И мужики изумленно качали головами.
— Дошлый, собака, причесал бедного Константина Иваныча… А?
— Как миленького причесал! А эта-то, Валя-то, даже рта не открыла,
— А что тут скажешь? Тут ничего не скажешь. Он, Костя-то, хотел, конечно, сказать… А тот ему на одно слово — пять.
— Чего тут… Дошлый, собака!
В голосе мужиков слышалась даже как бы жалость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему неизменно удивлял. Изумлял, восхищал даже <…> Завтра Глеб Капустин, придя на работу, между прочим (играть будет), спросит мужиков:
— Ну, как там кандидат-то?
И усмехнется.
— Срезал ты его, — скажут Глебу.
— Ничего, — великодушно заметит Глеб. — Это полезно. Пусть подумает на досуге. А то слишком много берут на себя…
В.Шукшин. Срезал
Как изящно выразилось «Полит.ру»: «Обсуждение пока проходит несколько странно — плоскости, в которых дискутируют оппоненты, откровенно разные». Это в просторечии будет «я ему про Фому, а он мне про Ерему». Ну, то есть, это он мне про Фому. Оказывается, Симон Кордонский, по собственному признанию, осуществил «жесткий и провокационный наезд», а я по наивности пытался рассказывать, как дело обстоит в действительности.
Несмотря на это, я не согласен с коллегами, считающими, что лучшим ответом на тексты замечательного социального мыслителя (© «Полит.ру») Симона Кордонского является игнорирование или публичный посыл в совсем грубой или чуть более изящной форме. Разумеется, у меня не осталось иллюзий относительно моей способности переубедить профессора Кордонского в чем бы то ни было. Но тиражируемые им несообразности вредны тем, что засоряют плоскости обсуждения, и потому должны быть прокомментированы, чтобы уж больше в них не наступать.
Как и в прошлый раз, начну с конкретных мелочей. Из четырех приведенных мною примеров реальных современных прорывов в биологии профессор Кордонский обсуждает только первый, иммунологический, который впечатлил его настолько, что в дальнейшем он именует меня не иначе, как иммунологом — оно почетно, но незаслуженно, я работаю в совсем другой области биологии. Но и с этим примером не все ладно. В освоенном профессором Кордонским источнике история заканчивает течение свое где-то в середине прошлого столетия. То ли Google, то ли лень почитать дальше подвели профессора, и потому от него, в частности, ускользнули работы Сусуму Тонегавы, который описал молекулярно-генетический механизм, обеспечивающий фантастическое разнообразие антител. В результате этих работ, начатых в середине 70-х годов, стало ясно, почему организм заранее готов к встрече с (почти) любым патогеном. Нобелевская премия Тонегаве была присуждена в 1983 году.
Следующий тезис автора, о противоречиях в основаниях эволюционной биологии, не согласуется с его же высказыванием о том, что здание науки завершено построением и происходящее сейчас — это лишь мелкие доделки. Казалось бы, тут уж одно из двух — или построенное здание, или отсутствие фундамента. Впрочем, противоречие это кажущееся — оба тезиса неверны. Философу с зоологическим, кажется, образованием, Кордонскому непонятно, как так может быть, что биологи оперируют с понятием вида и могут отличить сокола от цапли, но те же биологи утверждают, что в ходе эволюции происходит превращение одних видов в другие. В этом он не одинок («движенья нет, сказал мудрец брадатый») — эти превращения происходят медленно и незаметно человеческому глазу. Чтобы было понятнее философу, возьмем превращения, происходящие на более сопоставимой с человеческой жизнью временной шкале — изменение языков. Удивляет ли его, что современные испанский, итальянский и французский — это разные языки, и дети испанцев, итальянцев и французов говорят на языке своих родителей и даже свободно читают литературу позапрошлого века (ср. наследственность в биологии), но при этом и эти языки, и еще многие — потомки другого языка, латыни (ср. изменчивость и видообразование)? Впрочем, теперь — благодаря, в частности, прогрессу в изучении геномов — мы можем проследить отдельные стадии этого процесса: группы родственных видов на разных стадиях расхождения. Это существенно углубляет наши представления как о молекулярных механизмах эволюции, так и об эволюции в традиционном смысле.
Для работы в этой области важно наблюдать и сравнивать много разных родственных видов. Уже этого достаточно, чтобы биологов заботило сохранение биоразнообразия, почему-то относимое профессором Кордонским по разряду фундаментализма. Как известно, толчком для построения теории естественного отбора послужили наблюдения Дарвина над галапагосскими вьюрками и Уоллеса — над фауной Амазонии и Малайского архипелага. Печальная ирония состоит в том, что, пожалуй, именно эти регионы подвергаются сейчас наибольшей опасности.
Замечательный пример взрывного видообразования, происходящего в очень быстрые по геологическим меркам сроки — цихлиды больших африканских озер. Например, в озере Виктория сотни видов с очень разнообразным поведением, способом питания и т.д. и т.п., не говоря уж о форме и расцветке, образовались менее чем за пятнадцать тысяч лет. На них были исследованы многие процессы, до того обсуждавшиеся только в теоретическом аспекте. Теперь там можно изучать только протекание экологических катастроф.
Существенный прогресс в понимании происхождения человеческого языка связан с изучением наших ближайших родственников, шимпанзе и горилл, как в естественных условиях, так и в недавних экспериментах по обучению этих обезьян знаковому языку глухих. К сожалению, промежуточные этапы и боковые ветви эволюции человека мы можем изучать только по палеонтологическим данным. Мы никогда не узнаем, как говорили (и говорили ли) неандертальцы и люди с острова Флорес. Представим себе мир без шимпанзе, горилл и орангутанов (все это — животные, находящиеся в серьезной опасности). Мы так и не узнали бы, что животным доступно владение человеческим языком (на уровне четырехлетнего ребенка), а это по любым меркам важнейший, если не сказать мировоззренческий результат.
Социальный мыслитель Кордонский прав: исчезновение видов — естественный процесс, а несколько раз в истории Земли происходили массовые исчезновения (mass extinctions). Вопрос в том, хотим ли мы жить в такую эпоху? Войны в истории человечества тоже ведь происходили неоднократно, и в каком-то смысле их тоже можно считать естественными. И что — будем воевать?
Такая же неувязка с глобальным потеплением. Можно обсуждать его причины и страшные или нестрашные последствия, но как-то странно отрицать факты: ускоренное повышение среднегодовых температур, таяние ледников, а на биологическом уровне — более раннее цветение растений в умеренной полосе, продвижение ареалов на север, вымирание кораллов вследствие потепления воды.
Ну и так далее. Социолог Кордонский, ссылаясь на руководителя неназванного научного издательства, говорит о том, что большинство научных работ — это «новое платье тети Сары», интересное лишь «в маленьком мирке». Тут примечательно многое — и фигура издателя, подрывающего этим признанием собственный бизнес (что же за журналы он издает?), и избирательная доверчивость социолога, принимающего на веру лишь то, что укладывается в его схему. Без отсутствующих деталей обсуждать это высказывание по существу невозможно; отмечу лишь, что несоизмеримость происходящего в «маленьком мирке» социолога Кордонского с происходящим в большом мире может иметь и еще одно проявление: большой мир объявляется не заслуживающим внимания (как говорилось в старом анекдоте, «не нравится мне, как Карузо поет»). И чего же стоят теперь органолептические наблюдения автора о состоянии здания современной науки («попахивает то ли старой плесенью, то ли свежим говнецом»)? Может быть, плесневелая какашка не лежит в коридоре, а прилипла к ноздре?
Что забавно в современных постмодернистах, так это полное отсутствие рефлексии. Вот, например, пишет Кордонский: «“Интересная наука” производит иллюзии знания и понимания, которые транслируются СМИ и культурой — в широком смысле этого слова. Более того, “популяризация достижений науки” составляет значительную часть потока устрашающих образов и ассоциаций, обрушиваемых электронными и бумажными изданиями на обывателей и политиков… Ученые, специализирующиеся в “интересной науке”, конструируют из подручного материала нечто, создающее у обывателя и политика якобы целостное представление о мире, природе и обществе, методах их изучения, попутно устрашая грядущими катастрофами.” Теперь применим эти определения, очистив их от конкретных перечислений, к обсуждаемым текстам социолога Кордонского. Похоже, получается, что и сами они проходят по описываемому разряду.
В свете сказанного выше особенно поучительны советы, даваемые выдающимся социальным мыслителем. С «аферистами-инноваторами» ученым предлагается «разбираться самим», а в «возне с распределением ресурсов» — «принять аппаратные нормы, правила и ценности», то есть самим стать «лгунами и циниками». А если кто не хочет, придется смириться — «так уж жизнь устроена, и не ученым ее менять». Хотя, казалось бы, этот совет породит в основном «интересных ученых», либо, в лучшем случае, превратит всех ученых в «полезных» (термин Кордонского) инженеров и технологов. Спору нет, хорошие инженеры и технологи очень нужны, но только ли они? Впрочем, про это уже говорилось в моем предыдущем тексте, и эту его часть Кордонский оставил без комментариев.
Ляпы Кордонского, провокационный стиль и заранее зафиксированная позиция не оставляют простора для содержательного обсуждения действительно интересных проблем, которые он каким-то образом затрагивает (отчего разговор и происходит в разных плоскостях). Назову лишь две из них. Первая: какие механизмы современного общества вынуждают ученых мимикрировать под шоуменов («интересная наука»)? Являются ли эти механизмы действительно новыми (вспомним, что алхимики обещали правителю философский камень, а астроном Кеплер отрабатывал жалованье составлением гороскопов)? Отличается ли в этом наука (естественные науки), как общественный институт, от других — искусства, гуманитарных наук (humanities), политики, религии? Вторая: верно ли, что современная структура науки провоцирует ученых на подделку результатов (чем отличаются выгугленный Кордонским случай биолога У Сук Хвана или, скажем, похожая история физика Хенрика Шёна от того же философского камня или подрисовки картинок эмбриогенеза Геккелем, давшей столько материала для зубоскальства современных креационистов)? Каковы механизмы самозащиты науки и насколько хорошо они работают (и Хвана, и Шёна разоблачили, в конечном счете, другие ученые)? Про все это было бы интересно поговорить, но, похоже, с другими собеседниками.
И последнее. С.Г.Кордонский — член Совета по науке, технологиям и образованию при Президенте РФ. Вам смешно? Мне тоже нет.
