В издательстве «Территория будущего» в русском переводе вышла сравнительно ранняя книга известного социолога науки Рэндалла Коллинза «Четыре социологические традиции» (1994). Российским гуманитариям представлять Р.Коллинза излишне – они, несомненно, читали о нем (полезно прочитать, например, вот это).
А философы, науковеды и социологи науки наверняка штудировали его opus magnum «Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изменения» (1998; русский пер.2002 г.).
Как выразился биограф, специалист по творчеству Коллинза и переводчик его трудов Н.С.Розов, творчество Коллинза отмечено тремя особенностями — необычайной продуктивностью, широчайшим историко-социологическим кругозором и блеском теоретического мышления; оно представляет собой подтверждение одного из важнейших собственных тезисов Коллинза: творчество мыслителя является результатом его прошлых сетевых взаимодействий.
В отличие от «Социологии философий», «Четыре социологические традиции» – книга, адресованная не профессионалам и даже не специально гуманитариям, а скорее образованным людям вообще. Отмечу, что тексты Коллинза – не только по задачам, но и по стилю – имеют несомненный просвещенческий пафос. Это вам не Лакан и не Деррида, которые менее всего заботились о том, чтобы сделать свои позиции общепонятными, а идеи – прозрачными для читателя.
Коллинза можно скорее уж упрекнуть в самоповторах и многословии. Но никак не в эзотеричности. Конечно, мало кто одолел все 1200 страниц «Социологии философий». Но ничто не мешает читать нужные вам фрагменты, хотя Н.С.Розов – автор большой вводной статьи и переводчик части глав книги – упомянул о «погрешностях перевода».
Так что вы можете смело открыть книгу о четырех социологических традициях – она написана не для специалистов, а для вас. Четыре традиции – это (в терминологии автора):
1) Маркс, Энгельс и Вебер – традиция конфликта; 2) Адам Смит, Милль + много современных американских ученых – рациональная/утилитарная традиция; 3) Дюркгейм, Мосс, Конт, Мертон, Парсонс, Бурдье, Ирвин Гофман – «социологическая» традиция; 4) микроинтеракционистская традиция – Кули, Д.Герберт Мид, Гарфинкель и этнометодологи.
Правду сказать, я тут вижу скорее группировку по национальным научным школам, в чем согласна с Вадимом Россманом – переводчиком и автором вступительной статьи. Но на этом наше согласие и кончается. Более того, наше общение – не только с переводчиком книги, но с ее русским текстом – попросту следует считать несостоявшимся. Потому что эту книгу нельзя читать: она написана на неизвестном мне языке.
Против своего обыкновения – вовсе не писать о книгах, которые мне не нравятся, я испытала такое удивление, что почувствовала настоятельное желание высказаться публично – и оно перевесило.
Судите сами: открываю книгу в приятном темно-зеленом переплете, бумага белейшая, издал московский издательский дом «Территория будущего», в научном совете которого такой придирчивый и даже привередливый человек, как В.Л.Глазычев, которого я знаю лично лет сорок. Да и В. Россман – не абы кто: объездил мир, печатался в «Вопросах философии», давно живет в США.
Итак, начинаю читать, приготовив, как всегда, закладки из полосок плотной бумаги. Через час закладки кончились, а верхний обрез переплета напоминал дикобраза. Примеры позволят понять, за счет чего.
Например: «взгляды о своем собственном сообществе» (С.61);
«Легитиматистов» (тремя строками ниже – легитимистов) (С. 84);
«Вебер выучился многому в плане содержательной социологии от Маркса и Энгельса» (С.98);
«…основной метод гуманитарных наук должен быть verstehen (понимание) (С.99);
«…теория Миллса была одной из аппликаций теории Мангейма» (С.112).
Аппликации-то откуда? «Всех этих слов по-русски…» есть!
Вот еще перл: «даже его буржуазное происхождение не дало ему серьезного направления. Он унаследовал от происхождения свои политические предрассудки» (С.131)
И так, что называется, всю дорогу.
Меж тем у книги есть выпускающий редактор и корректор…
Понятно, что никто из уважаемых коллег, причастных к данному изданию и аккуратно перечисленных на обороте титульного листа, этот текст не читал.
Что бы это значило?
Я – не знаю…
Меж тем по аналогии мне вспомнилась ситуация, которую можно было бы счесть банальной, если бы речь не шла о переводе книги, важнейшей для осмысления современной политической и социальной истории. Хотя многие герои этого сюжета ушли в мир иной, я не раскрою «имена и явки», да и не в них дело.
Некогда одна достойная и ответственная организация, финансировавшая это издание, прислала мне на рецензию – думаю, как «человеку со стороны» – фрагмент верстки перевода с французского на русский (примерно печатный лист). Прочитав, я остолбенела, потому что передо мной был набор слов, а не русский текст. Я затребовала оригинал всей книги, дабы понять, в чем же дело. Читая выборочно толстенную ксерокопию, я обнаружила, что полученный мною ранее фрагмент вполне репрезентативен – переводчик не знал ни русского языка, ни языка оригинала.
Помню, как я на своем уже тогда устаревшем 286-м с WORD-5 писала отчаянно-резкую рецензию чуть ли не на половину печатного листа – и толстую книгу перевели заново. Позже кто-то из профессиональных переводчиков с французского мне поведал, что N., указанный в этом качестве на титуле первой версии перевода, давно болел, так что сам он с некоторых пор вообще ничего не переводил...
Если вы думаете, что я на что-то или на кого-то намекаю – уверяю вас, вы заблуждаетесь. И, однако – каков детектив!..
