1. Как бы вы охарактеризовали уровень образования на социологическом факультете МГУ? Насколько, на ваш взгляд, он соответствует современным научным требованиям? Какие конкурентные преимущества имеет социологический факультет МГУ на рынке социологического образования?
Единственным продуктом, по которому я могу судить о социологическом образовании на соцфаке МГУ, являются учебные пособия, издаваемые преподавателями факультета с невероятной скоростью (что естественным образом заставляет сомневаться в их качестве). Увы, ничего большего, сопоставимого по известности, они пока не сделали – если не считать, конечно, шумихи в прессе по поводу восстановления смертной казни. Для факультета университета, который описывает себя как оплот «фундаментальной науки» в России этого конечно же недостаточно.
Наука – это прежде всего исследовательская деятельность, это исследование социальной реальности, которое нельзя подменять ни образованием самим по себе, ни тем более политической пропагандой. Нужно ли говорить, что социология, как и любая другая практическая деятельность, требует практического обучения – социологии как исследовательской практике невозможно научиться по учебникам (это своего рода «личностное знание», о котором говорил М. Полани), для этого должен быть кто-то кто уже умеет делать это и готов это продемонстрировать здесь и сейчас. Чтобы стать мастером необходимо быть какое-то время подмастерьем у мастера. Увы, как раз в качестве таких мастеров преподаватели социологического факультета и неизвестны – именно это и стало причиной недовольства части студентов, как я понимаю.
Не всех студентов, конечно. Большая часть безусловно довольна положением вещей – своего рода покупкой в рассрочку престижной бумажки о высшем образовании. Такого рода бумажки, не гарантированные впрочем никакой специальной компетенцией, давно стали своего рода фетишем для работодателей. Бумажка из МГУ, конечно, ценнее любой другой – но, по-видимому, это единственное «конкурентное преимущество» выпускников. На факультете нет признанных в отечественном и международном научном сообществе ученых, которые могли бы вырастить подобных себе исследователей (способных со временем обрести такое же признание в профессиональной среде). Не факт, что они есть на других факультетах, но соцфак МГУ должен был бы по логике вещей отличаться в этом отношении в лучшую сторону. Увы, это не так. Именно поэтому интеллектуально ангажированные студенты, ориентированные на научную карьеру (а таких всегда немного, здесь нет ничего удивительного) и ради этого поступавшие в МГУ были разочарованы и решились нарушить «дурной консенсус» между большинством студентов и преподавателей: «Мы делаем вид, что учимся – вы делаете вид, что преподаете».
2. Были ли сформулированы в ходе конфликта и его обсуждения какие-то проблемы, значимые с точки зрения социологии и преподавания социальных наук? Какие? Если ничего нового сказано не было, какие из обсуждавшихся проблем современной российской социологии, на ваш взгляд, являются наиболее серьезными?
По сути, на мой взгляд, в фокус конфликта попал вопрос о самом существовании социологии в России. Это не только и не столько вопрос о качестве преподавания в отдельно взятом университете, сколько вопрос о том профессиональном сообществе в рамках которого может существовать такой факультет и такие социологи.
3. На ваш взгляд, почему проблема плагиата, затронутая студентами, не стала предметом профессиональных дискуссий последних лет? По вашим сведениям, насколько и в каких формах распространена практика плагиата в российских социальных науках? Какими способами эту проблему можно решать?
Молчание профессионального сообщества по поводу плагиата в центральной образовательной институции является довольно тревожным симптомом. В идеале, деятельность любого ученого-исследователя должна оканчиваться публикацией. Именно с ней связано то признание, которое он может получить со стороны коллег по профессии. Авторство является своего рода связующим звеном между ученым и его репутацией, его профессиональным престижем, признанием со стороны коллег-ученых. Удивительная нечувствительность социологов к фактам интеллектуального воровства наводит на мысль, что их профессиональный статус не связан с исследовательской деятельностью (и тем символическим капиталом, который она приносит), что их положение социолога определяется иной логикой, не связанной с интеллектуальным соревнованием ученых. Другими словами, в профессиональном состязании, где ключевым фактором успеха оказывается близость к политической власти, хорошие отношения с администрацией вуза или контроль над средствами воспроизводства профессионального корпуса, претензии на интеллектуальную собственность (а с ними и ценность профессиональной компетенции) становятся необязательными. Административные игры, политическая пропаганда и экономическое предприятие по продаже дипломов в рассрочку (простая и незамысловатая конверсия престижа ВУЗа в деньги) действительно не нуждаются ни в ученых, ни в науке.
Нечувствительность к плагиату – это симптом профессиональной несостоятельности российской социологии. Симптом того, что под именем «социологии» скрывается нечто иное, имеющее к науке лишь косвенное отношение. Более того, по ряду высказываний некоторых «профессоров» в поддержку декана социологического факультета МГУ можно было заключить, что в плагиате нет ничего страшного, то есть, для них это давно стало своего рода нормой (они тоже используют подобные «методы» при написании своих работ?). Если это так, если плагиат как норма не вызывает протеста у остальных социологов, то симптом можно смело превращать в диагноз отсутствия социологии в России. Или, точнее, что социология существует в режиме симуляции в виде опросов общественного мнения и «высокой теории».
4. Как вы оцениваете действия студентов и коллег-социологов в ситуации конфликта? Повлияло ли развитие конфликта на ваше представление о российской социологии, о коллегах? Могли бы вы кратко сформулировать свои впечатления?
Впечатления, увы, самые печальные – борьба за социологию, начатая горсткой студентов, оказалась по факту ненужной большинству «социологов». Более того, популярность «конспирологических» версий о «проплаченности» инициативы и всякого рода «темных силах» (здесь каждый мог выбрать по вкусу от западных спецслужб и «оранжистов» до внутрифакультетских интриганов) за спиной студентов при общем недостатке информации говорит лишь о самих авторах этих версий (интервью Белановского (см. Часть 1 , Часть 2, Часть 3.)– лишь последнее в этом длинном списке). Точнее, о тех условиях, в рамках которых сформирован их взгляд на социальный порядок и профессиональный «здравый смысл»: мир, который они проецируют на ситуацию вокруг соцфака МГУ – это мир административных и политических интриг, где «наука» выступает лишь эвфемизмом узко понятых корыстных интересов, а незаинтересованная (в этом узком смысле) инициатива кого бы то ни было в пользу науки оказывается попросту немыслимой, «абсурдом». И в то же время, тот факт, что студенты оказались не совсем одни, что были пусть и редкие, но голоса в их поддержку, оставляет некоторую, довольно призрачную впрочем, надежду на существование социологии как автономной дисциплины.
5. Как, на ваш взгляд, конфликт на социологическом факультете МГУ повлиял на ситуацию в социологии в целом, на состояние социальных наук? Как, на ваш взгляд, он отразился на преподавании социологии? На отношениях между преподавателями и студентами? На отношениях между коллегами?
Конфликт обозначил проблему качества образования и шире, существования «социологии» в качестве науки в России – но лишь обозначил. Для её решения необходимо нечто большее, чем инициатива студентов – нужна солидарная инициатива преподавателей и исследователей, которая смогла бы дисквалифицировать, например, самые вопиющие случаи фальсификации науки и боролась бы за формирование благоприятных для социологических исследований условий (например, создание лабораторий при университетах и обучение студентов в процессе конкретных исследований, которые велись бы признанными в России и на Западе учеными). Этот конфликт четко обозначил неспособность (нежелание?) профессионального сообщества к такому действию, которое бы защитило ценность его специфической компетенции. И тем самым, он поставил под вопрос профессиональность этого сообщества: оказалось, что вполне возможно в самом центре образовательной системы открыто и не таясь подменять социологию политической и религиозной пропагандой (для производства которой не нужна специфическая компетенция социолога) и штамповать второсортные учебники – и никто (почти никто) из «социологов» не скажет ни слова против. Так может, для них это норма? И они тоже на своих лекциях и в своих статьях лишь время от времени разбавляют словечками вроде «ценность», «роль» и «функция» транслируемые из телевизора и газет схемы восприятия и объяснения (причем, не важно - это левые, «патриотические» или либеральные схемы)? Инициатива студентов МГУ (возможно, они этого и не желали) поставила вопрос о существовании социологии как науки, сделав его не очевидным вопреки всем существующим факультетам, кафедрам, журналам и прочим внешним признакам научности.
Вопрос остается открытым.
