6 апреля 2012 года наш постоянный автор, доктор философских наук, профессор Борис Докторов презентовал в Институте социологии РАН свой трехтомник под названием «Современная российская социология. Историко-биографический поиск». Издание, насчитывающее более 2000 страниц, подготовлено Центром социального прогнозирования и маркетинга (ЦСПиМ) и выпущено на диске. Оно сразу было выложено в Интернете и стало доступным для всех желающих.
На сегодняшний момент историко-биографическое исследование Докторова – самое обширное и информативное, написанное на эту тему. Вопросы об этой работе ему задает его коллега Лариса Козлова, зав. сектором социологии науки Института социологии РАН и зам. главного редактора «Социологического журнала».
С 1994 года ты живешь в США. Что послужило причиной твоего обращения к исследованию именно советской/российской социологии? Почему в его основе — биографии социологов?
Первые пять лет американской жизни ушли на освоение нового мира, тогда научная работа казалась, с одной стороны, частью прошлого, с другой – трудно осуществимой мечтой. Потом увлекся историей американских опросов общественного мнения и судьбами людей, положивших начало научному анализу массовых установок. Поскольку до отъезда в Америку я четверть века участвовал в проведении опросов общественного мнения в Ленинграде и СССР, мне показалось важным обратиться к биографиям российских ученых, работающих именно в этой нише социологии. Но вскоре я не стал ограничивать себя и начал проводить биографические интервью с социологами, работающими в разных предметных сферах. А затем постепенно произошел переход от биографий ученых к истории социологии. Но
Всё началось во второй половине 2004 года с написания биографии Бориса Грушина и осознания того, что единственным доступным для меня методом сбора биографической информации является электронная почта. Уникальные условия для работы предоставил мне издатель петербургского социологического журнала «Телескоп» Михаил Илле, он предложил мне вести рубрику по истории современной российской социологии, и в каждом выпуске я стал публиковать результаты завершенных биографических интервью или иной материал по истории нашей науки. Вот уже подряд 60 номеров «Телескопа» открываются текстами указанной рубрики.
Воспользуюсь случаем и поблагодарю тебя: и за публикацию многих интервью в «Социологическом журнале», и за рассказ о себе. Большое значение для развития всего проекта имеет российско-американский сайт «Международная биографическая инициатива», который уже несколько лет поддерживается профессором университета штата Невада Дмитрием Шалиным и мною. Сегодня — это полнейшее в Интернете собрание интервью с российскими / советскими социологами и статей по методологии историко-биографических исследований.
Попрошу тебя рассказать, как шла работа над трехтомником, какова его структура...
Не могу сказать, что незаметно, но к концу 2010 года было проведено свыше сорока интервью с российскими социологами разных поколений. Хотя интервью публиковались вскоре после их завершения, у меня было желание, собрать все «до кучи» и разместить в виде книги в сети. Возможно, до сих пор все оставалось бы на уровне мечты, но год назад Андрей Алексеев, ничего не говоря мне, собрал все тексты, предоставив мне лишь дополнить эту коллекцию теми интервью, которых у него не оказалось под рукой. Франц Шереги, руководитель ЦСПиМ поддержал эту затею, и в сотрудничестве с мастером на все руки Еленой Григорьевой осенью прошлого года на сайте этой организации была размещена электронная книга «Биографические интервью с коллегами-социологами». В начале этого года она вышла вторым изданием.
Одновременно с подготовкой указанного электронного ресурса я работал над «бумажной» книгой, в которой описана методология моих историко-биографических изысканий и анализируется содержание проведенных интервью. Инициатором этой монографии является Борис Фирсов, решивший издать под эгидой Европейского университета в Санкт-Петербуре дополненный вариант своей книги по истории советской социологии 1950-х – 1980-х годов и мои наработки. Тогда же у меня и возникла идея объединить написанное ранее и недавно и издать под «общими корочками». Опять пришла помощь от Шереги: он предложил издать книгу на диске и одновременно разместить ее в Интернете. В организационном отношении оказалось удобнее делать трехтомник.
Не только самым «толстым» (свыше 1300 страниц), но и наиболее информативным и оригинальным я считаю Том 2, это — 44 интервью с социологами четырех поколений. Все они начинали свою научную деятельность в советские годы и активно работают в наше время. Мне представляется, что в будущем никто из историков отечественной социологии не сможет писать о полувековом периоде ее становления, «отмахнувшись» от рассказов этих очевидцев. В них не только события, факты, оценки происходившего, но и атмосфера, дух времени.
Том 3, прежде всего, включает в себя мои биографические очерки о социологах, чьи исследования и гражданские позиции мне близки; отмечу хотя бы некоторые имена: Геннадий Батыгин, Валерий Голофаст, Игорь Кон, Юрий Левада, Владимир Ядов. Кроме того, здесь же мои долгие «беседы через Океан» с Фирсовым и Ядовым о логике и технологии историко-биографического анализа; наконец, рассказ о моем собственном пути в социологию и обстоятельствах, которые обусловили мои исторические поиски.
Том 1, как уже можно было понять, содержит обоснование методологии исследования, описание использованного инструментария и первые выводы проведенного анализа.
Вкратце охарактеризуй, пожалуйста, использованные методологические принципы работы? Удалось ли осуществить какие-то парадигматические новации в исследуемой области?
Отсюда — возможность, правомерность перехода от личностной, биографической информации к построениям историко-науковедческого плана.
Парадигматическую новацию работы я вижу в использовании и обосновании биографоцентричного подхода к изучению истории социологии. В этом термине одновременно отражено то обстоятельство, что воспоминания социологов становятся главным источником эмпирической информации исследования и что они же — база для формирования исследовательских гипотез и инструмент проверки этих научных допущений. Биографоцентричный подход не противопоставляется институциональному, но дополняет его; и — аналогично — институциональный взгляд на историю дополняет, достраивает биографоцентричный анализ прошлого.
В рамках институционального подхода важнейшими объектами изучения истории являются: наука (социология) как социальный институт, формальные исследовательские и образовательные структуры (сектора, отделы, лаборатории, кафедры и т.д.), наконец, ученый как профессионал. В биографоцентричном подходе главным объектом изучения, центральным элементом исследовательской матрицы является ученый в неразрывном единении профессиональных и личностных атрибутов.
Какие тематические направления, или темы, сюжеты, ты мог бы выделить? Какие темы и их раскрытие, на твой взгляд, принесли наибольшее удовлетворение?
Отвечу сразу на оба вопроса.
Первый сюжет касается проблемы генезиса современного этапа отечественной социологии. Отмечу, что никто из представителей первой возрастной когорты не называл имен русских дореволюционных социологов, теоретические построения которых имели важное значение в их собственных разработках. Принимая во внимание и ряд других соображений политико-идеологического и собственно научного плана, был сделан вывод о том, что
В принципе к подобному историко-науковедческому выводу можно было бы прийти и в рамках институциональной трактовки прошлого советской / российской социологии, однако без апелляции к мнениям тех, кто стоял у истоков нынешней отечественной социологии, он не выглядел бы столь естественным.
Второй сюжет — сквозной, пронизывающий всё исследование. Комплекс различных обстоятельств подвел меня к необходимости стратификации социологического сообщества, учитывающей тот факт, что, с одной стороны, оно — главная сила созидания социологии, с другой — является производной от состояния социологии. Исходно возникшая задача воспринималась мною лишь как технологическая, нужен был «инструмент», позволяющий переходить от биографий социологов к истории социологии. Так начало складываться представление о профессиональных поколениях и затем начался поиск правил поколенческой стратификации.
Всё это завершилось созданием лестницы поколений с двенадцатилетними «ступенями». Постепенно концепция поколений социологов, исходно рассматривавшаяся как технологический прием «сжатия» эмпирической информации, стала играть ведущую роль в определении методологии анализа жизненных историй социологов. Именно поколенческая стратификация российского социологического сообщества задает логический каркас всей схемы проведенного анализа первичной информации.
Расскажи немного о географии проведенных интервью. Можно ли считать выборку надежной для описания ключевых сюжетов советской/российской социологии периода 1960‑2010-х гг.?
Преобладающая часть моих собеседников в момент проведения интервью работала в Москве и Петербурге, но есть социологи из Новосибирска, Тюмени, Иванова, Тарту. Замечу, что ряд респондентов, до переезда в одну из столиц страны, долгие годы работал в других городах: Татьяна Заславская и Давид Константиновский — в Новосибирске, Жан Тощенко — в Красноярске, Будимир Тукумцев — в Самаре, Владимир Ильин — в Сыктывкаре. Так что география опроса достаточно широка.
Наверное, существует заметный московско-петербургско/ленинградский «перекос» моей выборки. Однако здесь нельзя говорить о репрезентативности выборки исключительно в пространственно-статистическом смысле. Следует помнить, что именно в Москве и (тогда) Ленинграде формировались и проводили исследования научные коллективы, определившие лицо отечественной социологии, в этих городах были изданы почти все наиболее известные социологические книги, в них стали работать первые советы по защитам кандидатских и докторских диссертаций.
Подводя итог, мог бы ты определить, что этим проектом сделано в плане изучения новейшей истории российской социологии? Планируешь ли ты продолжить работу по этой тематике?
Настоящий период изучения истории новейшей российской социологии — в значительной мере — «вопрошающий», т.е. период, когда очерчивается поле будущих разработок. На мой взгляд, ряд подобных вопросов мною был сформулирован и ответы, пусть в первом приближении, даны.
Что касается продолжения работы по обсуждаемой тематике, то здесь все ясно. Она меня еще долго не отпустит...
И последний вопрос. Сейчас трехтомник доступен в Интернете. Кто и для каких целей его мог бы использовать, кроме историков социологии?
Кроме историков социологии — собственно социологи. Думаю, что
Но хотелось бы, чтобы книга быстрее дошла до студентов, будущих социологов. В моих нечастых контактах с ними я замечаю опасную для развития нашей науки тенденцию. Многие из студентов и молодых социологов полагают, что советский период социологии был малопродуктивным, и его можно не знать. На мой взгляд, ощущение «пустоты» позади себя не дает достаточной уверенности для движения вперед.
Упомяну еще одно обстоятельство. Рассказы столь большой группы социологов о своей жизни, о пережитом — это ценнейший материал для понимания истории нашего общества, начиная с конца 1920-х и до наших дней. Это может интересовать очень многих.
Большое спасибо за ответы!
