов наук и 2 доктора наук. Академик Н.В. Каверин является членом ученого совета НИИ вирусологии им. Д.И. Ивановского, членом редакционных коллегий журналов «Вопросы вирусологии» и «Молекулярная биология, генетика и вирусология».
С 1959 по 1998 гг. увлекался водно-спортивным туризмом, сплавлялся на байдарках. Принимал участие и осуществлял руководство в 30 походах, из них в 7 высшей категории сложности.