Двенадцать тысяч лет назад на Северо-востоке Сибири вместо тундры и тайги простирались огромные степи, на которых паслись стада мамонтов, бизонов, оленей, носорогов, диких лошадей. Никто не знает истинных причин, по которым на этой территории разразился крупнейший экологический кризис, но всего за несколько столетий богатейшая экосистема почти полностью исчезла с лица Земли. Много лет ученые спорили о том, было ли тому виной таяние вечной мерзлоты, в результате которого степи заболотились и, таким образом, мамонтовая фауна лишилась своих мест обитания. Или виной тому стали первобытные охотники, истребившие крупных травоядных, поддерживавших экологическое равновесие в степях.
Руководитель Северо-восточной научной станции, эколог Сергей Афанасьевич Зимов решил ответить на этот вопрос экспериментально. Более десяти лет он разрабатывает проект «Плейстоценовый парк», целью которого является восстановление степной экосистемы на Севере Якутии путем интродукции крупных копытных. С ним беседовали доктор биологических наук, палеонтолог Александр Марков и обозреватель "Передовой науки" Ольга Орлова.
Мы привыкли, что основная деятельность экологов направлена на сохранение, поэтому они обычно грозят запретами, указывая на то, чего делать нельзя. Вы пытаетесь воссоздать и потому рассказываете о том, что следует сделать. Как вы к этому пришли? Как возникла идея создать "Плейстоценовый парк"?
Кажется, что желание «одомашнивать» природу живет у человека в крови. Я в этом смысле тоже не исключение. Но мы слишком далеко зашли в стремлении все подчинить своей воле. Поэтому я мыслил как эколог: давайте подчиним себе экосистему и сделаем ее домашней, ведь по-другому нам не выжить. Для меня в этом смысле все начиналось с интересного вопроса «почему вымерли мамонты?» Но я сам себе задал вопрос иначе: почему они не жили? А потом я поставил вопрос еще иначе: а почему бы им не жить? Травы на севере много. Сегодняшний климат Сибири для мамонтов оптимален. Версия о том, что мамонты не вынесли резких климатических изменений, мне не казалось убедительной, так как климат на протяжении многих тысяч лет менялся несколько раз, и мамонты благополучно пережили несколько межледниковий. Значит, произошло что-то другое. Большинство свидетельств говорит о том, что это дело рук человека. Точнее, у нас нет доказательств, что виной тому именно человек, но мы точно знаем, что не климат.
Насколько велики был "мамонтовые степи"?
"Мамонтовые степи" были самой грандиозной экосистемой в мире, они простирались от Франции до Америки, от крайних северных островов до Китая. Понятно, что изменения климата не могли уничтожить такую крупную экосистему, которая двенадцать-пятнадцать тысяч лет назад занимала полмира. Она могла существовать и на острове Врангеля, и под Пекином, и в считанные годы ее словно пламя пожара слизнуло – начиная с территории современной Франции и дальше по всему континенту. В Америке – по сравнению с тем, что там было – вообще зверей не осталось.
Какова, на ваш взгляд, роль человека в этой трагедии?
В "мамонтовых степях" человек был существом малозаметным, он что-то где-то подъедал и никто его не боялся. Но примерно двенадцать тысяч лет назад он научился делать острые стеклышки (кремневые и обсидиановые наконечники) и затем смог наловчиться дырявить шкуры. В прежней экосистеме от человека никто не убегал – он не представлял опасности, и вдруг… Эффект был такой же, как если бы современный человек сейчас с огромным ружьем приехал в Антарктиду, и вокруг него собрались бы пингвины. Скольких из них он мог бы перебить за час? Так вот и в те времена человек, занимавший в "мамонтовых степях" социальное дно, начал колоть налево и направо. Появились луки, стрелы, дротики… Если плюнуть нечищеными зубами на их острие, а потом сделать дырку в шкуре зверя, то животное само умрет через несколько дней. Так и началось массовое вымирание. Мысль о том, что звери могут кончиться, никому не приходила в голову. Звери исчезали раньше, чем у человека появился опыт сосуществования с природой. Люди, видимо, рассуждали так; «Звери исчезли в ближней долине, зато в соседней их полным полно».
У зверей не было механизма приспособления?
Да, должно было пройти несколько поколений, чтобы пошел естественный отбор осторожных животных. А времени на это не было. Не важно, какое оружие в руках человека, важно, как зверь держит опасную дистанцию. Сейчас на севере Сибири даже с винтовкой за километр ни одного оленя не найдешь, так звери держат огромную опасную дистанцию и не подпускают людей близко.
Что представляли собой «мамонтовые степи» после того, как истребили крупных животных?
Степи, конечно, не рухнули. Вообще всех зверей люди никогда до конца не истребляли, чтобы не остаться совсем без пищи. Инстинкт самосохранения в какой-то момент срабатывал. В степях остались бизоны, которые заняли нишу мамонтов и мастодонтов. Кстати, в Европе еще в историческое время ходили стада диких лошадей и бизонов, которые пересекали Дон, Днепр. Конечно, на юге трава и так хорошо растет, потому там степи остались, а на крайнем севере трава растет хорошо, но гниет плохо. А для прокорма крупных травоядных требуется, чтобы трава не только быстро росла, но и быстро сгнивала и в виде питательных удобрений возвращалась в почву. На севере из-за низкой температуры химические реакции проходят медленно и трава без утаптывания крупным рогатым скотом гниет медленно, порой - десятилетиями. Когда было много зверей, трава вырастала, звери ее съедали, их желудки переваривали, и тут же возвращали фосфор и азот в почву. Удобрения были в огромных количествах. Поэтому мы и говорим, что для того, чтобы погибла экосистема, не надо уничтожать всех зверей, - можно перебить только один вид, а дальше - уже пойдет цепная реакция, которая ведет к катастрофе. Перестали звери травы скашивать – войлок начал на поверхности накапливаться – дальше полезли мхи и лишайники – почва стала меньше оттаивать, трава стала хуже по качеству, зверей стало меньше, а людей больше.
Насколько продуктивной была вымершая экосистема по сравнению с той, что есть сейчас?
Если говорить о продуктивности биологической, т.е. сколько приходилось граммов углерода на квадратный метр, то утерянная экосистема была в два раз мощнее ныне существующих на их месте, так как сейчас в современной тундре и тайге мох, лишайники и хвоя тоже производят органику, хотя и не в таком количестве, как степная флора. А если сравнить по продуктивности мяса, то, может быть, ушедшая экосистема была продуктивнее в тысячу раз. Сейчас на севере Сибири один лось приходится на тысячу квадратных километров. А в прежние времена - в холодные периоды - зверей было в десять раз больше, чем сейчас, а в теплые периоды – зверей было в тысячу раз больше, чем сейчас. Т.е. примерно 20 - 30 крупных травоядных на квадратный километр. В сегодняшней тундре один олень на квадратный километр – уже считается много. Так что, к сожалению, сегодня на севере почти не осталось крупных травоядных. Из тех животных, что обитали 10 тысяч лет назад, остались только лось и северный олень.
Каким способом вы решили обновить фауну?
Мы остановились на наиболее простой экологичной схеме. Нужно на малой территории собрать всех тех, кто участвовал в этой системе, и заставить их жить вместе. Но так, что бы в начале были какие-то пастбища, чтобы было не очень много снега и т.д. Пусть у этих зверей, которые сейчас живут на разных континентах, проснется умение жить вместе. Бизоны уже давно не видели диких лошадей, хотя когда-то жили вместе, но история их разделила. Пусть теперь начнут вытаптывать пастбища, разделят их между собой. Может быть, в начале их надо прикормить, или не пускать к ним хищников, потому что травоядные еще не адаптировались. Обязательно нужен забор, чтобы была высокая плотность травоядных, чтобы они не ленились и сами создавали свои пастбища. А между собой, думаю, они разберутся. Если эта система заработает, тогда постепенно можно будет забор расширять.
Что вам удалось сделать?
На территории, где река Колыма впадает в Ледовитый океан, на границе тайги и тундры мы закончили строить на вечной мерзлоте забор длиной 20 километров. На площади в 2 тысячи гектаров ходит 20 якутских лошадей, 8 лосей, десятки оленей, 5 медведей и сколько-то "мелочи" - рыси, росомахи и пр. Даже один волк заскочил, хотя мы не хотели его пока пускать, рановато для наших постоянных обитателей, не все еще до конца адаптировались. Полностью мы закрыли забор только в октябре, и, конечно, нам надо его усилить, чтобы сделать почти непроходимым.
Как вы думаете, приживутся ли у вас в парке бизоны?
Безусловно. Дело в том, что нам нужны звери определенных экологических профессий, а по своим «профессиональным качествам» пара «одна лошадь и один лось» легко заменяют в экосистеме одного бизона. Мне нужен зверь, который может питаться и травой и тальником, как бизон, который ест и то, и другое. Так вот, лошадь ест только траву, а лось – только тальник. Таким образом, вместе они и заменяют бизона.
Какие еще «профессии» требуются в вашем парке?
«Крупный бык», «навозный жук», «крупная кошка» – вот такие профессии были в этой системе.
Недавно в новосибирском зоопарке львы приспособились к холоду, перестали уходить в теплые дома на зиму и спокойно размножаются после сибирских холодов. А что вы планируете делать с крупными кошками?
В «мамонтовые времена» на нашей территории жил тигролев или, как его еще называли, пещерный лев. Теперь этого зверя, конечно, нет. Но и у нас в свою очередь нет задачи восстановить экосистему низовий Колымы, которая существовала там семнадцать тысяч лет назад. Мы будем пускать в наш парк всех, кто приспособится к жизни, - если он будет честно выполнять свой экологический долг: честно грызть, кого надо, честно скашивать, что надо, честно переваривать и т.д. Нам все равно необходимо создавать новую экосистему, которая сумеет сохраниться на северо-востоке Сибири в условиях химических загрязнений. А кто в ней выживет, я пока не знаю. Может, тот же лось будет вытеснен. Лось вообще лесное животное, хотя и в тундре живет хорошо. Строго говоря, сейчас многие животные стали лесными вынужденно. В степи с появлением человека выжить нелегко, в степи не спрячешься. А в тайге схорониться легче.
Во всем мире ведутся разработки и исследования в выбранном вами направлении. С кого вы брали пример? Кто вас поддерживал?
Мы все «стоим на плечах гигантов», и пришлось перечитать тысячи книг, прежде чем созрела идея возрождения экосистемы. У нас в России в свое время Юрий Иванович Чернов был тем человеком, кому удалось эту идею донести до общественности. Иногда поддержку можно найти в самых разных местах. Например, в 1988 году я пришел к секретарю нашего райкома и рассказал простую схему: «много зверей – много навоза, много навоза – много травы, много травы – много зверей». Буквально через неделю были подняты вертолеты, затем были найдены дикие олени, которые пошли во взаимозачет Среднеколымского района, а соседи взамен перевезли вертолетами нам диких лошадей. Тут же в считанные недели появился егерь, забор и первые дикие лошади уже паслись на месте будущего парка. Скептики нас предупреждали: лошади – животные степные, тут же у вас погибнут. Ничего подобного. Лошади немедленно залезли в болото - там трава вкуснее - начали хорошо расти, размножаться. Так и живут у нас с тех пор. Тысячи журналистов поддерживали нас в этом деле.
А вообще, люди, которые нам помогают, появляются постоянно. Сначала хотелось донести идею до ученых, так коллеги нас действительно услышали и поняли: да, действительно в природе должно быть столько зверей, сколько позволяет кормовая база.
Когда вы рассчитываете получить результаты?
Через пять лет можно получить какие-то результаты. У нас в парке уже трава другая – питательная, под снег она уже уходит зеленая, с большим содержанием протеина. Многие кусты тальника уже низенькие, они бросают каждый год молодую поросль, которую легко скусывать сохатым. У нас заметно уменьшается заболоченность почвы, появляются сухие пространства. За это время решилось множество технических вопросов. Крупные животные оказались не самой трудной проблемой. Сложнее решить проблему с навозными жуками. На почве накапливается навоз, а кто его будет есть? Сегодня на Севере почти нет насекомых, которые поедают навоз. А болезни? А как решить проблему взаимоотношения волков и тигров и львов? При такой плотности резко возрастает опасность заболеваний. Нужно, чтобы хищники убирали больных животных. Наверное, если мы пустим полудомашнего зубра и к нему – дикого тигра, они окажутся в неравных правах. Тигр тоже должен быть полудикий, не совсем приспособленный к вольной жизни, и тогда они вместе с зубром должны научиться приспосабливаться. Так что про глобальные изменения всей экосистемы пока трудно говорить - должно пройти больше времени. Все должно связаться в некоторую цепочку с интересом для общественности: кому-то мясо нужно, кому-то нужно, чтобы земля даром не пропадала… У кого-то собственно научные интересы. Мне, например, просто интересно заглянуть в прошлое.
Фигурируют ли в вашем проекте мамонты?
Наверное, мамонты - главная достопримечательность этого проекта. Но на самом деле я стараюсь ее избегать. Во-первых, это не моя компетенция. Во-вторых, даже если генетики полностью прочтут геном мамонта и его воссоздадут, мамонт половозрелым станет через несколько лет. Чтобы его разводить, необходимо иметь популяцию мамонтов, выращенную не от одного генома, а пяти-десяти. Наверное, этим будет уже заниматься мой сын. Не будем у него отбирать хлеб!
Наш ученый-генетик Евгений Рогаев, который прочел митохондриальный геном мамонта, считает, что пока нет средств и способов восстановить мамонтов полностью. Поэтому для подобных проектов, может быть, имело бы смысл использовать индийского слона, адаптируя его к холоду, подобно львам в Новосибирске?
Думаю, это возможно. Но селекция на слонах - это жутко неблагодарная работа! Ведь слон становится половозрелым через три года. Потом нужно отбирать из потомства наиболее волосатых особей и смотреть, как они приспосабливаются. Нужно иметь огромный запас терпения.
Каковы перспективы получить других животных, которые сохранились от мамонтовой степи: лошадь Пржевальского, кулан, як, снежный баран, овцебык, верблюд? Есть реальные возможности их там размножить?
Конечно, я хочу в ближайшие три - четыре года большинству этих видов предложить попробовать пожить в наших условиях.
Вы, как эколог-экспериментатор, не видите в вашем проекте опасности? Насколько все это научно обосновано? Не боитесь ли вы испортить те экосистемы, которые уже есть – например, лесную, – а новые не создать?
Нет, не боюсь. Тундра – это не экосистема. Таких систем на планете не было, и нечего тундру лелеять. Конечно, глупо вместо тундры создавать пустыню, но если на той же самой территории будет степь, то это, безусловно, улучшит экологию. Если там будет бегать больше оленей, песцов, быков, то природа от этого только выиграет. И человек тоже. Однако опасность все равно существует, безусловно, надо быть очень осторожными. Если речь идет о возрождении степей, то, например, мелких животных действительно опасно выпускать без контроля. Что касается бизонов и зубров – опасности нет, так как их очень легко истребить. В Америке за считанные годы было истреблено 50 миллионов бизонов. Другая сложность заключается в том, что сельское хозяйство и пастбищные экосистемы всегда воевали не на жизнь, а на смерть. Домашние стада вытаптывали огромные пространства, а дикие животные убивали домашний скот, жеребцы уводили самок из домашних табунов. В Америке, например, фермеры страшно не любят бизонов: они часто ломают заборы и рвутся на фермерские земли. А если бизоны заболевают, то закрывают весь штат на карантин и прекращается экспорт мяса. То есть надо быть очень внимательным с точки зрения выбора территории для подобных экспериментов.
Ну, в том, что теперь звери у людей отвоевывают территорию, тоже есть некое экологическое равновесие и справедливость. То мы доставляли неудобства животным, теперь они - нам…
Да, но мы так далеко их задвинули, что вопрос стоит о сохранении генофонда природы. Все современные коровы, овцы в домашних условиях теряют свои свойства. А чтобы их сохранить, нужно находить нужные виды диких животных. Но в природе их почти не осталось, а в зоопарке гены не сохраняются. Умение охотиться, выживать, общаться с хищником и т.д. можно сохранить только в естественной экосистеме.
Таким образом, ваш эксперимент носит не только научный характер, но и чисто практический – это вопрос выживаемости для всех животных и людей.
Абсолютно верно. Через два - три человеческих поколения вопрос о сохранении генофонда дикой природы встанет ребром. А у нас вместо этого удачно сохраняется генофонд мхов, елки, мясной мухи и короеда... Зоопарк может сохранить зверя похожего на зубра, но зверя переплывающего полноводные реки он сохранить не может.