Илья Бетеров, канд. физ.-мат. наук, младший научный сотрудник Института физики полупроводников им. А.В.Ржанова Сибирского отделения РАН, доцент НГУ и НГТУ, стипендиат фонда «Династия» в 2008-2011 годах, руководитель работ по грантам Президента РФ и российско-британского проекта РФФИ, автор 34 научных работ, член новосибирского отделения Общества научных работников, прислал в редакцию свой ответ биологу Константину Северинову. Илья – председатель Совета научной молодежи в своем институте.
Несколько дней назад я выступал на семинаре в центре атомной и молекулярной физики Даремского университета, а вечером после семинара решил еще раз посетить главную достопримечательность города – величественный кафедральный собор, расположенный на вершине холма, у подножия которого течет довольно широкая река. Даремский замок, на территории которого находится собор, представлял собой превосходную крепость. Сомневаюсь, что жизнь на этой территории отличалась большим комфортом, но в защищенности сомневаться не приходится.
Я не случайно вспомнил об этом соборе, когда речь идет о реформе российской науки. К сожалению, особенностью российской модели управления государством традиционно является волюнтаризм и некомпетентность тех, кто находится наверху. Российскому научному сообществу постоянно приходится защищаться и отстаивать свои профессиональные ценности.
Обывательско-пренебрежительное отношение к науке в великой газовой державе, в целом, понятно – население офисов с раздражением вспоминает свое школьное и институтское прошлое, когда их безуспешно пытались чему-то научить, а государственные чиновники боятся не иноземного вторжения, а потери иноземных банковских счетов, от которого никакие естественные науки не спасут. Уважительное отношение к науке встречается чаще у тех, кто имеет дело с реальностью, с техникой, даже если это механик автосервиса. Но, по большому счету, современной России, лишенной амбиций в отношении какого-либо прогресса, наука вряд ли нужна.
Но совсем без науки как-то непривычно и даже, может быть, стыдно. Очень странно, что в такой большой стране не получается сделать даже смартфон или планшет, и в период обострения в груди чиновников поднимается праведное возмущение – ведь есть в стране Академия, огромные облезлые здания, масса народу, а даже телефон сделать не могут, в Австралии покупать приходится.
Более просвещенные чиновники, отвечающие за науку по долгу службы, конечно, до таких обвинений не опускаются. Им-то наука нужна – но весьма специфическая, которую я бы назвал декоративной. Можно открыть небольшую лабораторию, купить самое современное оборудование, нанять обязательно высокооплачиваемых сотрудников, и показывать потом начальству, как шагает, елки-палки, технический прогресс. Совсем не нужно, чтобы таких лабораторий было много, да и отдачи от них особой тоже не нужно. Но встречаются иногда наивные ученые, которые эту расстановку декораций воспринимают как настоящий прогресс, благодаря которому у нас появятся свои Кембриджи и Стэнфорды.
Возможно, к ним относится и биолог Константин Северинов, который вернулся из США с благородной миссией показать, что и в России можно заниматься первоклассной научной работой. Этот поступок первоначально вызвал у меня уважение, поскольку российские научные эмигранты обычно считают, что после их отъезда в России осталась выжженная земля, да и демонстрация энергичного и целеустремленного подхода к научной работе, несомненно, полезна российскому научному сообществу. Но, боюсь, что длительное пребывание за границей притупляет способность трезво воспринимать российскую реальность.
Почему российское научное сообщество столь активно бросилось защищать Академию, порядки в которой среди научных сотрудников не ругал только ленивый, а сторонников «реформы» стали воспринимать как откровенных коллаборационистов? Действительно, это синдром, но только не стокгольмский, как показалось Северинову, а синдром осажденной крепости. Научные сотрудники защищают границы, даже забыв о том, что у Академии нет своей собственности – они не хотят отдавать свои лаборатории (государственную собственность) правительственным временщикам. Эта нелепая ситуация связана прежде всего с тем, что никто не верит в легитимность и дееспособность государственной власти.
Константин Северинов высказывается, что все разумные реформаторские инициативы исходили от Минобрнауки, а не от руководства РАН, но делает лукавую оговорку – речь идет не о реальном воплощении, а о попытках. Это правда, все правильные, красивые и прогрессивные слова в последние годы говорились именно министерством. К сожалению, реальные действия и их последствия, не оставляют ни малейшей веры в эти слова. За последние годы российские наука и образование продолжали переживать системную деградацию. Научная работа и образование заменялись имитацией, конкурсное финансирование обрастало огромным внутренним лоббированием и коррупцией, научные публикации заменялись пустыми отчетами по госконтрактам, диссертации теряли всякую ценность.
Отчасти эти эффекты сглаживались увеличением общего финансирования. Сильнее всего пострадало образование, именно здесь Минобрнауки сильнее всего продемонстрировало свою неспособность к созидательной организационной работе, а администрация университетов ради улучшения отчетных показателей и увеличения финансирования охотно шла на снижение любых стандартов.
В отличие от большинства научных сотрудников, Северинов верит в способность правительства проводить успешные реформы, и пользуется для обоснования этого откровенно демагогическим аргументом – «А вы хотите назад в Советский Союз?». Аргументы такого рода использовались еще в «Детской энциклопедии», где объяснялось, что каждый из рядовых советских граждан живет неизмеримо лучше, чем русский царь в середине XVIII века, поскольку у него не было возможностей пользоваться автомобилем и телефоном.
Противники «реформы» объединились по самым разным причинам. Тем, кого Северинов объявил балластом, действительно, понятно, что терять – сокращения должны будут оставить им нищенскую пенсию. Кто-то может потерять незаслуженную власть. Но почему те, кто относительно неплохо смотрится на международном уровне, и прекрасно знают, как отличаются условиях для работы у нас и на Западе, нередко возмущаются еще сильнее?
Причина очень простая – им, на самом деле, терять больше. В России действительно трудно заниматься наукой, и вдвойне трудно это делать на приличном уровне. Мы отстаем по приборному оснащению, тратим массу времени на отчетность, вынуждены постоянно выбирать между покупкой оборудования, поездкой на конференцию и своей зарплатой, не имеем ни малейшей уверенности в завтрашнем дне.
В этом плане, отказ от карьеры за границей и концентрация на научной работе в России нельзя считать рациональным решением, за ним практически всегда стоят какие-то дополнительные мотивы. Правительственный наскок на Академию в стиле классических героев Салтыкова-Щедрина и Гоголя, заставляет нас в очередной раз задуматься – а стоило ли прилагать такие усилия, если всё равно всё пойдет прахом? Казалось, что уж Академия все-таки будет всегда.
В своих рассуждениях Северинов демонстрирует довольно простую логику – РАН организована по порочному принципу, поэтому ее ликвидация – благое дело. Занятно, что пару дней назад мои британские коллеги столь же иронически обсуждали порочную организацию Королевского общества. Мы защищаем Академию, поскольку ожидаем, что в итоге объявленной реформы российская наука будет организована по еще более порочному принципу – а именно, принципу тотальной некомпетентности и безответственности руководства, успешную реализацию которого мы видим в многочисленных госструктурах.
Критиков реформы постоянно упрекают в том, что они ничего не предлагают взамен. Решительные действия бывают необходимы, но это не причина допускать мясника к проведению хирургической операции. В России есть достаточно успешные модели организации науки, есть несколько столичных суперуниверситетов, есть прекрасные примеры интеграции академической науки и университетов, в том числе в Новосибирске.
Особенность этих успешных моделей заключается в том, что они формировались не сразу, и главным образом в прошлом. Последний пример относительно успешной научной реформы – создание РФФИ. На этом успехи закончились, в частности, университетская наука есть только там, где она была и раньше. И нужно разобраться в причинах этого, не ломая то, что еще хотя бы как-то работает. Мы не мышки для проведения опытов.
Я бы предложил простой тест: пусть хотя бы в одном российском университете будут созданы конкурсные позиции обычного международного стандарта – от постдока до постоянного профессора, с соответствующим фиксированным вознаграждением (и обычным для мировой науки соотношением между доходами преподавателей и администрации, а также обычным соотношением между учебной нагрузкой и временем для исследовательской работы). Уж этому-то академики точно не смогут помешать. Пусть затем будет организован хотя бы один полноценно работающий научный фонд. А уже потом можно браться за реформу Академии.
Увы, для иллюстрации будущего российской науки Северинов невольно нашел превосходную иллюстрацию – бывший завод «ЗИЛ», на месте которого где-то что-то собирают, где-то что-то может быть когда-то будет. После ликвидации РАН от российской науки останутся многочисленные обломки, которые будут довольно долго болтаться на волнах.
