В Москве объявлены первые лауреаты математического Конкурса Делиня, организованного выдающимся ученым после получения им премии Э.Бальзана (1 млн швейц. франков) в 2004 году. По условиям Фонда Бальзана, половина суммы от врученной премии должна быть потрачена на поддержку молодых исследователей. Год назад на торжественной церемонии в Риме Пьер Делинь объявил о решении поддержать «борющихся русских математиков».
Выдающийся бельгийский математик, лауреат филдсовской премии (высшей математической награды мира), Пьер Делинь живет и работает в США (Institute for Advanced Studies, Princeton, NJ). В Москву он прилетел в качестве сопредседателя жюри уже собственного конкурса, который пройдет в Москве еще три раза. Имена победителей первого уже названы. О подробностях конкурса Пьер Делинь любезно согласился поговорить с Ольгой Орловой.
Господин Делинь, почему ваш выбор пал именно на Россию?
Я считал своим долгом не просто формально выполнить условие Фонда Бальзана, а сделать нечто действительно нужное, реально необходимое. Может быть, есть и другие места, где математики нуждаются в поддержке, - некоторые европейские страны, Индия, Вьетнам - но я ничего об этом толком не знаю. Однако я точно знал, что есть место, где по-прежнему остается прекрасный уровень развития математики, - Россия. Лет пятнадцать назад, может быть, одно из лучших математических мест мира: не случайно в Америке на математических факультетах русский язык - самый распространенный после английского. Я решил, что надо хотя бы чуть-чуть помочь сохранить эту традицию.
В странах типа США и Франции деньги могут быть использованы через институты, университеты. А в России я видел прямой, кратчайший способ помочь людям, которые борются за выживание во всех смыслах. Им приходится заниматься наукой в неординарных условиях – и возникает опасность того, что сильная математическая русская школа может постепенно исчезнуть. Удручает то, что правительство им не помогает, хотя необходимость этого очевидна. Но не надо дожидаться момента, когда этот источник иссякнет и его нужно будет долго восстанавливать. Так было в случае с Германией. До наступления нацистских времен она была самым сильным математическим местом в мире, и понадобилось пятьдесят лет, чтобы там вновь появилось много замечательных математиков.
В условии конкурса сказано буквально следующее: его цель - помочь молодым математикам заниматься наукой на родине. В этом пункте можно увидеть и биографическую «привязку»: вы бельгиец, у вас русская жена, а живете и работаете в США.
Я участвовал в московской математической жизни 70-х годов еще до знакомства со своей женой. Тогда я был очень впечатлен тем, что увидел. Система семинаров прекрасно работала, люди не только специализировались на конкретных задачах, но и расширяли свой математический кругозор. Может быть, потому я и женился в Москве, что у меня здесь было много контактов.
Но сами вы не работаете у себя на родине…
Нет, но для меня это не столь важно - я космополит. Я часто бываю в Бельгии, но математическая жизнь в Париже или Принстоне намного интереснее. Оговаривая названное вами условие конкурса, я не преследовал цель оставить людей на территории своей страны. Я хотел помочь сохранить ту прекрасную традицию, математическую культуру, которая на этом пространстве возникла и существует до сих пор.
Почему вы решили осуществить свой проект именно с помощью Московского независимого университета?
С Независимым университетом у меня просто сложились теплые отношения. Есть и другие прекрасные места в Москве – Математический институт им. Стеклова, механико-математический факультет МГУ, но у меня просто не было тесных контактов с людьми оттуда, и потому через Независимый университет было действовать проще. Я хорошо знаю коллег оттуда, их прекрасный профессиональный уровень.
Решение о размере стипендии вы также принимали, советуясь с теми, кто живет в России?
Да, я спрашивал людей. И мне называли суммы от 400 до 800 долларов в месяц. Понятно, что зарплаты у русских ученых такие маленькие, что это должна была быть сумма, которая позволила бы лауреатам чувствовать себя относительно независимыми. С другой стороны, сумма не должна была быть слишком большой и намного превышать зарплату профессора университета. То есть необходимо было соблюсти баланс. Многие ученые живут слишком бедно, и странно было бы обогатить нескольких. Смысл был в том, чтобы люди не стремились покинуть Россию из-за чрезвычайной бедности.
В условиях конкурса было также замечание о том, что жюри будет прежде всего оценивать математическую ценность проекта, а не его прикладное значение. Почему? Сейчас активно обсуждаются способы приблизить науку к практической жизни.
Это мысль утверждается не только в России. Может быть, в других странах это звучит менее опасно, поскольку там чуть больше денег, но это общее течение.
Я назову две причины. Во-первых, на мой взгляд, математика - это прежде всего искусство. Меня привлекает красота, а не использование математики. И я думаю, что в науке красота очень важна. Мы же не спрашиваем художника, почему он не делает что-то более употребимое и легко используемое. Он делает что хочет, и все. Вторая причина – это опасение искать только пользу. Дело в том, что в математике по-настоящему важные вещи мы не можем планировать, как это бывало в компьютерных технологиях или квантовой механике. Очень часто то, что в конечном итоге хорошо используется, не было придумано для практического использования. Это не был поиск только бенефитов. Может быть, то, что ищется и доказывается сегодня, найдет практическое применение через несколько лет. Но мы этого не знаем наверняка. Я думаю, поиск должен быть свободным, потому что не все может быть немедленно применимо. И очень важно защищать возможность людей делать что-то бескорыстное, без практического использования.
За чем, на ваш взгляд, в математике стоит следить?
Я могу предположительно назвать некоторый список интересных проблем, но он наверняка не будет полный. Самыми интересными вполне могут оказаться вещи неожиданные. Прекрасным развитием математики стало только что объявленное доказательство (не совсем проверенное) гипотезы Пуанкаре, выполненное Перельманом. И если бы десять лет назад мы составляли математический прогноз, его бы не было в списке. Это стало приятной неожиданностью. В алгебраической геометрии фундаментальная задача – понять природу алгебраических циклов, но я не знаю, как к этому подступиться. Долгое время контакты между математиками и физиками были минимальными, но сейчас они очень обширны. Физики позволили по-новому взглянуть на классические вопросы в алгебраической геометрии. И хорошо было бы математиками научиться понимать природу физической интуиции, дать ей математическое объяснение. В области компьютерных задач интересно понять проблему алгоритмического разрешения проблем.
А гипотеза Римана?
На мой взгляд, это одна из главных гипотез, но я не вижу ни одной реальной идеи, как к этому подступиться, и не вижу подлинного понимания, что же на самом деле она значит.
Кого бы вы назвали своими авторитетами и учителями?
Прежде всего - Александр Гротендик. Это мой учитель, но я думаю - не только мой. Его влияние на математиков в 50-70-е годы было огромно. С Сэрром я общался меньше, чем с Гротендиком, но его лекции в Колледж де Франс мне очень многое дали.
Уже названы имена лауреатов конкурса. Вы удовлетворены результатами?
Да, я считаю опыт первого года конкурса очень удачным. Нам представили много прекрасных проектов, и было действительно тяжело выбрать только пять человек из сорока трех. Я думаю, что по крайней мере десять человек достойны того, чтобы их отметили. После стольких тяжелых лет в России обнаружилось достаточно замечательных молодых людей. Это говорит о том, что уровень образования все еще очень хорош, включая среднее и специальное школьное образование. Очевидно, что система математических кружков прекрасно работает. И надо просто, чтобы люди могли получать достойную зарплату и не уезжать из России, чтобы поддерживать тот уровень, который достигнут.
Каков был возраст лауреатов?
По правилам им должно было быть не больше 35 лет, но некоторым из них даже меньше тридцати. Они учились в школе уже в новое время и не могли быть продуктами старой системы подготовки. Однако, я надеюсь, эта система до сих работает. Я могу судить об этом по уровню студентов в Независимом университете. У них очень хорошие знания, и их средний уровень сравним со студентами-математиками в лучших университетах Соединенных Штатов.
Откуда лауреаты?
Четыре из Москвы и один из Новосибирска. Были очень хорошие кандидаты и из других мест - из Петербурга, из Харькова...
Как вы лично решали проблему объективности жюри? До какой степени ваше слово решающее?
Поскольку в конкурсе участвовали высокопрофессиональные люди из разных областей математики, то я чувствовал, что моя роль в этом смысле минимальна. Я, конечно, внимательно выслушивал мнение других членов жюри, мы много обсуждали, но выбор был сделан не по моей прихоти. На самом деле, мой вкус учитывался, но если бы у нас был конфликт, то я бы уступил выбору членов жюри. Поскольку знаю русскую традицию – уважать мнение иностранцев, даже если оно не всегда верное.
Принципиальных разногласий не было?
Нет, было довольно легко достигнуть соглашения. Хотя мнения внутри жюри расходились между собой, но некоторое базовое понимание между нами, несомненно, было. И их аргументы я вполне понимал.
Вы могли бы предположить, каковы были бы результаты аналогичного конкурса, если бы вы проводили его США?
Я думаю, что качество было бы вполне сравнимо, но в США было бы больше кандидатов такого же уровня.
Где вы видели лучшую систему организации научной жизни?
Каждая страна имеет свои особенности, и у меня нет никаких рекомендаций по этому поводу. Просто важно, чтобы у людей была возможность делать что-то прекрасное. Во Франции, скажем, есть система СNRS, которая дает возможность заниматься исследованиями, но одновременно дает и основания для конфликтов, борьбы между учеными из университетов и теми, кто имеет позиции от CNRS. Система поддержки научной жизни в США кажется мне немного странной: национальные фонды, такие, как NSF, дают деньги математикам на их индивидуальные исследования, но часть этих денег из личных грантов получают университеты. Это работает, но я не уверен, что это лучшая система в мире. Я думаю, что не имеет смысла имитировать чужую традицию, лучше следовать той, что уже сложилась, если она приносит плоды. У вас была прекрасная традиция научных семинаров, которую надо беречь. Но как это точно сделать, я не могу посоветовать.
