Законотворческая деятельность в российском парламенте — совсем не то же самое, что записано в соответствующих законах и Конституции. За время функционирования политической системы процесс внесения и принятия законов оброс множеством ритуальных и часто неформальных политических традиций, ни в каких документах не зафиксированных.
Любопытную статистику и ее интерпретации предложила газета «Ведомости»: по подсчетам издания, в весеннюю сессию Госдумой было принято меньше правительственных и президентских законопроектов, зато увеличилось число одобренных депутатских инициатив. Если годом раньше правительство внесло 56 процентов принятых впоследствии инициатив, а президент — 13, то в нынешнем политическом сезоне их доля уменьшилась до, соответственно, 50 и 8,5 процентов. Зато доля депутатских законопроектов выросла аж на 10 процентов — с 30 в 2012 году до 40 в 2013.
Это, конечно, еще мало что говорит: доля законопроектов парламентариев год от года колеблется. Президент обычно вносит некие важные или сугубо популистские инициативы и, поскольку при Владимире Путине, депутаты научились их принимать фактически без правки, то они должны быть а) страшно необходимы с точки зрения Кремля, б) не содержать очевидных косяков (многие сетовали, например, на недавнюю инициативу о реформе Академии наук — законопроект просто был не вполне грамотно написан). Президент не может внести и «антинародный» законопроект, что существенно снижает количество инициатив, под которыми мог бы изначально подписаться Путин - «я на этом стою и не могу иначе». Президент у нас все-таки публично о простых людях печется, потому все спорные решения в Кремле предпочитают перекладывать на чужие плечи. Ну или почти все.
Однако депутат-эсер Илья Пономарев предложил «Ведомостям» иную интерпретацию увеличения числа депутатских инициатив, а именно: возросло число законопроектов, за которые чиновникам стыдно. Потому, стало быть, субъектом инициативы для законопроектов, в реальности написанных в министерства, ведомствах и администрации президента, избирается некий депутат или группа депутатов. То есть Госдума используется в качестве прокладки или громоотвода, дабы в случае бурной реакции сказать «а мы здесь ни при чем». Ну или воспроизвести детское «а я в домике» или анекдотическое «а ручки-то вот они».
Тактика, надо сказать, не новая — это та самая традиция, которая, не будучи нигде прописанной, живет уже много лет. Помнится, в разгар жаркого политического сезона 2012 года — когда один за другим Дума штамповала репрессивные, направленные против уличного протеста законы — один из ответственных чиновников из администрации президента пытался объяснить журналистам смысл новых инициатив. В его речи постоянно проскальзывали фразы типа «потому мы и предложили», «мы считаем», «мы предположили». В какой-то момент сотрудник АП счел нужным оговориться: «коллеги, я говорю «мы», но надо понимать, что законы депутаты пишут». Понятно, ведь законопроект (то ли об НКО-иностранных агентах, то ли о штрафах за митинги) был подписан депутатом Александром Сидякиным и формально никакого отношения к администрации президента не имел.
По мнению Пономарева, чуть ли не 80 процентов законопроектов, подписанных депутатами, на деле депутатскими не являются. Даже если сама цифра не верна, то процесс обозначен верно. Зачастую депутаты на просьбу прокомментировать внесенный от их имени (то есть формально — ими написанный) законопроект просят перезвонить попозже или вовсе явно «плавают», демонстрируя незнание «собственного» текста. Все скандальные инициативы последних лет вносились именно так: депутаты лишь ставили свои подписи. Все эти запреты на усыновление сирот и запреты на усыновление однополым семьям, вся антимитинговая законодательная активность, почти все «патриотические» законопроекты — все это, несомненно, не является самодеятельностью парламентариев, но лишь исполнением вполне внятного заказа власти.
Кремль стремится и к соблюдению нескольких ритуалов. Например, наиболее принципиальные для власти законопроекты в последние годы вносят депутаты сразу от нескольких (в идеале — от всех четырех) парламентских фракций. Или же — законопроект вносится «думским иконостасом» - рядом статусных единороссов, включая председателя нижней палаты парламента. Или новелла последнего созыва: законопроект должны поддержать почти все парламентарии. В случае серьезного давления на депутатов в числе авторов могут оказаться едва ли не сотня или даже больше депутатов Госдумы. Под антимагнитским законом подписались порядка полутора сотен депутатов и сенаторов. А уж голосовать против или воздерживаться осмелились и вовсе единицы.
Единогласное голосование — тоже фетиш российской власти. Ранее в любви к массовому изъявлению депутатской покорности Кремль не был замечен в такой степени, но в последние пару лет это стало признаком «хорошего тона» - проводить законопроекты (в том числе довольно спорные с моральной точки зрения) не просто большинством или силами «Единой России», а прямо чтобы в едином порыве все «народные избранники» поддержали инициативу властей. Чем чреват отказ депутатам, показали еще на примере бывшего уже депутата Госдумы Геннадия Гудкова, которому после участия в протестных акциях быстро нашли бизнес и лишили депутатского мандата.
Так что логика в словах Пономарева есть: если правительству или АП «стыдно» (скорее — страшно), то у них имеются специально обученные люди, способные подставить свою шею под огонь общественной критики. Сидякин, Мизулина, Лахова, Афанасьева, Митрофанов, наконец, самый известный региональный депутат Милонов — все эти фамилии так или иначе появлялись в новостной повестке. И именно их винят общественники за экзотические законы, именно им приходится отстаивать интересы власти, именно им и достанутся все шишки в случае чего. В общем, стоит резюмировать: быть депутатом сегодня — очень неблагодарная работа.
