8 февраля в нашей стране отмечается День российской науки. Этот праздник был учрежден Указом Б. Ельцина в июне 1999 г., чтобы отметить 275-летие со дня основания Академии наук (28 января по старому или 8 февраля по новому стилю 1724 г.). Летом прошлого года более 2200 ученых направили президенту России Дмитрию Медведеву письмо, в котором критически оценивалась государственная политика в области науки и образования. В частности, они высказались за резкое увеличение финансирования ведущих научных фондов – РФФИ и РГНФ. «Полит.ру» обратилось к одному из инициаторов этого письма научному сотруднику ФИАН, одному из основателей сайта Scientific.ru Евгению Онищенко с просьбой прокомментировать ситуацию в российской науке в преддверии профессионального праздника. Беседовала Наталия Демина.
Какими вам видятся главные итоги 2010 года для российской науки?
Как вы знаете, в конце прошлого года был принят закон о бюджете на 2011 год и плановый период 2012 и 2013 годов. Финансирование РФФИ и РГНФ в наступившем году планируется оставить на уровне 2010 г.: РФФИ должен получить 6 млрд. руб., а РГНФ – 1 млрд. руб. Стоит отметить, что доля РФФИ в финансировании гражданских исследований и разработок за последние три года сократилась более чем в два раза – с 6 % до 2.6 %. А в 2012 и 2013 году бюджет фонда, согласно закону, должен быть вообще существенно урезан – до 4.3 млрд. руб.
На уровне слов дело обстоит несколько благополучнее. После коллективного письма ученых президенту и последовавших за ними индивидуальных обращений в Государственную Думу, Минфин, администрацию президента, выступлений в СМИ, чиновники, в том числе и министр образования и науки Андрей Фурсенко, начали говорить о необходимости повышения финансирования РФФИ. Однако иногда руководители, что называется, «путаются в показаниях».
С одной стороны, в эфире «Эха Москвы» 30 октября 2010 г. министр поддержал необходимость развития грантового финансирования: «Я согласен с подписантами, что фонд РФФИ, РГНФ, для прикладных исследований фонд содействия развитию малых форм предприятий, который больше в народе известен как фонд Бортника, – очень эффективные инструменты и они должны, на мой взгляд, поддерживаться в первую очередь». А в другом интервью («Коммерсант», 30 ноября 2010 г.), через месяц после слов о вариантах, которые он готов предложить Минфину для увеличения бюджета РФФИ, Андрей Фурсенко разводит руками: «Конечно, надо увеличивать выделяемые средства. Но за счет чего? Мы не можем в силу экономических обстоятельств увеличивать госбюджет».
Мне кажется, что для ответственного человека выбор тут однозначен. Либо находишь возможность реализовать то, что считаешь действительно приоритетным и наиболее эффективным и довести долю РФФИ в финансировании гражданских исследований и разработок хотя бы до докризисного уровня – 6 %, благо, несмотря на кризис, министерству в последние годы удалось пробить множество мер, которые «весят» многие миллиарды. Либо ищешь какую-нибудь менее сложную и тяжелую работу, чем выработка и реализация государственной научно-образовательной политики.
Впрочем, в актив министерству можно записать то, что в декабре 2010 г. наблюдалась определенная активность, связанная с научными фондами. 3 декабря вопрос о деятельности фондов поддержки научной и научно-технической деятельности обсуждался на заседании Президиума правительства, а 20 декабря – на заседании правительственной комиссии по высоким технологиям и инновациям в Зеленограде. Андрей Фурсенко говорил о важности работы ведущих научных фондов и о том, что следует не уменьшать финансирование РФФИ и РГНФ в 2012 и 2013 гг., а «было бы крайне важно всё-таки, чтобы финансирование фондов, как минимум в рамках инфляционных проблем (а лучше быстрее), росло».
В подтверждение своих слов министр сообщил, что средний размер гранта РФФИ – 400 тыс. руб., РГНФ – 350 тыс. руб., указав, что «если в каких-то работах такого чисто теоретического характера этого достаточно, то в работах, где существует экспериментальная составляющая, этих денег мало». Мало – это сказано еще очень мягко! Повышение финансирования фондов в соответствии с инфляцией – это заведомо недостаточная мера, означающая, что государство консервирует ситуацию катастрофически низкого финансирования исследовательских проектов.
Напомню, что на создание новых научных групп в вузах в рамках программы мегагрантов в 2011 году правительство отписало 5 миллиардов рублей. На 80 групп. Фактически столько же, сколько на финансирование тысяч – всех! – научных групп, поддерживаемых РФФИ, в том числе и многих сотен групп из вузов. Такая вот абсурдная логика – одной рукой выделяют огромные деньги на финансирование создание нескольких десятков новых групп (а что уж там получится…), а другой ведут финансовое удушение тысяч уже работающих научных групп. Да даже финансирование президентского гранта для молодого кандидата наук составляет 600 тыс. руб. в год.
Конечно, отчасти в оправдание руководству МОН, нужно сказать, что объективно не так уж и просто пробивать увеличение грантового финансирования научных исследований в условиях, когда многие представители правящих кругов откровенно не понимают, а какой толк в этих фундаментальных научных исследованиях. Они думают на уровне: вот если б какой-нибудь инновационный электрочайник сделали – это да, а так только статейки какие-то зачем-то пишут, выбрасывают задаром свои идеи на мировой рынок.
Ярким представителем подобных взглядов является председатель комитета Госдумы по экономической политике и предпринимательству Евгений Федоров, который считает, что «финансирование НИОКР в его нынешнем виде – это просто выбрасывание денег на ветер, бессмысленные с точки зрения рыночной экономики финансовые операции». Господин Федоров и Ко просто не понимают, что такое собственно научные исследования, для них все сводится к созданию некоторого продукта, будь-то электрочайник или объект интеллектуальной собственности.
Но, как я уже сказал, на посту министра никто силком не держит: можешь – делай, не можешь – уходи. Рациональные же аргументы – зачем нужно финансировать собственно научные исследования – есть, их приводят ученые в своих выступлениях в СМИ и письмах. Если бы руководство МОН не смотрело на научную общественность и ее действия как на, в лучшем случае, «докуку», то ему было бы гораздо легче отстаивать научные фонды. Да и, в скобках замечу, научная политика не была бы причудливой смесью нестесненного бюрократического бумаготворчества и согласования интересов влиятельных лиц.
Дальше я просто процитирую кусок одного из приложений к письму ученых:
«Получение новых знаний является ключевым фактором для функционирования и развития современного государства и его стратегической безопасности. Только постоянное проведение научных исследований на высоком уровне позволяют поддерживать систему воспроизводства квалифицированных кадров во всех отраслях научно-технологической деятельности, включая ориентированные на самые передовые технологические разработки. Только преподаватели, имеющие серьезный опыт исследовательской работы, способны подготовить по-настоящему квалифицированных специалистов. Высокий уровень научных исследований непосредственно влияет на качество специалистов, которые завтра будут разрабатывать ядерные реакторы и самолеты, проектировать гидроэлектростанции и мосты, создавать новые лекарства и выводить новые сорта растений.
Квалифицированные ученые, занимающиеся фундаментальной наукой, – это и экспертное сообщество, которое необходимо как для оценки перспективности конкретных проектов, так и для понимания тенденций научно-технологического развития. Государство, получающее научную информацию из “вторых рук”, обречено на экономическую отсталость. Многие страны, не имевшие сильной фундаментальной науки, по мере развития промышленности столкнулись с необходимостью развивать её ускоренными темпами: так было в Японии, Финляндии, Южной Корее, теперь - в Китае.
В науке делать упор на непосредственную практическую пользу или выделять жёсткие приоритеты недальновидно: области науки, которые кажутся очень далёкими от практических нужд, иногда быстро становятся критическими для самого существования страны. Яркий пример – ядерная физика, которая в 1930-е годы критиковалась в СССР за “отрыв от практических нужд народного хозяйства”, но уже в 1940-ых годах обеспечила успех атомного проекта, наиболее важного для страны проекта тех лет. В то же время шельмование генетиков, ведущих фундаментальные исследования, как “мухолюбов – человеконенавистников”, дорого обошлось не только биологической науке, но и сельскому хозяйству нашей страны.
Неразрывная связь между научными исследованиями, дающими публикационный выход, и научно-технологическим, экономическим развитием подтверждается статистикой, объективными наукометрическими данными.
Такие выводы можно сделать из анализа публикационной активности различных стран, проведенного с использованием наиболее авторитетной международной базы данных ISI Web of Knowledge, в которой учитываются публикации более чем в 10 тысячах наиболее известных научных журналах мира. Оказывается, что независимо от политического строя, культурных особенностей, места на карте и размера территории действует единая закономерность: страны, в которых происходит быстрое экономическое и научно-техническое развитие, демонстрируют ускоренный (по отношению к наиболее развитым странам мира) рост числа статей в научных журналах. Даже в странах, не претендующих на технологическое лидерство, с неизбежностью развивается “публикабельная” наука – она необходима им, чтобы обеспечить подготовку квалифицированных кадров, способных если не развивать, то хотя бы уметь воспринимать современные технологии. В России ситуация не такая – число публикаций растет медленнее, чем в развитых странах». (Подробности можно посмотреть в статье в «Троицком варианте – Наука»).
Таким образом, те, кто утверждает, что нужно не заниматься «отвлеченными» исследованиями и публиковать статьи в научных журналах, что это едва ли не вредно, хотят того, чего нигде в мире нет, какого-то сугубо умозрительного особого пути. Они не имеют представления о том, что реально происходит в мире и в тех странах, в которых идет реальная модернизация. Не бывает реального развития, особенно ускоренного, которое не сопровождается ростом числа публикаций в научных журналах. А при поддержке РФФИ, заметим, проводятся исследования, по результатам которых публикуется до половины всех российских статей в ведущих научных журналах.
А как вы относитесь к предложению проректора МГУ А.Р.Хохлова, высказанному им в интервью «Полит.ру», – просить выделить дополнительное финансирование РФФИ под международный конкурс?
Основная задача сейчас, на мой взгляд, – не потерять фонд и не допустить существенного отхода от основополагающих принципов грантового финансирования. Есть базовые для фонда конкурсы инициативных проектов и необходимо обеспечить их приемлемое финансирование, как минимум, довести долю РФФИ до докризисных 6 % от расходов на гражданские исследования и разработки. Тогда разумно просить дополнительное к этому финансирование на проведение новых конкурсов, к примеру, конкурса с международным рецензированием, о котором говорит Алексей Хохлов.
Однако при нынешнем руководителе РФФИ я весьма скептически смотрю на возможность нормальной организации новых конкурсов РФФИ или улучшения правил проведения существующих. При Владиславе Панченко учрежден уже один новый конкурс – фундаментальных исследований по междисциплинарным темам, конкурс с заметно более высоким, чем обычно, финансирование проектов. При объявлении конкурса говорилось о мировом уровне исследований и пр., однако любопытной его особенностью было выставление на конкурс достаточно узко очерченной тематики, когда нередко можно было предположить, кем и под кого предложена та или иная тема.
В этом отношении новый конкурс сильно напоминал министерские лоты, которые обычно «согласованы» заранее и объявляются под конкретный коллектив, т.е. сам конкурс является в значительной степени фикцией. Интересно, что списки победителей междисциплинарного конкурса РФФИ так и не были опубликованы, несмотря на то, что он прошел два года назад! Боюсь, что при нынешнем руководстве фонда любой новый конкурс с повышенным финансированием – при всех словах о мировом уровне и международном рецензировании – пройдет примерно по такому же сценарию: розыгрыш призов среди своих.
Вообще, на мой взгляд, Владислав Панченко совершенно не проявил себя как руководитель фонда. В обстановке, когда для РФФИ все складывается весьма неблагоприятно, он не предпринимал никаких или почти никаких усилий, чтобы отстоять интересы фонда, занимал сугубо выжидательную позицию. В лучшем случае он разводил руками в интервью – «ситуация тревожная». И только в последние месяцы, когда руководство Минобрнауки начало проявлять какую-то активность в этом вопросе, он вроде бы тоже начал что-то делать.
В общем, я считаю, что при этом руководителе серьезные изменения к лучшему в работе РФФИ вряд ли возможны – уж очень бледно он смотрится на фоне прежних руководителей фонда. А вот к худшему – не исключены.
Судьба научных фондов – лишь один из вопросов, который беспокоит подписавших обращение к Президенту ученых. Что еще, на ваш взгляд, важно?
Конечно, письмо не только в защиту ведущих научных фондов – оно касается всей государственной политики в области науки и образования. Самое банальное – оплата труда работников научно-образовательной сферы. Совсем недавно министр обороны Анатолий Сердюков сказал, что с будущего годы количество офицеров в вооруженных силах увеличится на 70 тысяч – до 220 тысяч человек. При этом денежное довольствие лейтенантов - выпускников военных училищ будет составлять от 40 тыс. до 80 тыс. рублей.
Для сравнения, в ведущем университете страны, имеющем особый статус, МГУ им. М.В.Ломоносова, заведующий кафедрой, доктор наук и профессор, получает (с учетом 50 % надбавки к окладу «за особый статус университета» и надбавки за степень) примерно 40 тысяч рублей. На минуточку задумаемся: это человек, который не только закончил вуз, но и защитил две диссертации, руководит кафедрой, и оплата его труда – на нижнем уровне оплаты труда лейтенанта – выпускника вуза. Замечу, что заведующих кафедрами ведущих вузов страны гораздо меньше, чем офицеров… А 80 тысяч – это уже уровень оплаты труда академика РАН, директора института.
Если же говорить о кандидате наук, доценте вуза или научном сотруднике РАН, то он (с учетом надбавки за степень) получает примерно 16 тыс. руб. Для сравнения – рядовой-контрактник будет получать 25 тыс. руб. в месяц. Да, конечно, заведующие кафедрой и научные сотрудники могут еще получать надбавки из выигранных на конкурсах грантов и лотах. Вот есть у завкафедрой грант РФФИ – 400 тыс. руб. в год на всё про всё – и из него, купив необходимые расходные материалы, оплатив накладные и командировочные расходы, он может выписывать себе и своим сотрудникам надбавки – пусть себе ни в чем не отказывают. Ведь наука и образование для нашего государства – приоритет.
О многом можно сказать, но я сейчас хотел бы обратить внимание только на один момент. Пусть я в этом вопросе не специалист, но не могу не высказать своего мнения.
Сначала небольшое предисловие. Кадровая политика в области науки и образования – одно из больных мест. Не буду говорить о Михаиле Ковальчуке как о лидере как лидере нашей прорывной нацлаборатории – об этом уже много сказано. Других примеров – полно. Так, в прошлом году ректором Уральского федерального университета стал бывший премьер областного правительства, которому за полгода не смогли найти другую работу. Или возьмем Институт экспериментальной и теоретической физики – один из сильнейших российских физических институтов, который включили в состав Курчатовского института, но там директором назначили Ю.Ф. Козлова, бывшего чиновника из Роснауки. Человека совершенно не известного в научной среде (см. статью в «ТрВ» от 1 февраля 2011 г.). Т.е. превалирует старый номенклатурный принцип – надо куда-то пристроить своих, правильных людей. Раньше «бросали» их на культуру или сельское хозяйство, а теперь – в науку и образование. Не жалко!
К чему это приводит, можно видеть на примере одного такого назначенца – бывшего заместителя министерства образования Александра Кондакова. Этот деятель теперь возглавляет издательство «Просвещение» и является научным руководителем Института стратегических исследований в образовании Российской академии образования и, по совместительству, руководителем рабочей группы по выработке федеральных государственных образовательных стандартов (ФГОС) общего образования.
В декабре прошлого года он представил проект ФГОС для старшей школы (http://mon.gov.ru/pro/fgos/oob2/pr_ooo.pdf) на заседании государственно-патриотического клуба «Единой России», СМИ растиражировали его высказывания вроде «воспитание гражданина и патриота важнее математики и физики».
В связи с вышесказанным. Каково ваше отношение к дискуссии об образовательных стандартах?
Господин Кондаков и Ко, а точнее – его коллега, бывший инструктор и секретарь райкома КПСС, более 20 лет руководившая столичным образованием, Любовь Кезина, – планируют серьезную реформу обучения в старшей школе. Бедных детишек, оказывается, учат много и не тому, забивают их голову бесполезными знаниями. Поэтому, вместо изучаемых ныне 18-20 предметов оставят всего десять, из которых обязательными, не по выбору, считаются 4. Что же это за предметы? Наши доморощенные Песталоцци полагают, что никак нельзя ученику без физкультуры, основ безопасности жизнедеятельности (ОБЖ), индивидуального проекта и некоего нового предмета – «Россия в мире», который в печати характеризуется как «синтез истории, обществознания, географии и культурологи, направленный на формирование цельного образа страны в мире».
Воистину, воспитание гражданина и патриота важнее каких-то там физики, математики и прочих содержательных предметов: фактически из четырех обязательных для всех предметов полтора – «государственно-патриотические». В ОБЖ невооруженным глазом просматривается то, что в советские времена называлось НВП (начальной военной подготовкой). В рамках ОБЖ предполагается формировать «гражданскую позицию, направленную на повышение мотивации к военной службе и защите отечества», «знание основ обороны государства и воинской службы», «знание основных видов военно-профессиональной деятельности» и т.д.
Курс же «Россия в мире» целиком посвящен привитию юному гражданину определенных взглядов на страну и мир. Конъюнктурщиной от содержания курса несет за километр, скажем, ожидается, что после прослушивания курса ученик будет способен противостоять фальсификациям истории в ущерб национальным интересам России. Ничего, что по-хорошему для понимания того, является ли что-то фальсификацией или нет, требуются глубокие знания – ставка, наверное, делается не на знания, а на правильную идеологическую установку: начальство всегда право и колебаться нужно вместе с генеральной линией.
Господин Кондаков, вероятно, считает, что наскоро изготовленная идеологическая бурда поможет воспитать граждан и патриотов. В условиях, когда и преподавание вполне содержательных предметов в школе часто вызывает лишь скуку и нелюбовь к ним, подобное убеждение может возникнуть только у человека, который родился сразу в пятидесятилетнем возрасте, членом партийного клуба с личным водителем и кабинетом.
Впрочем, сами авторы стандарта не устают рассказывать сказки о том, какие замечательные навыки приобретет школьник после изучения курса, к примеру, это будет «владение умениями синтеза разнообразной исторической информации для комплексного анализа и моделирования на ее основе вариантов дальнейшего развития России». Ай-да специалистов будет выпускать наша школа после принятия нового образовательного стандарта: любого после окончания школы бери – и сразу на работу в правительство или администрацию президента. Хорошую траву курят авторы проекта ФГОС, забористую!
Что же касается прочих учебных курсов, то дело обстоит так: «Реализация задач обязательной части учебного плана обеспечивается выбором одного (двух) учебных предметов, курсов из каждой предметной области (но не более 7 учебных предметов). При этом три (четыре) учебных предмета из всех предметных областей изучаются на профильном уровне и три (четыре) на базовом или интегрированном (общеобразовательном) уровне».
Интегрированный (общеобразовательный) уровень предусматривается для курсов, обеспечивающих изучение сразу целого ряда предметов методом «галопом по Европам». Предметных областей шесть (включая «курсы по выбору»), а «количество учебных занятий за 2 учебных года не может составлять менее 2100 часов и более 2520 часов». Вот это время и предполагается поделить между десятью предметами: тремя главными и прочей маловажной физикой с математикой.
Как представитель точных наук, какими вы видите последствия введения данного проекта стандарта старшей школы?
К каким последствиям это приведет? Например, к тому, что выбирая предметную область «естествознание» (учебные курсы – естествознание, физика, химия, биология, экология), ученик не сможет взять как обязательные одновременно физику, химию и биологию, поскольку из каждой предметной области можно взять не более двух учебных курсов. Нельзя изучать слишком много естественных наук, считают Кондаков и Кезина, обязательно нужно разбавить их противоестественными (по классификации Нобелевского лауреата Льва Ландау)!
Зато можно взять интегрированный курс «естествознание». Представим себе обычного ученика, который выберет этот курс. И что, ста с хвостиком часов в год часов ученику хватит на то, чтобы не только воспринять некий набор фактов из физики, химии, биологии, экологии и прочей астрономии, но еще и позаниматься решением задач, лабораторными работами, чтобы действительно что-то усвоить и в чем-то разобраться? Конечно, нет, ученик не вынесет из этого так называемого учебного курса практически ничего – у него не останется не только избыточных, но и практически никаких знаний.
Правда, наши добрые сказочники – дядя Саша и баба Люба – уверены, что после прослушивания курса старшеклассник сможет не только получить знания о наиболее важных открытиях и достижениях в области естествознания, но и уметь применять естественно-научные знания для объяснения окружающих явлений, и даже овладеть «понятийным аппаратом естественных наук, позволяющим участвовать в дискуссиях по естественно-научным вопросам, использовать различные источники информации для подготовки собственных работ, понимать и критически относится к сообщениям СМИ, содержащим научную информацию». Что тут скажешь? Жалко, что авторов проекта ФГОС в детстве не научили, что врать не хорошо.
И это еще не все: школьник за отведенное на курс небольшое время, вдобавок, должен овладеть «приемами естественно-научных наблюдений, опытов исследований и оценки достоверности полученных результатов». Я не очень понимаю, что авторы проекта подразумевают под «владением приемами опытов исследований» – видимо, это что-то слишком глубоко научное. Но понять происхождение таких формулировок могу: при работе по многомиллионным госконтрактам в рамках ФЦП развития образования, выражающейся в сочинении толстых отчетов про индивидуальные образовательные траектории учащихся, модульность, компетентностный подход и все такое прочее, глаз, вероятно, замыливается и мозг переходит к режиму автоматического генерирования текста на заданную тему с использованием определенного набора шаблонов.
И не нужно разговоров в пользу бедных насчет дополнительных занятий, факультативов и прочего – и без видных теоретиков образовательной реформы Кондакова и Кезиной понятно, что найдутся ученики, которые захотят и смогут получить больше предписываемого стандартом. Обсуждать имеет смысл прописываемый стандартом обязательный учебный план, поскольку именно он будет определять, что должен знать и уметь обычный выпускник. И он же будет влиять на то, чему смогут учить продвинутые специализированные школы. Насколько я слышал, уже сейчас чиновники от образования оказывают давление на сильные специализированные школы – учите, мол, не по стандарту, – и нет никаких сомнений, что в случае принятия проекта стандарта давление на «слишком продвинутых» многократно усилится.
Если говорить не о знаниях и навыках, то забавно отметить, что, стремясь – на бумаге – привить школьникам гражданственность, нетерпимость к экстремизму, или, скажем, «устойчивую негативной позицию по отношению к табакокурению, употреблению алкоголя и наркотиков», авторы проекта ФГОС ни разу не говорят о нетерпимости к коррупции – такого слова в документе вообще нет.
Может быть, они полагают, что у нас ее просто нет, как секса в СССР, может быть, считают коррупцию не слишком большой опасностью для России, а может, долго проработав в госструктурах, относят коррупцию к «базовым национальным ценностям российского общества»? Слово «порядочность» в семидесятистраничном документе также отсутствует, а слово «честность» встречается один раз – в разделе «личностные результаты освоения основной образовательной программы среднего (полного) образования», через запятую, далеко позади стоящих на первом плане «сформированности российской гражданской идентичности, патриотизма, любви к Отечеству и уважения к своему народу, чувства ответственности и долга перед Родиной, гордости за свой край, свою Родину, прошлое и настоящее многонационального народа России, уверенности в его великом будущем, готовности к служению Отечеству в различных видах гражданской и профессиональной деятельности».
В общем, не трудно понять, каким должен быть типичный выпускник школы в случае принятия стандарта: не отягченным знаниями, зато правильно идеологически ориентированным. Задумаемся на минуточку – все это планирует глава издательства, которое называется «Просвещение»! Определенно, в этом есть что-то пещерное. Не могу, конечно, утверждать, что все делается совершенно сознательно, под установку «нужны не шибко умные, а послушные и политически грамотные». Может быть, люди просто ярко проявляют свою «высокую» компетентность и, как бы это помягче сказать, альтернативную умственную одаренность. Но, в любом случае, на мой взгляд, такого рода реформы – это попытка подменить полное и среднее образование ублюдочным и посредственным.
Недоучки с промытыми мозгами, конечно, легче поддаются управлению и внушению, хотя и, к несчастью для господина Кондакова, не только со стороны властей, но и со стороны экстремистов. Одна только большая проблема: великое будущее России, уверенность в котором должна закладываться в учеников по проекту стандарта, не отягченным знаниями гражданам построить будет очень непросто. Примитивные идеологические штампы не заменят знания законов природы и не помогут создавать ни инновационную продукцию, ни новое вооружение. Что, кстати, хорошо понимали в СССР: нельзя конкурировать с ведущими державами, если у тебя нет образования и науки высокого уровня. В общем, все как в анекдоте: очень трудно будет сложить из букв А, П, Ж и О, которые предоставляют нам патриотические модернизаторы образования, слово «счастье».
Что, на ваш взгляд, стоит сделать в сложившейся ситуации?
Безусловно, можно и нужно обсуждать вопросы: чему и как нужно учить в школе, каков необходимый школьнику минимум знаний и навыков, насколько сильной должна быть специализация в старших классах и т.д. Но это должно быть квалифицированное и открытое обсуждение в кругу специалистов. А пока мы видим сопровождающееся патриотической риторикой стремление урезать объем преподавания базовых предметов за счет введения пустопорожних идеологизированных дисциплин.
Недопустимо фактически запрещать получение полноценного естественно-научного образования в рамках обязательного курса тем, кто этого хочет. Не страшно, конечно, что кто-то не знает физики, математики или биологии, плохо, что знающих физику и математику становится все меньше и меньше. Если уровень математической, естественнонаучной и обычной грамотности народа падает, то у страны серьезные проблемы. У нас он падает, и принятие проекта ФГОС только ухудшит ситуацию.
И, конечно, необходимо иметь на выходе проработанный и реалистичный документ, а не набор красивых слов и благих, а иногда и не очень, пожеланий, не выдерживающий критики с содержательной точки зрения.
Руководству Минобрнауки решать, станет ли этот проект стандартом. Если ориентироваться на название министерства – вроде как оно пока называется министерством образования и науки, а не министерством народного просвещения и пропаганды – то разумный вариант действий у его руководства только один: признать предложенный проект ФГОС для старшей школы неудовлетворительным, а его разработчиков направить по хорошо известной всем россиянам индивидуальной траектории.
Скажем, господина Кондакова можно было бы послать для внедрения своих ценных разработок в Египет, где в последние дни проходили массовые антиправительственные выступления. Наблюдатели считают, что они вызваны нищетой, безработицей и коррупцией, но, может быть, все дело в том, что президент Мубарак за 30 лет своего правления не смог наладить патриотическое воспитание в египетских школах? А если бы он сделал это, то не было бы ни недовольства, ни исламских экстремистов…
После смены ответственных за работу, без которой кардинальное улучшение проекта ФГОС вряд ли реально, следует привлечь к разработке нового проекта не мастеров писать многостраничные отчеты по лотам, а хороших профильных специалистов, в том числе обязательно – преподавателей лучших физико-математических и других спецшкол.
И тут все опять упирается в то же, во что и в случае с ведущими научными фондами, и в других вопросах государственной политики в области науки и образования: для реального улучшения ситуации недостаточно даже вложить деньги, необходимо начать называть вещи своими именами и заняться разбором завалов. А наш бюрократический аппарат ориентирован все больше на создание видимостей, а не на тяжелую повседневную работу.
Конечно, создавать видимость непрерывной системной работы по модернизации образования, всестороннего улучшения его качества и вывода на уровень XXI века гораздо легче, чем остановить очевидное падение его уровня. Но именно последним должны заниматься те, у кого развито чувство ответственности и долга перед Родиной. Не правда ли, господин Кондаков?
Спасибо за интервью.
