В статье «Бинарные оппозиции» Алексей Куприянов описал студентов-историков, не только не умеющих толком пользоваться компьютером, но не знающих клавиатуры «qwerty». Выглядит эффектно. Однако «верится с трудом» - но вовсе не потому, что историки не глупее биологов.
Просто нынче надо еще поискать юнца или юницу старше 13 (разве что специально забраться в вымирающую деревню), которые бы не умели обращаться с клавиатурой. Даже в захолустье, если только в семье не пропивают деньги до последней копейки, подростку стараются купить хоть какой-нибудь компьютер, наподобие того, как некогда в городе малым детям обязательно покупали дешевый трехколесный велосипед, а в деревне дед выстругивал внучатам игрушечные лодки, а бабушка делала куклы из соломы и тряпок.
Ребенок может едва уметь читать, да и вообще считать это занятие дурацким и скучным, но всякий психически нормальный ребенок любит играть. Удивительно ли, что его за уши не оттащишь от экрана с примитивными разноцветными шариками, не говоря уже о «стрелялках».
Если в сельской школе есть хотя бы один компьютер, списанный из какой-нибудь «конторы» как морально устаревший, – уверяю вас, что на нем играют. Готова допустить, что ни для чего иного этот компьютер не используется – но уж за право игры на нем дети будут жестоко драться.
Вне школы и прочих образовательных структур и сетей в детской и подростковой среде функция компьютера близка функции телевизора во взрослой. Не будете же вы уверять, что в наших условиях главная функция телесмотрения – получение информации? Телесмотрение – суррогат всего сразу: бутылки, гармошки, завалинки, частушек, телефонных сплетен, клубной самодеятельности, сидения у самовара и т.д.
Компьютер для подростка - тоже многофункциональный суррогат: общения, чтения, мечтаний о взрослой жизни, карт или домино, коллекционирования (давно не слышала о собирании марок или спичечных этикеток), игры в «расшибалочку», ушедшего в небытие фотолюбительства, авиамоделирования и тому подобного «детского творчества».
Обычный озорной мальчишка, сын моей приятельницы, к 12 годам протер до дыр линолеум под своим компьютерным столом. Это, разумеется, не означает, что в ближайшей перспективе он сообразит, что «стрелялки» – это всего лишь потеря времени и начнет пользоваться Яндексом для расширения кругозора. Но через несколько лет он будет, как множество его ровесников, «скачивать» рефераты, не отдавая себе отчета в том, что он упускает время чему-то всерьез научиться.
Впрочем, более важно то, что вообще множество детей ходит в школу вовсе не затем, чтобы чему-то научиться. Просто так положено. Потом столь же неосмысленно многие молодые люди поступают в высшее учебное заведение: так положено. На мой вопрос, зачем неработающей молодой матери двух совсем маленьких детей еще и вузовский диплом (при наличии диплома весьма престижного техникума), последовал ответ: «без корочек теперь и курьером не возьмут».
Я остаюсь в наивной убежденности в том, что между корочками и дипломом есть разница… При этом в силу разных причин я часто имею дело с молодыми людьми, довольно своеобразно распорядившимися своими вузовскими дипломами. Среди них нет ни ленивых, ни глупых, ни бездарных. Но изобилуют те, кто в вузе (а то и в двух!) успешно занимались тем, что позже оказалось вовсе не их делом. И это отнюдь не неумелые или нерадивые историки, которых описал А.Куприянов: это прежде всего те, кто максимизирует жизненный успех, измеряемый деньгами. Кое-кто из них успел если не защититься, то пройти курс аспирантуры.
Предположим, у вас диссертация по средневековой медицине. Или по творчеству Пьера Булеза. Или диплом по строительству аэродромов. Или вы успешно изучали русский лубок. Или один из языков малочисленных кавказских народов.
Что дальше?
Дальше чаще всего выясняется, что из всех ваших знаний и умений спросом пользуется только знание компьютера + английский (реже немецкий или итальянский) язык. Если речь идет о человеке, у которого в Москве живут родители или родственники, т.е. ему не нужно съемное жилье, то можно выбирать и, скажем, пойти учителем черчения или музыки в ближайшую школу, устроиться прислугой на неполный рабочий день, перебиваться случайными заработками в рекламных и полуглянцевых изданиях, зато в оставшееся время пытаться хоть немного заниматься «своим».
А если надо ежемесячно выкладывать $600 за квартиру?
Тогда именно более успешные – как более энергичные и адаптивные - уходят на сугубо второстепенные, почти секретарские должности в «приличные» фирмы. Менее успешные – устраиваются в фирмы третьесортные, а также «на побегушки» в газеты и на ТВ, на FM - радио (благо таких мест стало довольно много). Замечу, что нагрузки у всех этих молодых людей отныне таковы, что о Булезе, истории медицины и прочих академических материях неизбежно придется забыть.
В отличие от теоретической лингвистики, истории музыки и медиевистики, где реальных рабочих мест в нашей стране крайне мало, в биологии и смежных науках, где нынче наблюдается подъем, есть широкий фронт исследовательских программ, а значит - есть и рабочие места с возможностью пристойно заработать. Соответственно, наблюдается и совсем другой общий настрой.
Выступая на обще-московском семинаре по биоинформатике, руководимом М.Г.Гельфандом, я погрузилась в атмосферу, знакомую мне по концу 50-х – началу 60- х гг. - временам подъема кибернетики и структурной лингвистики: полный зал народу, контингент - от студентов до маститых ученых, общий напряженно-критический тон, резкая, но доброжелательная манера оппонирования.
Можно, не углубляясь в детали, утверждать, что найти нужную статью из любого солидного иностранного журнала в этой среде столь же реально и естественно, сколь мало реально сделать то же самое начинающему историку – разве что у него есть очень уж маститый (и общительный!) научный руководитель, который может пустить в ход свои личные связи.
Как можно изучать переписку Вернадского, если весь нужный архив находится в США? (NN смогла это сделать, потому что ей – и нам с вами - повезло – она получила стипендию Фулбрайта).
Куприянов упоминает полнотекстовые базы данных, доступные историкам – да, есть такие, но их ничтожно мало. И Наталья Первухина-Камышникова, эмигрировавшая из СССР в конце 70-х и работающая в США в университете Теннесси, останься она дома – не смогла бы написать свою книгу о В.С.Печерине, потому что для этого нужны были недоступные в России источники – кстати, не только архивы, но просто научная периодика и книги .
А вот что значит у нас «доступные источники» (цитирую пост из своей френд-ленты в ЖЖ):
«Ездила в субботу в филиал РГБ (Ленинки) в Химках (там отдел периодики - газеты и журналы до 2007 г. и отдел диссертаций). Я бы всем, кто туда добрался, сразу бы выдавала орден. Неужели в центре Москвы нет места для лучшей библиотеки страны? Учитывая, что я туда поехала от ст. м. "Полежаевская" и с правого берега Химок надо было еще попасть на левый, то путешествие получилось интересным».
Обратите внимание, что в Химки – т.е. за пределы собственно Москвы – вам придется тащиться не за какими-то редкостями, а за любой диссертацией, равно как и за подшивкой МК за прошлый год!
Теперь «пришейте» к подобному положению вещей виртуозное владение компьютером. Вам полегчало?
