«Постоянные ставки в какой-томере дестимулируют научных сотрудников, снижают исследовательский азарт», «Stress-ecology – достаточно новое научноенаправление. Мы изучаем различные аспекты устойчивости живых организмов квлиянию стрессовых факторов среды», «Пусть каждый сам решает, что ему ближе:встраиваться в устоявшуюся систему РАНовского или университетского института,или попробовать «выплыть» самостоятельно».
Есть такое интересное сетевоеплемя – molbiol.ru. Сайт объединяет молодых русскоговорящихбиологов, разбросанных по всему миру. Иногда уже и не очень молодых, потому чтов странствиях с одной постдоковской позиции на другую проходят годы. Поработавв Германии, иркутянин Максим Тимофеев не согласился с такой судьбой.
– Я созрел длясамостоятельности, у меня были свои идеи – вспоминает он – Но было понятно, чтопри нынешнем уровне конкуренции в моей специальности получить свою лабораториюна Западе почти нереально. Вернуться в Россию? В институтах РАН молодыекандидаты наук «висят» на четверти и даже на одной десятой ставки, вуниверситетах тоже нет нормальных вакансий. От безысходности пришла мысль особственной негосударственной структуре. Так в Иркутске появился «Байкальскийисследовательский центр», которым я руковожу с 2003 года.
– Частный НИИ?!
– Автономная некоммерческаяорганизация. Сначала мы работали абсолютно самостоятельно, я вложил в АНО собственныенакопленные средства, и друзья-предприниматели помогли. В 2006 году быласоздана совместная лаборатория с Иркутским государственным университетом. Всюконструкцию правильно, наверное, называть государственно-частным партнерством.
…Пока я искала Максима, пришлосьпобродить по закоулкам Иркутского университета. Там нет никаких чудес,привычный для любого российского вуза дух сиротства. Совсем другой мироткрывается за дверью лаборатории «Проблемы адаптации биосистем» – прекрасныйремонт, современное оборудование, сплошь молодые лица. Ребята приветливоздороваются, но никто не отрывается от работы. Сразу видно, что чаи с утра доночи здесь не гоняют.
– Нам ничего не достается даром,вот и приходится пахать не разгибаясь, – поясняет Максим – Все, что вы видите, приобреталосьна собственные деньги, на гранты РФФИ и Роснауки. Я вообще склоняюсь к мысли,что постоянные ставки в какой-то мере дестимулируют научных сотрудников,снижают исследовательский азарт. Это и к руководителю лаборатории относится,потому что я в таком же положении, как остальные.
– Какие у вас взаимоотношения суниверситетом?
– Руководство ИГУ пошло нам навстречу, и мы очень это ценим. Все-таки создание научной молодежнойлаборатории, функционирующей на хозрасчетной основе, – дело рискованное и не совсемобычное для государственного учреждения. Даже с учетом того, что онеобходимости государственно-частного партнерства в науке и образовании столькоговорится в последние годы. Думаю, что других таких групп ни в Сибири, ни, темболее, в Иркутске не было, да и сейчас нет. Зато теперь можно смело говорить,что этот эксперимент удался.
Важно отметить, что в нашихотношениях с Университетом нет никакой благотворительности, чистый хозрасчет. Унас взаимный интерес и взаимная польза. Благодаря совместной лаборатории нашанаучная группа теперь имеет возможность получать финансирование не только черезчастные источники, но и через систему госфинансирования – как структурноеподразделение университетского НИИ биологии. Университет же получил в свойсостав динамично развивающуюся молодежную научно-исследовательскую группу. Набазе нашей лаборатории работают наиболее перспективные студенты и аспирантыуниверситета. Большинство престижных именных стипендий и наград, которые пришлив Иркутский госуниверситет за последние несколько лет, были вручены именнонашим ребятам. Среди них стипендии Президента и Правительства для студентов иаспирантов, грант Президента для молодых кандидатов наук, Губернаторскиестипендии, стипендии Фонда им. Вернадского, стипендии международного фонда ДААДи европейской программы «Эразмус Мундус». Кроме того, ИГУ забирает 10-15 процентовс наших грантов и может на законных основаниях отчитываться публикациямилаборатории. За период существования лаборатории нами опубликовано более 40статей, из них 17 в международных журналах.
Совместная лаборатория находится в структуре Института биологии ИГУ, и руководство института тоже довольно: благодаря привлеченному нами частному финансированию мы провели евроремонт в трех лабораторных комнатах (почти 100 кв. метров), закупили и установили современное оборудование. Теперь есть, что показать заезжим делегациям и иностранным коллегам. Штат НИИ биологии увеличился почти на треть за счет ставок, созданных нашей лабораторией, а средний возраст сотрудников существенно снизился. Мы начинали работать втроем, сейчас в лаборатории 11 сотрудников, все до 35 лет (мне 35, остальные младше). Сам я только что защитил докторскую диссертацию, четверо сотрудников – кандидаты наук, двое – аспиранты, два лаборанта. Сейчас еще троих студентов взяли, очень перспективные ребята.
– А преподаванием вы занимаетесь?
– Да, я работаю доцентом на биофаке ИГУ, правда, только на четверть ставки. Полноценно заниматься преподавательской работой нет ни времени, ни, честно признаюсь, финансовой мотивации. Я понимаю пользу и необходимость общения работающих ученых со студентами, при этом не только для студентов, но и для самих исследователей. Поэтому недавно мы договорились с деканатом биофака о дополнительном трудоустройстве на младшие преподавательские должности двух моих молодых сотрудников, кандидатов наук. Понятно, что у факультета нет средств, чтобы вводить новые ставки. Поэтому мы предлагаем оплачивать их работу за счет «Байкальского исследовательского центра». Сейчас решаем, где взять на это финансирование, ведем переговоры с потенциальными спонсорами, и уже есть предложения о поддержке.
– Опишите коротко область вашихнаучных интересов.
– Stress-ecology –достаточно новое научное направление. Мы изучаем различные аспекты устойчивостиживых организмов к влиянию стрессовых факторов среды. Байкал – уникальноинтересное место для таких исследований, здесь огромное видовое разнообразие – болеедвух с половиной тысяч видов, при этом большинство байкальских организмов – этоэндемики (обитающие только в озере), которые длительный период эволюционировалив условиях чистейшей воды и стабильных температур. Если в зоне небольших глубинозера наблюдаются сезонные или суточные колебания, то на глубинах более 50-100 метров все условияостаются стабильными не только в течение сезонов, но и в течение миллионов лет.Напомню, что Байкалу более 25 миллионов лет. Понятно, что виды, постоянно обитающиев стабильных условиях, адаптировались к ним и зачастую попросту утратилифизиологические способности к стрессовой резистентности. Изучение таких видов,а также их сравнение с обычными, общераспространенными «небайкальскими» видамипредставляет громадный научный интерес. Ведь глядя на то, с чем расстаетсяорганизм при отсутствии негативного влияния факторов среды, какие при этомпроисходят изменения в его метаболизме, можно понять и обратное – как в обычныхусловиях организм борется со стрессовыми воздействиями.
Еще одна интересная для нас проблема – влияние глобального потепления на экосистему Байкала. Как бы ни дискутировали о его причинах, сам факт потепления установлен. Так, по данным непрерывного мониторингового наблюдения на Байкале, проводимого учеными ИГУ еще с сороковых годов прошлого века, среднегодовая поверхностная температура в озере выросла на 1,21 градуса по шкале Цельсия. Для холодноводного водоема это довольно много. Потепление уже привело к существенным изменениям в планктонных сообществах (зоо– и фитопланктоне) – пищевом фундаменте экосистемы Байкала. Эти факты установлены, а вот что происходит с бентофауной, т.е. обитателями дна озера, составляющими основу уникального биоразнообразия Байкала, никто еще не проверял. Этим мы сейчас и занялись. Ну и в целом, комплексных работ в области стресс-экологии на Байкале ранее фактически не проводилось, мы на этом поле первые, и поэтому у нашей лаборатории имеется определенная фора перед конкурентами. Сейчас у нас есть все возможности для того, чтобы обеспечить лидерство, – знай себе работай.
– Вы конкурируете с известным Лимнологическим институтом СО РАН?
– Конкурировать с ЛИНом?! Нет,мы, мягко говоря, в разных весовых категориях. Лимнологический институт – одноиз сильнейших комплексных научных учреждений в системе РАН, со штатом в сотничеловек и многомиллионным бюджетом. Так что, если бы и зашла речь о возможнойконкуренции, то только с отдельными лабораториями. Что касается научногоинтереса, то, как я уже говорил, мы занимаемся своим направлением, в ЛИНе,насколько я знаю, работы по стресс-экологии не ведутся. Мы не только не конкурируем,мы, напротив, довольно тесно сотрудничаем с некоторыми коллегами изЛимнологического института. К примеру, сейчас мы начинаем совместную работу с сотрудникамиЛаборатории биологии водных беспозвоночных ЛИНа, ведущими специалистами потаксономии байкальских эндемиков. У нашей группы есть немало общих интересов и многолетнихсовместных проектов с коллегами из других институтов РАН. Так что мы вполневстроены в систему российской науки.
– Из вашего опыта следует, чтонегосударственная наука – дело вполне возможное…
– Ну, известные Гарвард и Йель,к примеру, – частные университеты. Надеюсь, что у «Байкальскогоисследовательского центра» тоже есть перспектива роста. Но я ничего никому нехочу доказывать, тем более – звать за собой. Пусть каждый сам решает, что емуближе: встраиваться в устоявшуюся систему РАНовского или университетскогоинститута, или попробовать «выплыть» самостоятельно. В России это чрезвычайно трудныйпуть. Похоже, мне с товарищами удалось в свое время проскочить в ненадолгооткрывшуюся брешь возможностей, которую следом зацементировали. Сейчас изарегистрировать некоммерческую организацию стало труднее, и еще более сложнонайти на ее работу какие-то деньги. Хотя ничего невозможного нет.
Что действительно реально – эторазвитие временных исследовательских молодежных коллективов на принципах “soft-money” (т.е.на проектно-грантовой основе). Может быть, и в формате государственно-частного партнерства,как функционирует наша группа. Кстати, недавно в Томске я познакомился с толькочто защитившейся коллегой Мариной Ходанович и ее группой, котораясформировалась в составе лаборатории физиологии высшей нервной деятельности НИИбиологии и биофизики ТГУ. В группе 5 молодых сотрудников, все девушки. Группаработает как раз по принципу “soft-money”. Как таковая группа еще не оформилась вотдельную структуру, но, на мой взгляд, они движутся в этом направлении.Надеюсь, докторская степень поможет Марине Юрьевне в ее стремлениях.
– Максим, а как вы оцениваетеперспективу сокращения финансирования российских научных фондов?
– Это какое-то очень странноерешение. У нашей лаборатории сейчас 3 гранта РФФИ, включая один международныйгрант РФФИ-CRDF. По всем грантам в текущем году прошло сокращениефинансирования, примерно на треть. Дошло до того, что размеры грантов дляработы аспирантов (по ФЦП «Кадры») стали больше, чем гранты для выполненияинициативных проектов по РФФИ (выполняемые группой исследователей). В принципе,для бюджета нашей лаборатории сокращение грантов РФФИ не стало критичным,поскольку было компенсировано полученными грантами в рамках ФЦП «Кадры». Но всеравно, «резать» РФФИ было не лучшей идеей. При этом, как я понимаю, основныепретензии к РФФИ были в непрозрачности экспертизы и кумовстве при раздачегрантов. Хотя стоит отметить, что и масштабы кумовства в РФФИ, на мой взгляд,довольно преувеличены. Я сужу по нашей группе. Ведь у нас нет и не было никакихвозможностей повлиять на решения фонда, а мы стабильно получаем его гранты ужена протяжении 8 лет. А вот как раз проведенное сокращение бюджета РФФИ, безизменения требований по отбору, напротив, создает предпосылки к снижениюкачества отбора, поскольку вряд ли те, кто и ранее имел возможность получатьгранты «по дружбе», станут получать их меньше. Скорее всего, сокращение ударитбольнее всего по региональным и в первую очередь по молодежным группам. Так, всвое время в создании нашей исследовательской группы важнейшую роль сыгралпервый, полученный нами в 2002 году, грант РФФИ. Причем тот грант был данмолодежной группе совсем без каких-либо связей, без регалий и без большихпечатных заслуг, только под хорошую научную идею. Этот грант научил меня какруководителя проектной работе, дал опыт организации научного процесса, отчетныхпроцедур, финансового менеджмента, что в дальнейшем помогло нам вырасти всерьезную лабораторию. Сейчас же, учитывая сокращение, грант РФФИ смогутполучить только устоявшиеся коллективы, что, конечно же, не стимулируетразвитие новых молодежных групп. Мне кажется, нужно было работать надужесточением требований к прозрачности процедур отбора, над улучшением качестваэкспертизы в РФФИ, но никак не резать бюджет фонда.
… Я вернулась в новосибирскийАкадемгородок и принялась с восторгом рассказывать друзьям о найденном вИркутске уникальном «зачатке Йеля». И тут же меня поправили, что в России естьи другие частные исследовательские структуры, причем рядом, «только глазаразуй». Недавно защитил докторскую диссертацию руководитель новосибирскойинновационной компании «Техноскан» Сергей Кобцев. Эта фирма разрабатывает, производити поставляет в США и Японию лазерные системы, при этом еще и финансирует собственныефундаментальные исследования. А компания «Институт хроматографии Эконова»,выпускающая известные хроматографы «Милихром», содержит кафедру аналитическойхимии НГУ и тоже вкладывается в науку. С «Байкальским исследовательским центром»эти структуры объединяет то, что все они сами себе хозяева и ни у кого неотбирают кусок хлеба. Выходит, негосударственная наука негуманитарного профиля возможнаи в России.
P.S. Пока готовился текст интервью,я получила письмо от Максима, в котором он рассказал о том, что в ноябре в Москве состоялось заседание двусторонней комиссиипо отбору новых российско-немецких исследовательских групп в рамках совместнойпрограммы Объединения имени Гельмгольца и Российского фонда фундаментальныхисследований «Helmholtz-Russia Joint Research Groups». По результатаммеждународной экспертизы 6 лучших проектов получили поддержку программы. Средиподдержанных проектов был проект научной группы Тимофеева "HRJRG-221: LakeBaikal and Biological Effects of Global Change (LabEglo)», поданный совместно сHelmholtz Centre for Environmental Research (UFZ). Как сообщил Максим, в егопроекте помимо UFZ с немецкой стороны будет участвовать целый консорциумпартнеров, среди них University of Leipzig, а также всемирно известный AlfredWegener Institute for Polar and Marine Research (AWI) и не менее выдающийсяцентр Max Planck Institute for Mathematics in the Sciences. Сам факт того, чтотакого класса партнеры хотят работать с лабораторией Тимофеева, показывает, чтоего научную группу серьезно воспринимают в международной науке. Ведь, какнаписано на сайте Объединения Гельмгольца, проект создания совместныхроссийско-немецких исследовательских групп направлен на поддержку российскихмолодежных коллективов выдающегося научного уровня (outstanding researchprojects). И это, конечно, радует. В ближайшие 3 года у группы Тимофеева работысущественно прибавится.
