Нет ничего странного и предосудительного в том, что С.Г.Кордонский – высокопоставленный чиновник в отставке и признанный специалист в области государственного и муниципального управления – озаботился нерачительным использованием средств по некоторым разделам и целевым статьям расходов федерального бюджета. Вполне естественно и даже похвально его искреннее возмущение нежеланием (неумением) соответствующих бюджетополучателей выходить на рынок, то есть привлекать для финансирования собственной деятельности частные (и иные внебюджетные) источники.
Странен и непохвален разве что выбор отдельно взятого раздела функциональной классификации бюджетных расходов – «01 10 – фундаментальные исследования».
Странен и непохвален этот выбор по ряду очевидных причин. Расходы на фундаментальные исследования по указанному разделу составили в 2008 году 57,547 млрд. рублей или 0,995% от совокупных расходов исполненного бюджета. Они, к примеру, в 18 раз меньше суммарных расходов на национальную оборону, национальную безопасность и правоохранительную деятельность (02 00 + 03 00) и всего в 4 раза больше расходов на прикладные научные исследования в области общегосударственных вопросов (01 13), то есть, попросту говоря, на продуцирование ведомственных бумаг. Добавим к этому, что расходы на фундаментальные исследования кратно меньше бюджетных затрат, направленных на формирование уставных капиталов государственных корпораций, и соизмеримы, к примеру, с планируемыми ассигнованиями на строительство участка Четвертого транспортного кольца между Измайловским шоссе и шоссе Энтузиастов.
Сравнение бюджетов (и уровней оплаты ведущих сотрудников) в разрезе характерных научных центров, к примеру, ИТФ им. Ландау + МИАН им. Стеклова против Центра стратегических разработок + Институт экономики города приводит и вовсе к конфузным результатам. Не буду приводить цифровые данные. Отмечу лишь очевидный факт: работа названных и прочих «think-tanks при большом начальстве» весьма далека от «более-менее рыночных условий», а их сотрудники образуют специфическую «рентную группу», гораздо более благополучную, но вряд ли более почтенную, чем «академические» биологи вместе с физиками и математиками.
Невольно закрадывается подозрение, что разоблачительный пафос автора связан не с естественной для государственного мужа заботой об экономии государственных ресурсов, но с чем-то куда более личным, толкающим его на столь неблагодарное дело, как местное самоуправление фундаментальной наукой.
Сделаю здесь небольшое отступление. Публикация завершающей части полемической трилогии С.Г.Кордонского застала меня за изучением двух замечательных образцов научно-популярной прозы. Одна из этих книг – «Математика как метафора» – написана нашим соотечественником Юрием Ивановичем Маниным – выдающимся математиком с широчайшей сферой научных интересов, включающей астрофизику, космологию и квантовую информатику. Во вторую из них – «Природа пространства и времени» – вошли тексты лекций Стивена Хокинга и сэра Роджера Пенроуза, прочитанные в Институте математических наук имени Исаака Ньютона при Кембриджском университете, а также фрагменты из стенограммы дискуссии, сопровождавшей эти лекции и явившей продолжением давнишней дискуссии между Альбертом Эйнштейном и Нильсом Бором.
(Кстати, Хокинга и Пенроуза, так же, как их слушателей привела бы в полный восторг мысль о том, что «современная картина мира сформирована усилиями довоенных и первого послевоенного (после второй мировой войны) поколений ученых и уже много десятилетий меняется только в деталях».)
Хокинг на момент проведения дискуссии (1994 год) занимал (и до сих пор занимает) позицию Лукасовского профессора математики в обозначенном научном центре, имея в качестве предшественников достойнейших мужей от Исаака Ньютона до Пола Дирака.
Пенроуз на момент проведения дискуссии являлся Болловским профессором в Оксфордском университете; за последние 80 лет это место занимали в Оксфорде (либо в Кембридже) Джон Литтлвуд, Абрам Безикович, Эдвард Милн и другие выдающиеся физики и математики.
Манин с 1993 по 2005 год занимал позицию содиректора Института математики Макса Планка в Бонне, приняв эстафету руководства этим научным центром от его великого основателя – Фридриха Хирцебруха, по книге которого «Топологические методы в алгебраической геометрии» училось многие первоклассные математики и физики… К числу многочисленных выдающихся результатов Хирцебруха принадлежит, в частности, создание К-теории в соавторстве с сэром Майклом Атья – организатором упомянутой выше дискуссии между Хокингом и Пенроузом.
В неформальную мировую лабораторию современной математики и теоретической физики, отмеченную трудами и именами всех этих замечательных людей, входило и входит немало наших соотечественников. За последние 15-20 лет многие из них покинули либо страну, либо науку, либо, увы, белый свет. Впрочем, многие остались, как говорится, «в России, в Болдине, в карантине». Некоторые отметились даже в дискуссии по материалам выступлений С.Г.Кордонского.
Все это я к тому, что Симон Гдальевич сформулировал в полемическом задоре любопытнейший вопрос «Кто и как назначил именно этих людей учеными и обязал их выяснять «истинное положение вещей?», почти дословно повторив вопрос, заданный когда-то судьей Савельевой тунеядцу Бродскому: «Кто назначил вас поэтом?». Напомню ответ будущего нобелевского лауреата: «Я думаю, это от Бога».
Даже будучи сугубым агностиком, я вынужден признать корректность этого ответа, да еще констатировать: отбор (если угодно, назначение!) людей, способных заниматься на мировом уровне алгебраической топологией или же квантовой космологий, происходит примерно так же. Для самых непонятливых замечу: расценки на ученые степени по экономике, праву или политологии выставлены на общедоступных сайтах, но почему-то никому не приходит в голову прикупить диплом доктора наук по астрофизике.
Впрочем, черт с ними, с тов. Савельевой и покупателями «корочек»: все они серьезных книг сроду не писали и не читали. А вот г-н Кордонский читает, пишет, студентов уму-разуму учит. Потому не могу понять, как он представляет себе назначение (избрание, отбор …) всех этих физиков-математиков, которые только «говорят, что они умные и умеют думать», а если приглядеться – те же «замшелые обыватели»! Вполне допускаю, что гг. Д.Дьяконова, М.Фейгельмана и А.Линде, а также Ю.Манина, С.Новикова и М.Громова он готов сертифицировать силами собственной кафедры. А вот как быть с гг.Хокингом, Пенроузом, Атьей и Хирцебрухом?!
Весьма экзотические представления г-на Кордонского о мире, в котором существуют все эти физики-математики, проявляются даже в суждениях вполне безобидного плана. К примеру, он сообщает о некоей иерархии, якобы существующей внутри научного сообщества, мол, «…математика (и математики) считается «выше», чем физика (и физики), а физика «выше», чем история (и историки)…».
Я никогда не читал и не слышал о спорах на тему «кто кого выше» между математиками и физиками, входившими в упомянутую «мировую лабораторию», скажем, между Атьей и Пенроузом, или же между Новиковым и Линде. Более того, серьезные математики и физики всегда проявляли глубокий интерес и уважение к трудам своих коллег-гуманитариев – философов, историков, культурологов. Заинтересованного читателя я бы отослал для примера к знаменитому диалогу Норберта Винера с Бертраном Расселом. Напомню, что маститый философ дал молодому математику добрый совет: ваши суждения по проблемам философии математики будут интересны коллегам не раньше, чем вы сумеете сделать что-нибудь дельное в математике как таковой.
Насколько я помню, единственной дисциплиной, по факту претендовавшей на роль науки наук, стоящей выше любой пустяковой возни ученых червей, была как раз та наука, в рамках которой Симон Гдальевич аттестовался когда-то на ученую степень.
Не в том, однако, грех г-на Кордонского, что он (при всех своих заслугах) искренне не понимает, чем и на каких основаниях занимаются все эти нами названные или неназванные русские и зарубежные физики с математиками. В конце концов, автор, пишущий об институциональных и экономических проблемах науки может вовсе не знать что такое теорема Римана-Роха по Гротендику, или же поля Я́нга-Миллса. Разобраться в этом человеку со стороны, в самом деле, запредельно трудно (академик А.Н.Крылов советовал приступать к подобной работе смолоду и поутру…).
Не велик грех г-на Кордонского и в совершении отважных рейдов в сферу теоретической биологии. Здесь очевидное и систематическое нарушение упомянутой выше заповеди Бертрана Рассела отчасти искупается тем, что результаты этих рейдов вряд будут кому-либо интересны. (Не имея ни малейшего отношение к биологической науке, отмечаю лишь тривиальный факт: субъекта
Но вот бесспорный грех г-на Кордонского заключается в его нежелании знать и понимать особенности институциональной среды, в которой работают ученые в просвещенных странах. Между тем, узнать о том, где и как формируют тематику, организуют информационный обмен и экспертизу, выясняют «кто есть кто», конкурируют за ресурсы, рекрутируют сотрудников и платят за их работу, чрезвычайно легко. Достаточно походить по сайтам упомянутых (или любых иных научных центров и фондов), либо не спеша поговорить с любым опытным «ученым-отходником» из Бостона, Сиэтла или Мюнхена.
Типичной «рентной группой» в терминологии Кордонского являются, к примеру, сотрудники упомянутого Института математических наук имени Исаака Ньютона. Механизм бюджетного финансирования их работы мало изменился от эпохи Ньютона до эпохи Хокинга и никогда не был переведен в «более-менее рыночную ситуацию».
Еще более многочисленную «рентную группу» образуют сотрудники нескольких десятков институтов Макса Планка, входящих в одноименную систему Общества научных исследований. Это общество с 1917 года существует на средства германских налогоплательщиков (и добровольные пожертвования спонсоров) в качестве сугубо бюджетного учреждения. Единственный перерыв в его работе был, как известно, никак не связан с рыночными факторами.
Судя по хорошо известным высказываниям Ю.И.Манина на темы, связанные с институциональными и экономическими условиями существования сферы фундаментального знания, его, бесспорно, следует относить к замшелым обывателям из числа ученых-отходников по классификации г-на Кордонского. Это обстоятельство не мешало ему более 12 лет директорствовать в упомянутом институте Макса Планка.
В отмеченных источниках было бы нетрудно также выяснить роль и место частных денег в финансировании науки и обнаружить сегменты научного знания, куда эти деньги теоретически могут прийти разве что в форме спонсорских взносов, но никогда не придут в качестве инвестиций, рассчитанных на NPV>0.
Вернусь под конец к упомянутым глубоко личным мотивам.
Кто-то из читателей обвинил Симона Гдальевича в знакомстве с «великим и ужасным» Глебом Олеговичем. На самом деле вовсе не важно, состоял ли когда-то г-н Кордонский в дружеских отношениях с упомянутым деятелем и с другими кремлевскими (околокремлевскими) персонажами. Не в дружбе дело, но в общей принадлежности к клану людей, уверенных (не менее бессмертных «господ-ташкентцев») в своем интеллектуальном превосходстве над «замшелыми обывателями» из числа ученых-естественников.
«Уверенность в нашей талантливости так велика, что для нас не полагается даже никакой профессиональной подготовки. Всякая профессия доступна нам, ибо ко всякой профессии мы от рождения вкус получили. Свобода от наук не только не мешает, но служит рекомендацией, потому что сообщает человеку букет «свежести». (М.Е.Салтыков-Щедрин. «Господа ташкентцы», 1869 г.)
Бытование современной российской (да и не только российской!) фундаментальной науки, в самом деле, полно нерешенных институциональных, финансово-экономических, да и мировоззренческих проблем. Только вот их обсуждение вряд ли продуктивно проводить на уровне, так сказать, местного самоуправления.